Они прошли мимо храма. На первый взгляд его фасад с колоннами напомнил Соклею святилище в любом греческом полисе. Но терракотовые статуэтки, украшавшие цоколь, совсем не походили на греческие. Массивные, угловатые рельефы на фризе, плод совершенно иной скульптурной традиции, изображали сцену из незнакомой мифологии.

Менедем заметил кое-что ещё.

— Что говорят все эти странные письмена?

Соклей попытался расшифровать их, но махнул головой.

— Будь у нас время, возможно я бы разгадал их. Но пока даже не могу прочесть. Извини.

Он ненавидел, когда не мог дать точного и подробного ответа на поставленный вопрос. В конце концов, это же то, что удавалось ему лучше всего.

Но Менедем ответил:

— Да не переживай. Я просто полюбопытствовал, — и как в Патаре, добавил: — Если это не греческий, значит там вряд ли что-то важное.

Что ответил бы на это Химилкон? Наверняка что-нибудь запоминающееся. Финикийский купец высмеивал греков за незнание других языков, кроме своего собственного. На Родосе Соклей не принимал это всерьёз. Зачем ему другие языки в греческом полисе? Но здесь, в Сидоне, его окружали мурлыкающие, кашляющие, вздыхающие ритмы арамейского. Кто здесь говорит по-гречески? Разве что солдаты и чиновники Антигона, да горстка финикийцев, ведущих дела с греками. Плавание по морю незнакомых слов немного пугало.

Соклей мрачно подумал, что в стране иудеев будет ещё хуже. Там никто не торгует с греками, и насколько ему известно, Антигон не посылает туда солдат. Действительно ли он хочет попробовать обойтись без переводчика?

"Хочу, — напомнил себе Соклей, несколько удивленно. — Зачем же я потратил столько времени и денег с Химилконом, если не для этого?"

Он улыбнулся.

По правде говоря, он ещё молод и жаждет приключений. Он был слишком юн для путешествия на край земли с Александром Великим. Мужчины старшего поколения, те, что отправились на завоевание мира, должны смотреть на него и его ровесников сверху вниз, считая домоседами, не испытавшими себя в самых тяжелых условиях.

"Я не могу завоевать Персию или биться на берегах Инда, — думал Соклей. — Так уж вышло. Но могу немного исследовать мир. Могу и сделаю".

— Когда отправишься в Иудею, то поедешь на лошади или на осле? — поинтересовался Менедем, когда мимо них протиснулся ослик с несколькими амфорами на спине.

— Думаю, на осле. Я не наездник, и никогда им не стану. Кроме того, разбойники с меньшей вероятностью захотят украсть осла, чем лошадь.

— Они крадут, и это все, что нужно знать, — возразил Менедем. — На лошади больше шансов ускакать от них.

— Только если все моряки, которые пойдут со мной, будут на лошадях. Или ты думаешь, я стану спасать свою шкуру, а их брошу?

Менедем пожал плечами.

— Такое бывало, но забудь, если тебя это расстраивает. Следующий вопрос: ты наймешь животное или купишь?

— Скорее всего и то, и другое. На одном я поеду, а другой повезет вещи. Я думаю купить их, а перед отплытием домой продать. Если повезет, так выйдет дешевле, чем нанять. Если продавцы вздумают обобрать меня, я подумаю о найме.

— Конечно они постараются тебя обобрать. Поэтому они в деле.

— Да, я знаю. Но обобрать можно по-разному, если ты понимаешь, о чем я. Получить прибыль это одно, а обмануть чужестранца — совсем другое, и я не намерен с этим мириться.

Его брат склонил голову.

— Ты говоришь разумно. Только нужно вернуться за несколько дней до отплытия, чтобы не продавать в спешке, соглашаясь на первое же предложение.

— Конечно, если смогу. Я не хочу терять на этом деньги, а если и потерять, то как можно меньше, но и не могу быть уверен, чем займусь в Иудее.

— Чем бы ты там ни занимался, не увлекайся, чтобы не застрять до зимы, — предостерег Менедем. — Если надеешься, что мы станем ждать тебя, рискуя потом плыть в плохую погоду, ты глупец.

— Это ты глупец, если думаешь, что я могу так поступить, — возразил Соклей. Менедем только рассмеялся, и Соклей понял, что брат его дразнит.

Прежде чем он успел что-то сказать или начать строить планы возмездия, к ним на плохом греческом обратился тощий финикиец примерно их возраста.

— Вы двое, вы эллины, да?

— Конечно, нет, — не моргнув глазом ответил Менедем. — Мы Сакаи с далёких равнин позади Персии.

Финикиец захлопал глазами. Соклей с упреком посмотрел на Менедема:

— Не обращай внимания на моего двоюродного брата. Да, мы эллины. Чем мы можем тебе помочь?

— Вы торговцы? Хотите торговать?

— Да, мы торговцы, — осторожно ответил Соклей. — Я пока не знаю, хотим мы торговать с тобой или нет. Что у тебя есть, и чего ты хочешь?

— У меня есть корица, господа. Вы знаете, что такое корица? Хотите корицу?

Братья переглянулись. Насколько вероятно, что у этого тощего и явно бедного человека есть что-то стоящее? Не очень. Но все же Соклей сказал:

— Покажи, что у тебя есть.

— Да. — Парень вынул откуда-то из туники сложенный кусок ткани. — Протяните руки, я покажу. — Соклей послушался, и финикиец насыпал ему в ладонь какие-то высушенные растения. — Нюхай. Лучшее качество, да?

