Глава шестая

Похлопав Соклея по спине, Менедем сложил вместе ладони и переплёл пальцы так, чтобы кузен мог поставить ногу. С его помощью Соклей перемахнул на спину приобретённого мула. Он глянул вниз, ухмыльнулся и произнёс:

— Я не привык находиться так далеко от земли.

— Ну что ж, о наилучший, ты как-нибудь привыкай, — сказал Менедем. — Тебе порядочно времени придётся провести на этом муле.

— Это да, — с ухмылкой подтвердил Аристид. — Вернёшься в Сидон совсем кривоногим, — и потоптался, переваливаясь с ноги на ногу.

— Иди ты! — со смехом сказал Соклей.

— Нет, Аристид-то прав, или будет прав, — сказал Менедем. Он тоже смеялся. — Мне нравится. У тебя ноги станут в точности, как омега. — Он нарисовал эту букву на уличной пыли большим пальцем правой ноги, а потом тоже стал изображать кривоногого. — Домой вернёшься с меня ростом.

— Только в твоих мечтах, — возразил Соклей. Он не догадывался, насколько был прав — ведь Менедем всегда, особенно когда они вместе росли, мечтал догнать ростом своего долговязого братца. Соклей продолжал: — А если бы Прокруст попробовал растянуть тебя на своём ложе, чтобы ты стал как я, ты бы лопнул, как раздавленная дыня.

— Ха! — сказал Менедем. — Да Прокруст тебя обрубит до нужных размеров, если вдруг ляжешь спать на его кровати, и начнёт с твоего языка.

Соклей показал ему вышеупомянутую часть тела, и Менедем притворился, что выхватает с пояса нож. Соклей посмотрел на Аристида, Телефа и Москхиона. Бывший ныряльщик за губками держал в руке копье с него ростом, у остальных двоих на бёдрах имелись мечи.

— Отличные телохранители, — сказал Соклей. Сам он вооружился мечом, а в кожаном колчане лежал лук Менедема, запасные тетивы и двадцать стрел. Все четверо надели дешёвые бронзовые шлемы в форме колокола, защищавшие голову от удара дубинкой. Лицо оставалось без защиты, но такие шлемы были намного легче и не такие жаркие как те, что носили гоплиты.

— Полагаю, мы готовы, — сказал Соклей. Будто согласившись с ним, Аристид взял осла, нагруженного их товарами и деньгами, за повод, и тот протестующе заревел. К нему тут же присоединился мул, голос которого оказался ещё громче и ниже.

— Да хранит вас крылатый Гермес, — напутствовал их Менедем и положил руку на ногу брата. Соклей накрыл её своей, а затем тряхнул поводьями и сжал коленями бока мула. Животное снова заревело. На мгновение Менедему показалось, что больше ничего не произойдет, но все же мул тронулся с места, обиженно подергивая ушами. Аристиду пришлось дёрнуть осла за повод, чтобы заставить пойти следом. Четверо греков и пара животных вышли из гавани и исчезли в Сидоне. Вскоре они окажутся в диких землях иудеев.

— Берегите его, все вы, — пробормотал Менедем. Он и сам не знал, обращается ли к морякам с "Афродиты" или к вышним богам. К этому времени моряки были уже слишком далеко, и он понадеялся, что хотя бы боги его слышат.

Вздохнув, он пошел назад на "Афродиту".

— Надеюсь, у него все будет хорошо, капитан, — сказал Диоклей.

— Я тоже.

— Твой брат умный парень, — сказал начальник гребцов, стараясь звучать убедительно. — С ним всё будет в порядке.

Менедем остался неубежденным.

— Да уж, Соклей очень умен. Но есть ли у него хоть капля здравого смысла? Иногда мне кажется, что боги и геккона одарили им более щедро.

— У него смысла больше, чем ты думаешь, — возразил Диоклей. — Вы родня, и потому не можете видеть друг друга беспристрастно.

— Может, ты и прав. Надеюсь, что так. И все же хотел бы я, чтобы он не шатался среди варваров. Когда он делает что-то странное, эллины относятся снисходительно, ведь почти все уже видели кого-то, более пригодного для философии, чем для жизни в реальном мире. Но что знают о философии эти глупые иудеи? Да ничего. Совсем ничегошеньки. Откуда бы? Они же просто варвары. Они решат, что он чокнутый, вот и все.

— Твой двоюродный брат не всегда делает что-то странное, и даже не очень часто, — возразил Диоклей.

— Надеюсь, ты прав, — повторил Менедем. Если келевст прав, Соклей должен или хотя бы может вернуться с бальзамом и прибылью. Но если он ошибается… Менедему не хотелось думать об этом, но он ничего не мог с собой поделать. — Если у Соклея есть здравый смысл, как же он взял с собой Телефа, а не кого-то другого? Жаль, что я не запретил ему.

Диоклей постарался сделать насколько возможно хорошую мину.

— Никогда и никто не смог бы сказать про Телефа ничего определённо плохого. А на то, что он делал, всегда имелась достаточная причина, ну, вернее, она должна быть. А иначе ты не взял бы его с нами в плавание в прошлом году, не говоря уж об этом.

— Возможно, — согласился Менедем. — Да, возможно. Но одно дело, когда он — один из сорока матросов на "Афродите", и совсем другое, или должно быть совсем другим, когда он — один из четверых эллинов лишь боги знают где.

