— У тебя в заднице, — предположил Менедем.

— Шуточки Аристофана хороши к месту, не к месту же… — Соклей фыркнул.

Менедем хотел ответить, что Аристофану было что сказать о философии и особенно философах, но в последний момент прикусил язык. Он знал, что будет дальше — они с Соклеем начнут спорить о том, насколько большую роль сыграли "Облака" в смерти Сократа. Сколько раз они вели этот спор? Слишком много, чтобы Менедем желал начать его заново.

— Ахой! Парус! — закричал Аристид, пока Менедем подбирал какие-нибудь новые аргументы. — Парус по правому борту!

Парус куда важнее любого спора. Менедем напряг зрение и через мгновение тоже увидел его:

— Похоже на крутобокое судно. И… там за ним ещё один парус?

— Да, шкипер, и не один, — подтвердил дозорный.

— Клянусь богами, ты прав, — согласился Менедем, посмотрев внимательнее, — Три, четыре, пять, шесть… Всего восемь, так?

Аристид прикрыл глаза рукой.

— Я вижу… десять, кажется. Парочка очень далеко. И глядите-ка! К воронам меня, если на первом парусе не орел Птолемея.

— Наверное, корабли с зерном, идут в его гарнизоны в Ликии, — предположил Соклей.

— А он храбрец, отправляет крутобокие суда вдоль побережья без сопровождения военных галер, — заметил Менедем. — Два-три пирата мигом их всех захватят.

— У Птолемея гарнизоны в каждом приличном городе в здешних местах, — напомнил ему Соклей, — вот в чем разница.

— Разница есть, — согласился Менедем, — но не знаю, насколько она велика. Большинство пиратских кораблей не заходит в города, а прячется за мысами или в устьях речушек, налетая оттуда на всё, что проплывает мимо.

— Ты так говоришь, будто они хорьки или другие подобные гадкие мелкие зверюшки.

— Так я про них и думаю, а ты разве нет?

— Я так думаю о пиратах, а не об их кораблях, — ответил Соклей. — Корабли ни при чём, все беды от шлюхиных детей, что сидят в них.

— Слишком глубокая мысль для меня. Когда я вижу пентеконтор или гемолию, то хочу немедленно утопить их, и мне всё равно, что там за люди. На таком корабле они явно замыслили недоброе, потому как ничего доброго на нем не совершить. Не будь пиратов, и кораблей таких бы не существовало.

— Поэтому и собираются строить тригемолию, о которой ты говорил прошлой осенью. Отличный получится охотник на пиратов, если поплывет так, как задумано.

— Для того и строят новый корабль — проверить, поплывет ли он так, как задумано. Хотел бы я быть его капитаном, скажу я тебе.

— Если кто и заслуживает такое право, так это ты, — сказал Соклей. — Без тебя не было бы тригемолии.

Менедем пожал плечами.

— Это правда. Но правда и то, что я сейчас в море, направляюсь в Финикию, чтобы заработать на жизнь своей семье, а на Родосе осталась куча капитанов, желающих командовать тригемолией не меньше меня.

— Это несправедливо, — заметил Соклей.

— Мир вообще несправедлив, — снова пожал плечами Менедем. — Любой подтвердит тебе это. Рано или поздно у меня будет шанс, и я покажу всем, какой я капитан, — желая сменить тему, Менедем указал на приближающихся купцов Птолемея: — Большие у них корабли, да?

— Думаю, больше тех, что доставляли зерно Агафоклу в Сиракузы в позапрошлом году. — Соклей поскреб бороду. — Так и должно быть, ведь Агафокл берёт то, что может, а Птолемей имеет возможность выбирать.

— И у Птолемея денег больше, чем Агафокл может себе представить.

— Я недавно упоминал Креза. У Птолемея больше денег, чем Крез мог себе представить, — сказал Соклей. — У него больше денег, чем может вообразить любой, разве что кроме великих царей Персии, а они тоже владели Египтом.

— Египет — богатейшая страна в мире. Такая богатая, что это даже несправедливо, — согласился Менедем. Она богата не только золотом (и изумрудами, уж он-то знал). Каждый год Нил обновляет почву, и крестьяне собирают огромные урожаи (малая часть которых покоилась сейчас в приближающихся крутобоких судах), что позволяет правителю Египта собирать ещё более огромные суммы налогов.

— Ахой! — донёсся крик с носа первого торгового корабля, — Эй, на галере! Кто такие? — "Вы пираты? Если вы пираты, вы это признаете?" — вот что имел в виду кричавший.

— "Афродита" с Родоса, — крикнул в ответ Менедем.

— С Родоса? — подозрительно переспросил моряк. На то имелись причины: Родос был главным торговым партнером Египта, и пиратам имело смысл притвориться жителями острова. — Из какого вы торгового дома?

— Филодем и Лисистрат, — ответил Менедем. — Филодем мой отец, а Лисистрат отец моего тойкарха. — Может, человек Птолемея что-то знал о Родосе, а может просто проверял, не запнутся ли пираты, придумывая складный ответ. В любом случае, Менедем был не из тех, кто позволит уйти просто так. Он выкрикнул ответный вопрос: — А вы кто такие?

— "Исидора" из Александрии, — ответил моряк с крутобокого судна, потом вдруг понял, что не обязан отчитываться перед Менедемом, и потряс кулаком: — Не ваше дело, кто мы и чем занимаемся!

