— В здешних краях много не наторгуешь, — заметил второй охранник, чем не порадовал соклеево сердце. Однако, он продолжал: — Но если где-то здесь торговать и стоит, так только в Иерусалиме.

— Что ж, рад это слышать, — ответил Соклей. Он вежливо кивнул стоявшим у ворот иудеям, старательно подражая их варварскому обычаю, и переключился на арамейский: — Мир вам, господа.

Иудеи изумлённо забормотали. Эллины тоже.

— Смотрите, лопочет по-ихнему! — произнёс один. — Он может говорить с этими вонючими иудейскими придурками. Ему не нужно махать руками, устраивать пантомиму или искать среди них кого-нибудь, кто знает хоть слово по-гречески.

— Где ты выучил этот язык, приятель? — спросил другой эллин.

— У финикийского торговца на Родосе, — объяснил Соклей. — Я не так уж хорошо на нём говорю.

— Но лучше меня, а я здесь уже пару лет, — ответил стражник. — Я могу найти себе женщину — им не нравится, когда просят мальчиков, говорят, их бог этого не одобряет. Я могу купить хлеба или вина, могу сказать: "Стой на месте!" или "Руки вверх!", вот и всё.

Соклей поинтересовался на арамейском у иудеев, не говорят ли они по-гречески. Все замотали головами. Но пока говорил стражник, иудеи так переглядывались, что Соклей заподозрил, что они понимают больше, чем кажется.

— Почему они несут службу вместе с вами? — спросил он у эллинов.

— Потому что несли её с персами, — ответил один из них.

— Такой уговор, как у иудеев было под персами, так же останется и под нами. Говорят, сам Александр так повелел, когда проезжал тут.

— Чушь, — возразил другой. — Как же, поехал бы Александр в эту дыру, когда ему надо было в Египет. Но мы улыбаемся и играем в эту игру. Так меньше проблем, понимаешь? Пока мы не трогаем их бога, все в порядке. Ты знаешь об этом? Можно молниеносно нажить себе кучу проблем, если не быть аккуратным с их богом.

— О, да, — ответил Соклей. — Я знаю. Но вроде бы на пути сюда из Сидона мы справились с этой задачей.

— Ну ладно, — сказал стражник и отступил в сторону, как и его товарищи. — Добро пожаловать в Иерусалим.

Каким бы он ни был, — подумал Соклей. Но вслух не сказал, поскольку так и не знал, понимают ли иудеи-стражники греческий. Он совершенно не возражал против оскорбления Иудеи в целом и Иерусалима в частности, но беспокоился, что местные могли его понять. Ни к чему это.

Он произнёс лишь "Благодарю". Спустя мгновение, задал вопрос:

— А где в этом городе рыночная площадь? И не могли бы вы порекомендовать мне гостиницу неподалёку от рынка?

— Недалеко от храма, в северной части города, — ответил охранник. — Тебе известно о храме?

— Немного, — склонил голову Соклей. — Подходя к городу, мы пытались его рассмотреть. Я этого очень хотел, и посмотрю, когда будет возможность.

— Ты можешь увидеть храм, — охранник вскинул голову. — Нет, не так. Ты можешь увидеть кое-что из него. Но не-иудеям открыты только внешние части храма. И, что бы ни делал, не пытайся проникнуть туда, где запрещено. С одной стороны, эти варвары могут тебя убить. С другой, если они не убьют, то можем и мы. Сунешь свой нос куда не велено — и можешь вызвать мятеж, а иудеи и так достаточно взвинчены.

— Понятно, — Соклей постарался скрыть разочарование — он с нетерпением ждал возможности совать нос повсюду, куда получится. — А как насчёт гостиницы? — переспросил он.

— Спроси у тех, — эллин указал на охранников-иудеев. — Ты ж умеешь чирикать по-ихнему, а это жалкое место они знают лучше нас.

— Хорошая мысль, — Соклей переключился на арамейский. — Уважаемые, не могли бы вы подсказать мне гостиницу неподалёку от рыночной площади?

Этот вопрос уже сам по себе чуть не вызвал бунт. Оказалось, у каждого из иудеев есть кузен или родич, который держит гостиницу. Каждый превозносил заведение своей родни и хаял все остальные. Их гортанный рык становился громче с каждой минутой. Они уже начали размахивать кулаками и потрясать оружием.

Один из иудеев сказал:

— В гостинице моего шурина уже живёт один иониец.

— Как имя твоего шурина? Как мне найти его гостиницу? — спросил Соклей. Возможность поговорить на родном языке с кем-то новым казалась слишком хорошей, чтобы её упускать.

— Итран, сын Акбора, — ответил охранник. — Его гостиница на улице Ткачей, недалеко от улицы Медников.

— Благодарю, — сказал Соклей и дал иудею обол.

Один из эллинов заявил:

— Ты дал ему слишком много. Монеты здешних правителей — крошечные кусочки серебра, такие мелкие, что их дают десять или даже двенадцать за одну драхму. Они их чаще всего даже не считают, а просто взвешивают. Вот такой одной и хватило бы.

— Я не стану расстраиваться из-за обола, — пожал плечами Соклей. У него имелись те крошечные серебряные монетки, но он не знал, не сочтёт ли иудейский стражник столь малый дар оскорблением. — Идём, — махнул он своим морякам, и пнул своего мула, чтобы тот пошевеливался.

Они вошли в Иерусалим.

