Он вдохновенно и настойчиво торговался, и выбил цену лучше, чем смогли молодожен и македонец. После того, как они скрепили сделку рукопожатием, он сказал:

— Мои девочки будут счастливы умастить себя этим.

— Девочки? — в голове Менедема вспыхнул огонек. — Ты держишь бордель?

— Так и есть. И имею на этом дополнительный доход. Мужчины хотят, чтобы девушки приятно пахли, — он немного поколебался. Когда, наконец, он спросил: — Не хотите ли ты и твой друг попробовать их за счет заведения? — Менедем понял причину: щедрость боролась с привычной содержателю борделя скупостью. И, о чудо, щедрость победила.

— Что думаешь? — спросил Менедем, ожидая, что брат откажется.

Но Соклей сказал:

— Почему нет? Я давно не развлекался, — он повернулся к содержателю борделя. — Когда мы будем возвращаться в гавань, солнце уже сядет. Ты пошлешь с нами факельщика, освещать дорогу?

— Несомненно, о наилучший. Если решите заглянуть завтра ещё раз, вы будете платить, или, может, мне захочется купить у вас ещё что-нибудь. В любом случае, я не могу допустить, чтобы вы сломали себе шею.

Казалось, он говорит вполне серьезно, будто ему нет дела до родосцев, если бы не возможная нажива. Возможно, так и было. В своих путешествиях Менедем узнал много содержателей публичных домов, ремесло делало их жёсткими и беспощадно практичными.

— Что ж, пойдемте, — обреченно сказал покупатель. Вероятно, он уже сожалел о своем порыве, но деваться было некуда.

— Не стоит брать с собой больше драхмы, — многозначительно сказал Менедем. Соклей кивком подтвердил, что понял намек. Братья сняли с поясов кожаные кошели и оставили на "Афродите". Содержатель борделя внимательно за ними наблюдал. Менедем этого и хотел: теперь ограбление не покажется ему выгодным делом.

Бордель оказался всего в нескольких кварталах от агоры и гавани. Менедему даже показалось, что он сможет самостоятельно найти дорогу назад, но тем не менее, факельщик будет кстати. Менедему вовсе не хотелось практиковаться в ориентировании по лунному и звёздному свету в незнакомом городе, а другого им с Соклеем не увидеть, если пойдут одни. Никто не тратил факелы и ламповое масло на освещение улиц после заката.

Внутри борделя дюжина женщин пряла, зарабатывая для хозяина деньги даже в отсутствие клиентов. Три или четыре играли в кости, ещё двое ели хлеб и оливки и пили разбавленное водой вино. Они не были раздеты, поскольку не ждали сейчас клиентов, но и не прикрывали лиц, как порядочные женщины и (в особенности) гетеры высшего класса. На вкус Менедема уже это возбуждало.

— Выбирайте, друзья мои, — предложил хозяин и протянул благовония женщинам. — Я купил розовое масло у этих двоих и хочу, чтобы любые из вас, кого они выберут, доставили им удовольствие.

Менедем указал на одну из игравших в кости:

— Пойдем, милая. Да-да, ты.

— Хорошо, я иду, — покорно отозвалась она на греческом с акцентом. Примерно его возраста, смуглая, с выступающим носом и иссиня-черными волосами. Не красавица — красавицы в портовых борделях встречаются не чаще, чем рубины размером с фалангу пальца — но и не безобразная. Соклей тоже выбрал себе девушку — из тех, что пряли. Менедем её не рассмотрел: его мысли были заняты совсем другим.

Шлюха отвела его в комнату, где не было ничего, кроме кровати и стула. Закрыв дверь, Менедем спросил:

— Как мне тебя называть?

Она удивленно посмотрела на него.

— Большинство мужчин не утруждается спросить. Можешь звать меня Армени. Меня зовут не так, но греки не могут выговорить мое имя.

— Это значит, что ты из Армении? — Менедем не слишком хорошо представлял, где это. Где-то в Восточной Анатолии или на Кавказе. Вряд ли раньше он встречал кого-то из тех краев.

Армени кивнула, чего греки никогда не делали.

— Да. В моей долине два года не было дождей. Отец продал меня работорговцу, чтобы я осталась в живых, а они с матерью купили еду и тоже выжили. Торговец продал меня Критию, и вот… — она пожала плечами и стащила через голову длинный хитон.

Несмотря на некоторую полноту, она сохранила формы, большие тяжелые груди венчали темные соски. Она опаляла волосы между ног по эллинскому обычаю. Менедем тоже снял тунику и сел на край кровати.

— Я же твой подарок, так? Скажи, что ты хочешь, — Армени не удалось скрыть нотки тревоги в голосе. Менедем слышал их и в других борделях. У женщин не было выбора, и они слишком хорошо об этом знали.

Менедем растянулся на кровати.

— Иди сюда, ляг рядом.

Кровать была слишком узкой для двоих, и она толкнула его грудью и ногой, укладываясь.

— Извини, — она бросила на него опасливый взгляд.

— Ничего страшного, — он сжал её груди, потом склонился к ним головой. На удивление часто даже рабыня в публичном доме могла получить наслаждение, если мужчина брал на себя труд доставить его. Менедем принялся ласкать её между ног, как давным-давно научила его одна гетера на Родосе.

Через некоторое время Армени положила свою руку на его.