Острый, терпкий аромат корицы пощекотал Соклею нос. Но он переключился на арамейский и заявил:

— Собака! Собачий сын! Ты вор! Ты продаешь мусор, и говоришь "лучшее качество"? Ты лжец! — Химилкон научил его множеству ругательств. — Это сорняки со щепоткой растертой корицы для запаха. Вот чего они стоят, — он высыпал все на землю и растоптал.

Финикиец нисколько не смутился, да Соклей на это и не особенно рассчитывал.

Молодой человек только ухмыльнулся:

— О, мой господин, ты знаешь толк в этом деле, — сказал он на своем языке. — Мы можем работать вместе, больше заработаем на глупых ионийцах.

— Уходи, — по-арамейски сказал Соклей. Получилось слишком пресно, и он переключился на греческий: — К воронам тебя.

— Что это было? — спросил Менедем, когда беззастенчивый финикиец ушел своей дорогой. — Полагаю, он хотел обдурить нас, но вы говорили на его языке, и я не знаю, как именно.

— Ты видел, что он мне дал? Он пытался сбыть нам какие-то бесполезные листья вместо корицы. Может, у него бы и получилось, не знай я, как она выглядит. А когда я показал, что знаю, он пытался вовлечь нас в свое занятие, обманывать других эллинов.

Менедем рассмеялся.

— Этот пройдоха почти восхищает.

— Тебя — может быть, — возразил Соклей. — Но не меня. Желаю ему прыгнуть со скалы. В конце концов он обчистит какую-нибудь бедную доверчивую душу на кучу серебра.

— И пусть, если это не я, — сказал Менедем.

Соклей хотел было согласно склонить голову, но опомнился.

— Нет. Это неправильно. Нельзя хотеть, чтобы он кого-то обманул.

— Почему? Если кто-то так глуп, чтобы позволить этому финикийцу обдурить его, с чего мне об этом переживать? Это его промашка, не моя.

— Мошенникам нельзя позволять вести дела, — сказал Соклей. — Собственно, им и не позволено. У каждого полиса есть законы против тех, кто продает одно, выдавая его за другое, как и законы против людей с неправильными весами и мерами.

— Это не значит, что можно не держать ухо востро, — возразил Менедем. — Если незнакомец на улице говорит, что у него в руках все сокровища Александра, и он продаст их тебе за две мины, разве ты не заслуживаешь потерять деньги, если окажешься достаточно глуп и жаден, чтобы поверить ему?

— Конечно, да. — ответил Соклей. — Ты заслуживаешь стать посмешищем. Но это не значит, что того парня не следует наказать за то, что обманул тебя.

— Зануда. Меня восхищают умные воры.

— И долго ты будешь восхищаться тем, кто сумеет обмануть тебя?

Менедем не ответил, но, судя по тому, что он напыжился сильнее обычного, такой пройдоха ещё не родился. Соклей тоже промолчал, чтобы не начать новой ссоры.

Выйдя на главную рыночную площадь Сидона, Соклей и Менедем остановились у края и огляделись. Народ толпился гораздо плотнее, чем на агоре в любом эллинском полисе. Повсюду стояли палатки и прилавки, оставляя лишь узенькие проходы для покупателей и разносчиков, продававших с лотков всякую всячину вроде фиников или дешёвых украшений.

Шагнув в водоворот, Соклей ощутил головокружение. Повсюду торговались и спорили на гортанном арамейском, отчаянно жестикулируя.

— Эврика! — воскликнул он, щелкнув пальцами.

— Как мило. И что ты обнаружил? — поинтересовался Менедем.

— Я понял, чем это место отличается от нашей агоры.

— И чем же?

— Они говорят здесь о делах. Только о делах и больше ни о чем. Сколько стоит это, и сколько того можно купить на столько-то сиклей, или по-арамейски шекелей. И всё.

Менедем зевнул.

— Это же скучно. Не пойми меня неправильно, дела — это прекрасно, но жизнь не ограничивается только ими.

— Надеюсь на это, — ответил Соклей. В греческом полисе на агоре не только продавали и покупали. Там билось сердце города. Мужчины собирались обсудить политику и сплетни, похвастаться новой одеждой, встретиться с друзьями и ради всего прочего, наполняющего жизнь смыслом. А где же все это делали финикийцы? И делали ли они это вообще? На рыночной площади этим точно не занимались.

Оглядевшись, Менедем заметил:

— Пусть это и не полис, но тут есть что купить, согласен?

— О, несомненно. Никто никогда не спорил с тем, что финикийцы знаменитые торговцы. Собственно, поэтому мы и здесь. Но для эллина тут как-то… пустовато.

— Думаю, отчасти так кажется потому, что все говорят на чужом языке, — сказал Менедем. — Я заметил это, когда мы были в италийских городах, а армейский ещё меньше похож на греческий, чем италийский.

— Отчасти, — согласился Соклей, — но только отчасти. Италийцы хотя бы знали, для чего нужна агора.

— Наверное. Но даже так, уж коли нам придется провести здесь все лето, нужно нанять в городе комнату. Не представляю, как буду вести дела с "Афродиты".

— Не стану с тобой спорить, мой дорогой, — согласился Соклей. — Делай, что нужно. А я завтра поищу осла. — Он задумчиво оглядел Менедема. — Того, на котором можно ездить, я хотел сказать.