С одной стороны, это место куда больше походило на полис, чем Сидон. В отличие от финикийцев, иудеи не строили своих домов такими высокими, что те, казалось, царапают небеса. Их жильё и лавки, и другие строения имели только два этажа, как у эллинов. Однако, с другой стороны, Иерусалим разительно отличался от эллинских городов. Сам Соклей этого не заметил, это сделал Аристид. Когда родосцы прошли, как думал Соклей, примерно половину пути до гостиницы Итрана, остроглазый моряк сказал:

— А где же статуи?

— Боги! — изумлённо воскликнул Соклей. — Ты прав, Аристид. Я нигде не увидел ни единого герма, ни даже резной маски.

Даже самые незначительные, самые бедные полисы имели перед домами гермы — столбы со скульптурами Гермеса, на удачу. Это могли быть и образы прочих богов, и персонажи легенд или мифов, а в наши дни — и выдающиеся горожане. Точно так было и в Сидоне. Статуи в другом стиле, в память иных богов и других легенд, но всё-таки, они были. А вот в Иудее…

Подумав, Соклей сказал:

— Мне кажется, мы не видели ни единой статуи с тех пор, как вошли в эти земли. Может кто из вас, парни, заметил хотя бы одну?

После краткого размышления все три моряка покачали головами. Москхион заметил:

— Удивляюсь я, почему. Как по мне, это очень странно. Правда, как по мне, в этой грязной земле всё очень странно.

Москхион удивлялся, но не давал своему любопытству вырваться на свободу. А Соклей своему дал волю. Когда на улице к ним приблизился пухлый иудей зажиточного вида, он обратился к нему на арамейском:

— Прости меня, господин, но не может ли твой скромный раб задать вопрос, не вызывая обиды?

— Ты чужак. Твоё присутствие здесь оскорбительно. Я не желаю с тобой говорить, — ответил ему иудей и поспешил прочь.

— Тогда пусть тебя вороны заберут, приятель, — пробормотал Соклей, и они с моряками поспешили к гостинице. Через пару кварталов он спросил у другого прохожего, может ли он спросить.

Этот тип тоже смотрел на Соклея так, словно в Иерусалиме ему не рады, но ответил:

— Спрашивай. Если мне не понравится твой вопрос, я тебе не отвечу.

— Вполне приемлемо, господин, — ответил Соклей. Пытаясь объяснить, что хотел узнать, он обнаружил, что не знает, как по-арамейски "статуя". Поэтому пришлось прибегнуть к описанию.

Спустя некоторое время иудей произнёс:

— А, ты имеешь в виду каменных изображения.

— Благодарю, — ответил Соклей. — Почему в Иерусалиме нет каменных изображений? И во всей Иудее?

— Потому, что наш бог повелел нам не делать их, вот почему, — сказал иудей.

Я мог бы и догадаться, — подумал Соклей. Но он спросил ещё не обо всём, что хотел узнать. И потому задал ещё вопрос: — А почему ваш бог приказал вам не делать каменные изображения? И повторюсь, господин — я не хочу нанести оскорбления.

— Наш бог создал человечество по своему образу, — сказал иудей. Соклей склонил голову, потом вспомнил и закивал. Эллины тоже в это верят. Иудей продолжал: — Нам запрещено делать каменные изображения нашего бога, ну а как же мы можем изображать в них себя, если мы созданы по его образу?

Рассуждения иудея были столь же логичны, как и у любого философа-эллина, однако, исходное допущение показалось Соклею абсурдным. Несмотря на это, родосец поблагодарил. Иудей кивнул и продолжил свой путь. Соклей почесал в затылке. Этот иудей показал ему изъян в логике, о котором он и не думал — если исходное допущение ошибочно, то и всё, выстроенное на нём, может оказаться никчёмным.

Хорошо, что мы, эллины, не используем такие нелепые допущения. Не то могли бы наделать ошибок в рассуждениях и даже не замечать этого, — размышлял Соклей. Ещё полквартала он проехал довольный собой от того, что нашел пробел в логике варваров. Потом, внезапно, счастья поубавилось. Возможно, некоторые наши постулаты ошибочны. Откуда нам знать? И, может быть, наша логика не лучше иудейской.

Некоторое время он размышлял об этом и не находил удовлетворительного ответа. Размышлял бы и дальше, если бы Телеф не спросил:

— Далеко ещё до этой жалкой гостиницы? Я иду уже, кажется, целую вечность, моим ногам нужен хоть небольшой отдых.

— Сейчас спрошу, — со вздохом сказал Соклей.

Такие практические вопросы он даже в Греции не любил задавать незнакомцам. Исторические или философские обсуждения — другое дело, там его любознательность преобладала над всем остальным. Но вот нечто такое обыденное, как направление… Без этого Соклей предпочёл бы обойтись.

Однако, здесь точно, не получится. Сделав глубокий вдох, он окликнул ещё одного иудея.

— Я глубоко извиняюсь, мой господин, но не мог бы ты направить своего слугу к гостинице Итрана, сына Акбора?

Иудей указал. Затем последовал поток слов, такой быстрый, что Соклей не мог разобрать.

— Помедленнее! Помедленнее! — воскликнул он.

Ещё жесты. Опять тот же быстрый горловой арамейский. Соклей воздел руки в воздух. Этот жест дошёл до иудея лучше всяких слов. В третий раз он заговорил действительно медленнее, так что Соклей смог понять большую часть.