Он с трудом это договорил — Соклей не любил изрекать такие тирады. Он надеялся, что больше и не придётся. И сейчас не пришлось бы, огорчённо подумал он, возьми он кого другого вместо Телефа.

Но он взял Телефа, вот и приходится с ним возиться. Моряк тоже выглядел возмущённым. Он явно ни малейшего понятия не имел, чего Соклей на него так набросился. Если бы он понимал подобные вещи, то с самого начала не раздражал бы Соклея. Но теперь Телеф бросил на него быстрый взгляд и произнёс:

— Ладно-ладно. Так и быть, оставлю хитон. Ты счастлив?

— В восторге, — ответил Соклей. Аристид фыркнул. Даже Москхион улыбнулся, а он не из тех, кто замечает мелочи. Но Телеф просто хмуро пялился. Либо он не умел распознать сарказма, либо был защищён от него лучше всех, кого знал Соклей.

Аристид указал вперёд.

— Это что там такое?

Как обычно, он заметил это раньше остальных. Проехав ещё немного, Соклей сказал:

— Я думаю, это маленькая придорожная святыня, как Герма на перекрёстке дорог в Элладе.

На стеле из песчаника высотой примерно в половину человеческого роста с четырёх сторон были вырезаны изображения бога, уже побитые временем. Под изображениями виднелись буквы, но слишком затёртые, чтобы их смог разобрать тот, кто, как Соклей, плоховато знаком с финикийским письмом.

У подножия стелы лежала пара связок высохших цветов и каравай хлеба, полуобгрызенный зверями.

— Давайте и мы оставим здесь немного хлеба, — предложил Москхион. — Нам следует привлечь на свою сторону здешних богов, если, конечно, получится.

Соклей сомневался, что подношение приведёт к таким результатам, но решил, что оно не повредит. Если от этого Москхион и другие моряки почувствуют себя лучше — уже какая-то польза.

— Давай, — сказал он бывшему ныряльщику за губками.

Москхион достал из кожаного мешка на спине осла ячменный хлеб и выложил рядом с засохшим.

— Не знаю, к каким молитвам ты тут привычен, — сказал он богу, чей образ украшал стелу, — но надеюсь, ты будешь добр к эллинам, идущим через твою землю, — он помотал головой вверх-вниз. — Ну, спасибо.

Не самая плохая молитва из тех, что доводилось слышать Соклею.

— Да будет так, — добавил он. — А теперь, может, поторопимся?

Никто не стал возражать. Вскоре навстречу эллинам попался финикиец, ведущий осла. И вытаращился на них. Наверное, нечасто видел таких людей или так одетых. Но их четверо против одного, и потому, каким бы ни было его мнение, он предпочёл оставить его при себе.

— Да снизойдёт на тебя мир, — произнёс Соклей на арамейском фразу, которая наиболее часто использовалась для приветствия или прощания.

Финикиец растерянно заморгал. Он не ожидал, что чужак знает его язык.

— Мира также и вам, — ответил он. — А что вы за люди?

— Мы эллины, — ответил Соклей. Вернее, он это имел в виду, а дословно на арамейском это звучало как "мы ионийцы". — А сам ты кто, господин? И что несёт твоя животина? Может быть поторгуем?

— Эллины! — финикиец поднял тёмные брови. — Я видел солдат, что звали себя этим именем, а вот торговцев пока ни разу. Я думал, все эллины — солдаты или разбойники. Какое облегчение для моего сердца узнать, что я ошибался.

Его слова сказали Соклею о том, как вели себя в чужих землях его соотечественники, куда больше, чем он хотел знать. А финикиец поклонился и продолжал:

— Бодастарт, сын Табнита и твой слуга. А ты кто, господин?

— Я зовусь Соклеем, сыном Лисистрата. Пришёл сюда с острова Родос, — и Соклей указал на восток.

— И ты явился к нам с того острова, чтобы торговать? — спросил Бодастарт. Соклей опустил было голову, но потом вспомнил, что надо кивать, как принято у этих варваров. Бодастарт указал на поклажу, что нёс осёл. — И что там есть у тебя?

— Кроме всего прочего, благовония, которыми знаменит Родос. Само название острова и города означает "роза".

— А, благовония, — снова кивнул финикиец. — Если они не слишком дороги, я бы купил немного своей наложнице, а может и жене тоже.

Человек, который мог содержать и жену, и наложницу, скорее всего мог себе позволить и благовония. Соклей снова поклонился ему:

— Ты будешь платить серебром, мой господин? Или обменяемся? — Бодастарт не сказал, что везёт его осел.

— Мой господин, у меня есть пчелиный воск и тонкий расшитый лен с востока. — Финикийцу пришлось объяснить, что такое воск, поскольку Соклей не знал этого слова. — Я везу их в Сидон на продажу. Воистину, Шамаш воссиял в час нашей встречи.

Шамаш, вспомнил Соклей, это финикийское имя Аполлона, бога солнца.

— Воистину, — отозвался он. — Думаю, мне пригодился бы воск. Ты купишь благовония только для себя? Или хочешь потом продать их?

— Может быть, я захочу продать. Да, господин мой, очень может быть. Но это зависит от цены и качества.

— Как и все в этом мире. — Эти слова заслужили первую улыбку финикийца. Соклей слез со своего мула, чему несказанно обрадовались мышцы его бёдер. Стараясь не показать боль, он проковылял к вьючному ослу.

— Что происходит? — спросил Аристид. — Не забывай, что мы не понимаем ни слова.