— Ты добрый человек, но это бесполезно. Я этим занимаюсь, но не получаю удовольствия.

— Ладно. Я просто хотел попробовать, — сказал он, и она снова кивнула. Он перекатился на спину: — Почему бы тебе не оседлать меня, как наезднице?

Если уж содержатель борделя, Критий, как назвала его Армени, сделал ему подарок, Менедем собирался выбрать самый дорогой. Когда девушка сверху, это стоит дороже, чем обычно.

Она кивнула и села на него.

— Я так и думала, что ты это попросишь.

— Почему?

— Потому что тогда я делаю всю работу.

Она направила его рукой и принялась медленно двигаться. Её груди нависали над ним как сладкие спелые фрукты. Он приподнялся и пощекотал её соски языком. Женщина продолжала методично двигаться вверх-вниз, вверх-вниз.

Вскоре Менедем тоже задвигался, сжав руками её крепкие ягодицы. Кровать под ними скрипела. Достигнув пика наслаждения, он вошёл в нее как можно глубже, прижимая к себе.

— Видишь? Не только ты потрудилась, — засмеялся он.

— Не только я, — согласилась Армени, соскальзывая с него. Часть семени пролилась ему на бедро. — Хорошо, — сказала она, — чем больше вытекло, тем меньше осталось внутри, чтобы сделать ребенка.

Это мало заботило Менедема. Он вытерся покрывалом, наблюдая, как Армени присела над горшком, который вытащила из-под кровати. Он видел многих женщин, как шлюх, так и скучающих жён, принимавших такое положение после соития. И слышал подобное тоже много раз.

Оба оделись. С хитрой улыбкой он дал ей пару оболов, прошептав:

— Не говори Критию.

Она сунула серебряные монетки в рот, и они вышли в общую комнату.

Соклей со своей девушкой появились несколько минут спустя. Менедему она показалась простоватой, но, судя по её виду, Соклей сделал их совместное времяпрепровождение приятным. Менедем усмехнулся про себя. Он старался доставить женщинам удовольствие потому, что это усиливало его собственное, но подозревал, что Соклей делает это просто так. Он никогда не спрашивал брата об этом, но, как бы там ни было, сейчас Соклей выглядел вполне довольным.

Женщины зажгли лампы.

— Мальчик! — заорал Критий, но никто не появился, и он тихо выругался. — Мальчик! Тащи сюда свой ленивый, бесполезный зад, или я продам тебя знакомому владельцу серебряных рудников!

На эти слова прибежал тощий юнец лет четырнадцати. Может, Критий и шутил, но парнишка не хотел проверять. Рабы на рудниках редко жили долго.

— Что нужно, хозяин?

— Зажги факел и проводи этих двоих в гавань. Затем живо возвращайся. Я знаю, сколько времени нужно на то, чтобы сходить туда и обратно. Если не поторопишься, пожалеешь.

— Я быстро, я быстро — раб что-то добавил себе под нос на каком-то языке.

Факел зашипел и затрещал, разгораясь от лампы. Мальчик кивнул Менедему и Соклею: — Пойдемте.

— Хорошо провели время? — поинтересовался Диоклей, когда братья вернулись на "Афродиту".

— С женщиной трудно провести время плохо, разве нет? — в ответ спросил Соклей и протянул рабу обол. Тот сунул его за щеку и ушел обратно в город. Соклей продолжил: — Она сказала, что мать продала её в рабство, чтобы они обе не умерли с голоду.

— В самом деле? — спросил Менедем. — Моя сказала то же самое, только это сделал отец. Возможно, они обе говорят правду, — пожал он плечами.

— Да, а может, лгут, чтобы мы дали им что-нибудь из жалости, — сказал Соклей. — Полагаю, надо быть дураком, чтобы верить рассказам шлюх, но теперь я верю им ещё меньше.

Менедем снял хитон, свернул и положил на палубу. Завернувшись в плащ, он устроился на ночь. Соклей сделал то же самое. Жёсткие доски не мешали Менедему, он к этому привык. Зевнув и пару раз потянувшись, он пожелал брату доброй ночи и уснул.

"Афродита" кралась дальше на восток вдоль южного побережья Анатолии, из Памфилии в Киликию. Когда они отходили от берега дальше обычного, Соклей видел на южном горизонте очертания Кипра. Он никогда не бывал так далеко на востоке, но сейчас остров манил его не так сильно. По правде говоря, он хотел ненадолго посетить его и тут же продолжить путь в Финикию.

— На Кипре есть финикийские города, — напомнил Менедем. — Они основали там колонии одновременно с эллинами.

— Да, да, конечно, — нетерпеливо ответил Соклей. — Но мы же не станем там останавливаться, а пойдем дальше на восток, так ведь?

— Нет, — покачал головой Менедем, — я собирался обогнуть восточный полуостров и плыть к Саламину, а это греческий город. Оттуда прямо через Внутреннее море в Финикию.

— Ладно, — вздохнул Соклей, — но я был бы рад попрактиковаться в арамейском.

— Тогда, выбирая девушку в борделе, тебе надо было спросить, умеет ли кто-нибудь из них издавать эти забавные звуки.

Соклей изумленно уставился на брата.

— Клянусь египетской собакой, ведь ты прав. Нужно было. Рабов привозят отовсюду, одна из них могла бы говорить по-арамейски. Я не подумал.