Диоклей не стал спорить. Менедему хотелось, чтобы келевст поспорил, ему хотелось ошибаться. Но Диоклей лишь спросил:

— А чем ты займёшься, пока брат путешествует?

— Чем смогу, — ответил Менедем. — Боги знают, как нам избавиться от этого оливкового масла, но мы попробуем. Я имею надежды на остаток провизии, благовония, шелк и, в особенности, книги. Тут Соклей хорошо придумал. Сам бы я никогда не догадался, и мы сделаем на них хорошую прибыль. По крайней мере, надеюсь на это.

— Было бы неплохо, — согласился келевст. — Как ты собираешься их продавать? Ты же не можешь просто принести их на рыночную площадь? Точнее, можешь, но будет ли в этом польза? Тут в основном финикийцы, и им ни к чему наши книги.

— Знаю. Я думал об этом. Я хочу… — и он рассказал Диоклею свой план. — Что думаешь?

— Неплохо, капитан, — ухмыльнулся тот. — Совсем неплохо, если на то пошло. Хотел бы я посмотреть, как ты это провернешь.

— Ну, почему бы тебе не пойти со мной?

— И кто же тогда присмотрит за кораблем? Будь здесь твой брат, или, на худой конец, Аристид, другое дело. А так лучше мне оставаться тут, пока тебя нет.

Менедем похлопал его по спине.

— Ты лучший келевст из всех, что я знал. Тебе нужен собственный корабль. Жаль, что твои дела пошли не так, как могли бы.

Диоклей пожал плечами:

— Может, когда-нибудь. Я думал об этом. Не скрою, я бы хотел быть капитаном. Но ведь могло быть и гораздо хуже. Если бы мне не повезло, мог бы до сих пор где-то махать веслом, — он вытянул руки ладонями вверх, чтобы показать старые мозоли.

С одной стороны, Менедема восхищали терпение келевста и его готовность видеть во всём хорошее. Но с другой… он покачал головой. Когда сам Менедем бывал несчастлив от того, как складывалась его жизнь, все вокруг него знали, что он несчастлив. Иногда это всех только злило. Чаще (он считал, что гораздо чаще), то, что он давал знать людям, чего хотел, а также и то, что он не успокоится, пока этого не получит, как раз и помогало ему получить желаемое. Менедем подумал — стоит ли говорить это Диоклею? Он сомневался, что тот извлечёт пользу из такого совета.

Немного погодя он уложил несколько книг в плетёную корзинку с крышкой, которую постарался закрепить понадёжнее. А потом отправился по узким и шумным каньонам улиц Сидона — они казались такими из-за высоких зданий с обеих сторон — искать казармы, где расположились македоняне и эллины из городского гарнизона.

Менедем заблудился. Он знал, что такое могло случиться. Он и прежде терялся во множестве городов, но обычно его это не волновало. Здесь он забеспокоился. В большинстве мест, потерявшись, он мог спросить направление. Здесь же, когда спрашивал: "Ты понимаешь по-гречески?", люди смотрели так, будто он говорил на чужом языке, да для них это так и было. И по солнцу Менедем тоже здесь не мог ориентироваться — высокие дома Сидона его по большей части загораживали.

Он уже начинал сомневаться, что когда-нибудь выберется к казармам или обратно в гавань, когда наткнулся на македонянина. Наткнулся в буквальном смысле — тот парень вышел из оружейной лавки с крепкой булавой в руке, и Менедем на него налетел.

— Прошу прощения. Извини пожалуйста, — машинально произнёс он на греческом.

— Всё в порядке. Ничего страшного, — ответил парень. Он, на самом деле, заметно отличался от местных — кожа загорелая, а не оливковая, конопатый, зеленоглазый, волосы цвета между каштановым и блондинистым. Нос короткий, прямой, и свёрнут направо — результат очень давнего столкновения с чем-то тупым и твёрдым.

— О, хвала богам! Кто-то, кого я могу понять! — обрадовался Менедем.

Македонянин расхохотался.

— Эллины так не всегда говорят про таких, как я. Когда я говорю, как привык дома, на ферме… — он перешёл на македонский диалект, который Менедем, конечно, понять не мог.

Он отмахнулся.

— Неважно. О, наилучший! Ты ведь можешь говорить и по-гречески, если захочешь, не то, что все эти финикийцы. Может скажешь мне, где ваши казармы?

— Сделаю даже лучше. Я как раз возвращаюсь туда и провожу тебя, — ответил македонянин. — Я Филиппос, сын Иолая. — Он подождал, пока Менедем назвал ему своё имя, имя отца и место рождения, а потом спросил: — А зачем ты ищешь казармы, родосец?

Менедем поднял свою корзинку.

— Я торговец, у меня здесь кое-какой товар на продажу.

— Товар? Что же у тебя за товар?

— Книги, — отвечал Менедем.

— Книги? — изумился Филиппос. Менедем кивнул. — Кто же станет покупать книги? — спросил его македонянин.

— Ты умеешь читать и писать? — в свою очередь спросил Менедем.

— Это не для меня, — Филиппос произнёс это с упрямой гордостью, Менедему случалось слышать такое раньше. — Как по мне, эти буквы просто куча царапин и закорючек.

Даже на Родосе большинство людей отвечало бы точно так же. И Менедем сказал:

— Что ж в таком случае, тебе не понять, о чём разговор, даже если бы я стал объяснять, так что, время тратить не буду. С таким же успехом я мог бы пытаться рассказывать глухому про музыку. Но есть много людей, кому эти буквы доставляют наслаждение чтения.