Соклей его не слышал. Он отплевывался, пытаясь избавиться от ужасного привкуса во рту. Он знал, что скоро это пройдет, а вот уйдет ли чернота из его души — неизвестно. Соклей взглянул на тело Аристида и поспешно отвернулся. Его снова замутило.

Но это было ещё не всё.

— Мы не можем взять его в Сидон, и не найдем дров для погребального костра. Придется похоронить его здесь.

— Прикроем его камнями, — ответил Телеф, — не хочется пытаться копать эту скудную каменистую землю, особенно без подходящего инструмента.

Он был прав и сейчас, и когда избавил Аристида от боли. Прежде чем приступить к работе, Соклей срезал с головы прядь волос и бросил на тело в знак траура. Москхион и Телеф последовали его примеру. Телеф вырвал копье из живота Аристида и забросил куда подальше. Затем трое выживших родосцев тщательно обложили тело камнями, чтобы не дать собакам, лисам и стервятникам подобраться к нему.

Они исцарапали руки в кровь, но Соклей этого не замечал. Он встал у могилы и пробормотал:

— Спи спокойно, Аристид. Прости, что оставляем тебя в чужой земле. Да обретет твоя тень покой.

Москхион бросил в щель между камнями пару оболов.

— Это для паромщика, плата за переправу через Стикс, — сказал он.

— Хорошо. — Соклей посмотрел на запад. Солнце висело над самой линией горизонта. — Давайте пойдем вперёд и будем идти, пока совсем не стемнеет или пока не найдем место для лагеря, которое легко оборонять. А потом… завтра продолжим путь в Сидон.

Менедем занялся "Афродитой", возился с укладкой сосудов с пурпурной краской, купленной у Тенастарта. Он перетаскивал их подальше в корму, а после — вперёд. Он понимал, что на устойчивость акатоса они особо не повлияют, но всё равно хлопотал над ними.

Укладка амфор с библосским вином представляла собой проблему более интересную. Их было меньше, чем краски, но каждая куда тяжелее. И укладку должным образом не проверить, пока не выйдешь в открытое море.

— Сдаётся мне, шкипер, — сказал ему Диоклей, — что у тебя слишком много свободного времени. Вот и ищешь, чем бы заняться.

— Ну, а если и так, что с того? — Менедем признал то, что вряд ли мог отрицать. — Мне сегодня не хочется пойти и напиться. Раз я здесь бездельничаю, может сделаю что-то полезное. Или завтра всё переделаю, — подумал он. Если так, это будет не в первый раз.

Начальник гребцов тактично не стал на это указывать. А возможно, Диоклей предполагал, что Менедем и сам это знает. Он сказал:

— Когда всё лето торчишь в одном и том же порту, время как-то стирается.

— Это точно, — склонил голову Менедем. — Мне это тоже не так давно пришло в голову.

Один из моряков указал куда-то в начало пирса:

— Смотрите! Кто это там?

— Собака египетская, это они! — закричал Менедем. — Там Соклей, а с ним Москхион и Телеф. Папай! Но где же Аристид?

— Мне это не нравится, — сказал Диоклей.

— Мне тоже. — Менедем сбежал по сходням с "Афродиты" на пирс к брату и морякам.

— Радуйся, о наилучший! Как прекрасно наконец увидеть тебя после того, как ты прошагал насквозь дикие просторы Иудеи. Но где же Аристид?

— Мёртв, — коротко ответил Соклей. За время путешествия он похудел, кожа сильнее обтянула кости лица. Он казался старше и жёстче, чем до того, как отправился в Энгеди. — Разбойники. Позавчера. Копьём в живот. Мне пришлось избавить его от страданий, — он провёл большим пальцем по горлу.

— О, боги! — произнёс Менедем и подумал: неудивительно, что брат выглядит старше. Он обнял его за плечи. — Тяжёлое это дело, мой дорогой, нет ничего труднее. Мне очень жаль. Аристид был хорошим человеком.

— Да. С кем угодно это было бы трудно, — взгляд Соклея скользнул к Телефу, к счастью, тот ничего не заметил. С Аристидом это было трудно вдвойне. Но с такой раной я только избавил его от боли.

— Видишь теперь, что бы вышло, отправься ты в Иудею один? — укорил Менедем.

— Кто знает? — устало ответил Соклей. — Может, идя один, я бы выбрал другую дорогу в Сидон. Может, оказался бы на той же дороге раньше или позже, и вообще не наткнулся бы на тех бандитов. Невозможно точно сказать. Почему бы тебе не принять всё как есть,

Он казался старше, и с Менедемом говорил устало и раздражённо, как взрослый с ребёнком, который просит достать ему с неба луну.

— Ну ладно, прости, что побеспокоил, — обиделся Менедем. — А как торговля? Добрался до Энгеди? Достал бальзам?

— Да, и ещё кое-что сверх того, — ответил Соклей. — Пчелиный воск, расшитая ткань… Я всё тебе покажу, если позволишь нам сгрузить это на корабль. В твоей гостинице есть конюшня для мула и осла?

— Я больше там не живу, — сказал Менедем. — Жена трактирщика пыталась ко мне приставать, и я ушёл на корабль, — он поднял руку, останавливая слова Соклея. — Клятва тут не при чём, хотя думаю, я её сдержал. Я бы ту женщину и без спора не захотел.

— Ну, тогда мы поищем, где оставить животных, — сказал Соклей. — Неважно. В последние пару дней мне ничто уже не казалось важным, кроме как живыми вернуться домой. К воронам всё остальное.