— У него есть воск и расшитый лен. Его интересуют благовония. Посмотрим, что из этого выйдет.

— А, это хорошо. Очень хорошо, — сказал остроглазый моряк. — Но помни, что тебе понадобятся благовония, чтобы обменять на бальзам, когда мы доберёмся до Энгеди.

— Уж не забуду, — пообещал Соклей и помедлил: Аристид заслуживал лучшего обращения. — Хорошо, что ты тоже помнишь. Если можешь держать такое в голове, то, возможно, сам когда-нибудь станешь торговцем.

— Я? — удивился Аристид и пожал плечами. — Не уверен, что хочу этого. Мне нравится ходить в море, как сейчас.

— И хорошо. Я же не сказал, что ты должен стать торговцем, только то, что ты можешь им стать. — Соклей возился с верёвкой, которой груз был привязан к спине осла. Бодастарт наблюдал с возрастающим интересом, заставляя Соклея путаться ещё сильнее. Он уже хотел вынуть нож и решить проблему так, как Александр поступил с Гордиевым узлом, но подоспевший Москхион помог развязать узел. — Спасибо, — пробормотал Соклей со смешанным чувством унижения и благодарности.

Сосуды с благовониями находились в одном большом кожаном мешке, переложенные шерстью и соломой, чтобы не разбились. Соклей вынул один и протянул его. Бодастарт нахмурился.

— Он не очень-то большой.

— Мой господин, благовония очень… сильные. — Соклей хотел сказать "концентрированные", но не знал этого слова на арамейском. Он не впервой пытался говорить, обходя пробелы в словарном запасе. Он вынул пробку из сосуда, — Понюхай сам.

— Благодарю. — Бодастарт поднес сосуд к своему длинному, тонкому, крючковатому носу и невольно улыбнулся. — Да, они очень сладкие.

— И запах стойкий, — добавил Соклей. — Они на оливковом масле, а не на воде. Легко не смоются.

— Это хорошо. Это умно, — сказал Бодастарт. — Я слышал, что у вас, эллинов, много хитроумных изобретений, и теперь вижу, что это правда. Давай я покажу тебе свой воск.

— Будь так добр, — ответил Соклей. Финикиец без труда справился с верёвками своего осла, и Соклей вздохнул. Он считал, что свыкся с мыслью, что большинство людей грациознее и ловчее его, но время от времени она его уязвляла. Как в этот раз.

— Вот, мой господин, — Бодастарт протянул комок воска больше человеческой головы. — Ты видел когда-нибудь такой белый? Как груди девственницы, разве нет? — ему пришлось подкрепить слова жестами, поскольку Химилкон не учил Соклея подобным словам.

Когда до родосца, наконец, дошло, он рассмеялся. Ни один эллин не стал бы расхваливать воск в таких выражениях. С его точки зрения финикийцы выглядели хуже плохих трагиков из-за вычурных сравнений и фигур речи. Конечно, большинство эллинов, напротив, показались бы им скучными и прямолинейными. "Обычай — царь всего", — ещё раз напомнил себе Соклей.

— Дай мне взглянуть на этот воск, — попросил он Бодастарта.

— Я твой раб, — ответил финикиец, протягивая ком.

Соклей принюхался и ощутил слегка сладковатый аромат, присущий хорошему воску. Бодастарт не смешивал его для объема с топленым салом, как некоторые непорядочные греки. Соклей снял с пояса нож и несколько раз глубоко вонзил его в воск.

— Я не мошенник, — сказал Бодастарт. — Там нет ни камней, ни чего-либо ещё.

— Я вижу, — согласился Соклей. — Но я тебя не знаю, мы встретились на дороге. Я должен был убедиться.

— Должен ли я открыть все сосуды с благовониями, что куплю у тебя, чтобы убедиться, что среди них нет наполовину пустых? — спросил Бодастарт.

— Да, господин, если хочешь. Это справедливо. Как я могу сказать "не проверяй"? Я не могу.

— Справедливо, — повторил Бодастарт и поклонился Соклею. — Я слышал, что все эллины лжецы и мошенники, но теперь вижу, что это не так, и я рад.

Соклей вежливо поклонился в ответ.

— Ты тоже кажешься мне честным. Я хочу воск. Сколько сосудов с благовониями ты хочешь за него? — он хорошо представлял, сколько выручит за примерно десять мин воска на Родосе. Скульпторы, ювелиры и другие, кто занимался литьем металла, хорошо за него платили и скупали весь воск, какой только есть.

— Десять кажется мне справедливой ценой, — сказал Бодастарт.

— Десять? — Соклей склонил голову, потом покачал ей туда-сюда, как варвары. — Ты не мошенник, господин. Ты вор.

— Вот как? Ладно, сколько сосудов ты дашь мне за мой воск?

— Три.

— Три? — саркастически рассмеялся Бодастарт. — И ты называешь меня вором? Ты хочешь обокрасть меня, но я этого не потерплю. — Он выпрямился во весь рост, но все равно был на ладонь ниже Соклея.

— Может, мы не договоримся, — сказал Соклей. — Но если и так, я все равно рад знакомству с тобой.

Он хотел посмотреть, что будет дальше. Если Бодастарт не хочет меняться, он заберёт воск и отправится своей дорогой в Сидон. Иначе, он сделает ещё одно предложение. Финикиец обнажил зубы, безуспешно изображая дружескую улыбку.

— Ты разбойник, грабитель, — сказал он. — Но, чтобы доказать, что я справедлив, что я веду честную торговлю, я возьму только девять сосудов с благовониями за этот великолепный, драгоценный воск.