Глава четвертая

Менедем смотрел вперёд, на приближающийся по правую сторону порт. Благодаря попутным ветрам, они достигли его к концу второго дня после того, как добрались до Кипра. Менедем указал на узкий вход в гавань.

— Это место со знаменитым именем.

— Саламин? — отозвался Соклей. — Да, дорогой. Надеюсь, что так. Имя, означающее свободу для каждого эллина и напоминающее о Ксерксе, правителе Персии, наблюдающем с берега, как терпят поражение его корабли, — он рассмеялся. — Проблема только одна — это не тот Саламин.

— Я знаю, — сказал Менедем, удивляясь, что двоюродный брат счёл его таким невеждой. — Странно, что город на Кипре получил то же имя, что и остров у побережья Аттики, — он щёлкнул пальцами, — хотя нет, ничего удивительного.

— Расскажи, — попросил Соклей.

— Этот Саламин основал Тевкр, так? — спросил Менедем.

— Говорят, что так, — ответил Соклей.

— Тевкр ведь был незаконнорожденным сыном Теламона, так? — Менедем подождал, пока Соклей склонит в согласии голову, и продолжил: — а кто законный сын Теламона?

— Это ты знаешь "Илиаду" вдоль и поперек, — ответил Соклей.

— Ну же, давай, — подбодрил Менедем, — все знают, сын Теламона — это…

— Аякс, — дал верный ответ Соклей. Менедем одобрительно хлопнул руками. Соклей продолжил: — Я понял, сейчас понял. Раз в "Илиаде" есть два эллинских героя по имени Аякс, значит должно быть и два места, названных Саламин.

— Нет, нет, нет, — с жаром возразил Менедем и только тогда заметил хитрый блеск в глазах кузена. — Ты просто какодемон![3] — взорвался он. Соклей громко расхохотался, когда Менедем уставился на него: — А я скажу тебе этот проклятый ответ! Ты… ты… насмешник. — Соклей признательно поклонился. Менедем упрямо продолжал: — Тевкр основал этот Саламин, а его сводный брат Аякс был правителем Саламина в Аттике. — Он процитировал "Илиаду":

Так что, как видишь, этот Саламин назван в честь другого, несмотря на твои шуточки.

— Поговаривают, что афиняне сами поместили эти две строки в перечень кораблей, чтобы оправдать свои притязания на остров Саламин, — сказал Соклей.

Эти слова поразили Менедема. Ему поэмы Гомера виделись идеальными и неизменными из поколения в поколение. Добавление строк по политическим мотивам казалось столь же чудовищным, как и подмешивание не-пойми-чего в ячмень ради выгоды. Но если люди подмешивали, а они это делали, то почему бы им и не добавлять строки?

— Но не могу возразить на твои аргументы. Если Аякс был правителем Саламина, и если Тевкр основал этот Саламин, то этот Саламин назван по имени первого. Ты можешь думать логически, когда хочешь. Вот бы тебе хотелось этого почаще.

Менедем едва ли заметил подковырку. Он размышлял об остальной части "Илиады". Как Менедем ни старался, он не смог вспомнить, чтобы Аякса Великого где-то связывали с Менесфеем, только в Перечне кораблей. Его корабли иногда упоминались вместе с кораблями Протесилая, который первый высадился у Трои и первый из греков погиб там. Иногда он сражался вместе с другим, Аяксом Малым. За исключением этого эпизода он не имел отношения к афинянам.

— Мерзость, — прошептал Менедем.

— Что? — спросил Соклей.

— Извращать "Илиаду" в угоду политике.

Соклей сладко улыбнулся.

— Хочешь я огорчу тебя по-настоящему?

— Как? — подивился Менедем, — а оно мне нужно?

— Я не знаю. Может нужно? — ответил вопросом на вопрос его кузен. — Вот как: есть пара строк вместо тех, что ты процитировал, строки, что связывают Саламин с Мегарой, которые тоже претендуют на древность. Но эти строки не говорят, сколько кораблей Аякс привел к Трое, как это делает Перечень кораблей для остальных мест и героев, так что они, скорее всего, тоже не подлинные.

— Ну так что же Гомер говорил на самом деле? — спросил Менедем, — Он всё равно не мог выбросить Аякса из поэмы, тот слишком известный воин. Аякс — единственный среди горюющих ахейцев, кто продолжил сражаться во время вылазки Гектора. Поэт не стал бы, не смог бы просто забыть о нем в Перечне кораблей.

Кузен пожал плечами.

— Согласен. На него это не похоже. И афинские строки, и строки из Мегары подозрительны. Не думаю, что сейчас есть хоть какой-то способ узнать, что на самом деле пел Гомер изначально.

Это тоже обеспокоило Менедема, который хотел думать, что слова Гомера передавались без изменений из поколения в поколение. Что значить быть эллином — во многом описано в "Илиаде" и "Одиссее". Конечно, быть эллином — значило тщательно исследовать мир, в котором живёшь. Поэмы Гомера — часть мира, в котором жили эллины, а потому… Менедем до сих пор желал, чтобы люди держали руки подальше от них.

Размышляя над этим, он чуть не промахнулся мимо входа в гавань Саламина, который был ещё уже, чем вход в Великую гавань Родоса — шириной в десять или двенадцать кораблей, поставленных бок о бок. Замечтайся Менедем ещё чуть-чуть, пришлось бы идти задним ходом, чтобы вернуться. Соклей отпустил бы колкость, Диоклей бы ничего не сказал, но это презрительное молчание ранило бы сильнее. На крутобоком корабле пришлось бы лавировать против ветра, что намного хуже, чем просто неловкая ситуация.