— Нет? Но кто мы и куда направляемся, значит, ваше дело? — ответил Менедем. — Так что иди-ка ты к воронам, приятель. Мы свободные эллины, такие же как ты, и имеем столько же прав задавать тебе вопросы.

— Браво! — дружно произнесли Соклей и Диоклей, а кое-кто из гребцов захлопал в ладоши. Менедем просиял. Высокомерие солдат и моряков, служащих под началом македонских генералов, не знает границ.

Человек с "Исидоры" тоже обладал им в полной мере. Он закинул голову и расхохотался.

— Давай, лай, собачонка, — сказал он, — когда большая собака придет забрать твой дом, ты убежишь, поджав хвост.

Менедема охватил гнев.

— Я должен потопить этого сына шлюхи. Кем он себя возомнил?

— Нет! — снова одновременно сказали Соклей и Диоклей. Менедем понимал, что они правы, но все равно кипел, как забытый на огне горшок, того и гляди разорвется на мелкие кусочки.

Один за одним крутобокие корабли скользили мимо акатоса, их моряки, несомненно, так о себе воображали. На взгляд же Менедема "переваливались" — вот подходящее словечко. Они неплохо шли, когда ветер дул прямо с кормы, как сейчас. Лавируя же против ветра — еле ползли, почти беспомощные.

— Надеюсь, настоящие пираты поимеют вас, обсасыватели фиг! — выкрикнул кто-то на борту "Афродиты".

Это уже слишком.

— Клянусь египетской собакой, Телеф, помолчи! — зашипел Менедем, — они нам не враги.

— Нет, но ведут себя как кучка широкозадых катамитов, — ответил Телеф.

Менедем сердито фыркнул. Телеф плавал с ним уже третий сезон подряд, и он до сих пор удивлялся — почему. Этот человек старался трудиться как можно меньше и не отличался особой храбростью. Да и собеседник из него никакой, даже это не оправдывало его недостатки. "Если он продолжит в том же духе, в следующем году я лучше оставлю его на берегу, — подумал Менедем. — Пусть раздражает другого капитана".

Он явно разозлил моряков на кораблях Птолемея. Честных мореходов упоминание о пиратах всегда злит. Те, кто услышал его слова, закричали проклятия "Афродите", показывали непристойные жесты, потрясали кулаками. Один из них даже что-то кинул в акатос. Что бы это ни было, оно плюхнулось в море с большим недолетом. Телеф насмешливо расхохотался, только ещё сильнее распалив александрийцев.

— Они знают, кто мы, — печально сказал Соклей. — И этого не забудут, ославив нас в каждом порту Птолемея, а их очень и очень много.

— Знаю, — ответил Менедем. — А что сейчас поделаешь, разве что скинуть Телефа за борт?

— Да ничего, — Соклей шаркнул босой ногой по доскам палубы. — Это я его взял на борт пару лет назад, прямо перед отплытием, и с тех пор уже раз пять пожалел.

— Я думал о том же, — отозвался Менедем. — Гребёт он вполсилы и вечно попадает в неприятности, и мы вместе с ним. Но он никогда не сердил меня достаточно сильно, чтобы оставить его на берегу… И я первый начал лаять на проклятых александрийцев. Скорее всего, я не первый капитан, которого он подвел.

— Ну, вон идёт последний корабль с зерном, — сказал Соклей. — Скатертью дорожка, но пиратов я бы никому не пожелал.

— И я, — Менедем помолчал и добавил: — Ну, почти никому.

По виду берега невозможно сказать, где закончилась Ликия и началась Памфилия, различие только в жителях, а не в местности, но Ольбия — мощная крепость на той стороне реки Катаракт, однозначно относилась к Памфилии. Река оправдывала своё имя "водопады", стремительно несясь с гор позади Ольбии в сторону моря и громыхая на скалах.

Менедем, привыкший на Родосе к маленьким речушкам, пересыхавшим летом, изумленно разглядывал реку. Соклей улыбнулся:

— Если эта кажется тебе таким чудом, что ты скажешь о Ниле, если мы когда-нибудь отправимся в Александрию?

— Не имею представления, дорогой мой. Но уверен, Нил не грохочет так, впадая во Внутреннее море.

— Ты прав, — согласился Соклей. — Водопады на Ниле в тысячах стадий выше по течению. Геродот говорит о них.

— Такое чувство, что Геродот говорит обо всем.

— Он был любопытен, объехал весь известный мир, чтобы узнать, что на самом деле происходило и как, и, самое главное, почему. Если бы не он, возможно, сейчас не существовало бы такого понятия, как "история".

— И кому от этого стало бы хуже? — пробормотал Менедем. Это ужаснуло Соклея не меньше, чем Телеф напугал моряков Птолемея. Менедем на это и рассчитывал.

Но Соклей кисло улыбнулся:

— Пытаешься опять меня поддеть. Но прости, о наилучший, я не в настроении.

— Нет? — Менедем ткнул брата пальцем под ребро. Соклей вскрикнул и попытался его укусить. Менедем спешно отдернул руку, и оба рассмеялись.

— Похоже, ты ешь маловато опсона, если я показался тебе вкусным. Ты должен лучше питаться.

— Если бы я хотел хорошо питаться, не уходил бы в море. Черствый хлеб, сыр, оливки, вяленая рыба… мало радости для опсофага. В портовых тавернах еда не лучше. С акатоса не поймаешь много рыбы, да и приготовить её как-то по-особому точно не получится.