"Афродита" вошла в гавань, полную кораблей: огромные военные галеры с орлом Птолемея (у некоторых на опущенных парусах, и у всех — на вымпелах на носу и корме), мелкие рыбацкие лодки, порой рассчитанные всего на одного человека, и всевозможные другие корабли и суденышки.

— Столпотворение, прямо как на Косе в прошлом году, — заметил Диоклей.

— Полагаю, даже хуже, — возразил Соклей. — Похоже, каждый третий корабль — финикийский. Никогда раньше не видел столько иностранных кораблей в одном месте.

— Думаю, ты прав, — вмешался Менедем. Отличие финикийских кораблей от эллинских не в конструкции — оба народа строили корабли примерно по одной схеме, но в тысячах мелочей — от оттенка краски, чтобы подчеркнуть глаза на носу корабля, до манеры укладывать канаты, не считая уж очевидного факта, что финикийские моряки оставались полностью одетыми даже в теплую погоду, а это просто кричало о варварской принадлежности кораблей.

— Интересно, а мы им кажемся такими же странными, как они нам? — задался вопросом Соклей.

— Если так, то, клянусь богами, это плохо, — ответил Менедем, — они сражались за царя царей против Александра и проиграли, так что им лучше уж привыкнуть к такому.

— Вон свободное место, шкипер, — указал Диоклей.

Менедем пожалел, что нет финикийского корабля, который намерился бы встать туда же. Он мог бы добраться туда первым и отпраздновать свою личную победу над варварами. Но соперников у него нет. "Афродита" скользнула к причалу. Гребцы сделали несколько гребков в обратную сторону, гася инерцию, затем подняли весла и втянули их внутрь.

Моряки бросили канаты портовым грузчикам, набросившим их на причальные тумбы.

— Что за корабль? Откудова приплыли? — спросил один из саламинцев.

Усмехнувшись над старомодным кипрским диалектом, Менедем ответил:

— "Афродита" с Родоса, — он назвал себя и кузена.

— Да даруют вам боги удачный день, о наилучшие, — произнес местный, — а что за груз вы привезли досюдова?

— Мы привезли чернила и папирус, косский шелк, родосские благовония, великолепное оливковое масло с родной земли, книги для приятного времяпрепровождения, ликийские окорока и тающих во рту копченых угрей из Фазелиса.

— От которых, полагаю, так же тает серебро, — заметил саламинец, завистливо вздохнув, и посмотрел в сторону конца причала, — а теперь вам следует ответить ещё раз на те же вопросы, а может, и какие-то ещё.

И точно, в сторону акатоса с важностью вышагивал солдат. За последние пару лет почти в каждом порту у солдат имелись вопросы к ним, — кисло подумал Менедем. Иногда это были солдаты Антигона, иногда, как сейчас, Птолемея. Неважно, кто платил им (почти все они — наемники и их данный вопрос тоже не особо волновал). И отношение у них всегда одинаковое: простому торговцу следует принести благодарственную жертву в ближайшем храме за то, что они не забрали себе всё, что у него есть.

Этот офицер был просто великаном: светлокожий и с пронзительными серыми глазами.

— Кто такие? — прорычал он с акцентом, сильно отличавшимся от местного. Если это не македонец, значит Менедем их никогда раньше не слышал.

— "Афродита" с Родоса, — как и раньше ответил Менедем, а потом, не удержавшись спросил сам: — А ты кто?

— Я Клеоб… — македонец, вероятно, Клеобул, запнулся: — Здесь я задаю вопросы! — проревел он, — понятно? Это не ваше собачье дело, кто я такой. Понятно?

Соклей укоризненно застонал, как Менедем и предполагал. У него своя точка зрения. Умничать с македонцами не самая мудрая штука со стороны Менедема.

— Понятно? — снова прорычал офицер.

— Да, о великолепнейший, — ответил Менедем.

Соклей снова застонал, но македонец, как Менедем и надеялся, принял иронию за пугливую вежливость.

— Так-то лучше, — прорычал гигант, — а теперь скажи, что у тебя за груз и больше никакой болтовни.

Менедем позволил брату вмешаться в разговор. После того, как Соклей перечислил весь груз, офицер провел рукой по каштановым волосам с проседью.

— Книги? Кто собирается покупать книги?

— Те, кто любят читать? — предположил Соклей.

Македонец склонил голову. Похоже, эта идея была ему внове. Он пожал плечами и задал ещё один вопрос:

— Куда направляетесь?

— В Финикию, — неохотно ответил Менедем, — мы собираемся закупить пурпурную краску, бальзам и всё, что ещё сможем найти.

— Да? — взгляд серых глаз стал тяжелым и хищным. — Или вы здесь шпионите для Антигона Циклопа?

— Клянусь богами! — воскликнул Менедем, — в прошлом году мы оказали услугу Птолемею, а теперь его слуга называет нас шпионами. Мне это нравится!

— Услугу? Какую услугу? Постирушки? Или привезли ему пару чистых хитонов? — ухмыльнулся офицер. — Или вы нагнулись и оказали ему другие услуги? Вы довольно симпатичные, ему могло бы понравится. Как и вам.