Менедем собрался спросить "Даже прибыль?", но остановил сам себя. Сейчас он не видел смысла заставлять Соклея говорить то, о чём тот мог впоследствии пожалеть. Да, шутки — это хорошо, но не сразу же после смерти хорошего человека. Вне зависимости от деяний Соклея, тень Аристида заслуживала большего уважения.

Его двоюродный брат продолжал:

— Пока мы сюда шли, я собирался тебя удивить, процитировать "Одиссею".

— В самом деле? — ответил Менедем. — Не тот ли кусок, где Одиссей перебил всех поклонников Пенелопы, которая все годы ждала его дома, и занялся с ней любовью, а после рассказал ей обо всех своих приключениях примерно в тридцати строчках?

— Да, собственно говоря, этот пассаж я и имел в виду, — подтвердил Соклей. — И, думаю, не стоит мне удивляться, что ты угадал.

— Пожалуй, не стоит, мой дорогой, — сказал Менедем. — И я не стану благодарить тебя за то, что поставил меня на место женщины. Я, знаешь ли, тут, в Сидоне, не слонялся без дела.

— А я и не говорил, что бездельничал ты, или что Пенелопа бездельничала во дворце Одиссея, — Соклей нахмурился. — Но после того, что произошло с бедным Аристидом, я что-то не расположен ни к каким шуткам.

— Твой двоюродный брат, шкипер, просто зверь, — встрял Москхион. — Восемь разбойников-иудеев напали на нас, целых восемь! Так Соклей сразу застрелил двоих, те даже близко подойти не успели, ранил третьего, а ещё одного отогнал прочь камнями. Если бы он там не повёл себя словно новый Тевкр, мы, возможно, все сейчас лежали бы мёртвые между тех камней.

— Это верно, — согласился Телеф.

— Надо же! — Менедем посмотрел на Соклея так, словно в первый раз увидел. Он-то знал, что брат неплохо стреляет, однако, услышать в его адрес такие слова… поразительно. Ведь Соклей был одним из самых мягких и безобидных людей. Ну, во всяком случае, большую часть времени. Но, возможно, когда на кону его жизнь и свобода, это совсем другая история. Явно совсем другая.

— Я хотел бы успеть больше, — говорил он теперь. — Если бы я пристрелил ублюдка, убившего Аристида, тот был бы сейчас с нами.

— Не вини себя, — сказал Менедем.

— Мы ему все время это говорим, — произнес Телеф, — но он не хочет нас слушать.

— Что же, ему стоит прислушаться, — Менедем смотрел прямо на Соклея. — Тебе стоит. Вчетвером справиться с восьмерыми — само по себе подвиг, мой дорогой. Не бывает, чтобы всё прошло идеально.

— Да оно почти так и было, — сказал Соклей, — пока на пути обратно мы не столкнулись с теми проклятыми разбойниками. — Разве это слишком — просить у богов ещё пару дней удачи?

— Я отвечу, что у меня не стоит об этом спрашивать, — сказал Менедем. — Сгружай товары со своего ослика и переноси на акатос. Бальзам, пчелиный воск, и всё остальное… что ты там говорил?

— Расшитая ткань, — ответил Соклей. Дела, казалось, заставили его снова прийти в себя. — А как у тебя здесь?

— Могло быть хуже, — сказал Менедем, в самом деле, могло быть гораздо хуже. — Но я избавился почти от всего оливкового масла твоего зятя, и по неплохой цене.

Как Соклей ни был измучен и подавлен горем, эта новость его взбодрила.

— В самом деле? Что за беглый безумец его взял?

— Кое-что ушло к солдатам из стоящего здесь гарнизона Антигона после того, как их богами проклятый казначей не пожелал платить достойную цену, — ответил Менедем. — А остальное купил один финикийский торговец, чтобы продать подороже. Книги все разошлись, хорошая у тебя была насчёт них идея. А косский шёлк я выменял на нечто лучшее, — одна мысль о шёлке, полученном от Закербаала, приводила Менедема в восторг.

— Что? Ещё ткань? — удивился Соклей.

Менедем опустил голову. Его брат казался растерянным, а на самом деле был возмущён.

— Что ты пил, дорогой, когда тот финикиец тебя на это уговорил? — поинтересовался он. — Нет ткани лучше косского шёлка.

— Ещё мы взяли на борт несколько афмор библосского вина и пурпурной краски, — продолжал Менедем. — А насчёт косского шёлка ты ошибаешься. Пока мы не приплыли сюда, я бы с тобой согласился, но теперь знаю больше.

— Я должен сам это увидеть, — сказал Соклей.

— Тогда поднимись на борт, о наилучший, и посмотри, — ответил Менедем, направляя Соклея снова на "Афродиту". — Судя по тому, что рассказывал ты и моряки, ты отличный лучник. Лучше никто бы не смог.

— Этого оказалось мало, — безрадостно произнёс Соклей. — Иначе, мы бы все возвратились из Энгеди.

Соклей, как всегда, требовал от себя совершенства. Поскольку он всего лишь человек, достичь совершенства не всегда удавалось. И тогда он винил себя, куда сильнее, чем следовало бы.

Менедем едва не сказал ему это в лицо, однако, хорошо зная брата, предпочёл сдержаться. Вместо этого он просто повёл Соклея к кожаным мешкам с шёлком, сложенным на галере, и, открыв один из них, достал рулон ткани.

Глаза Соклея округлились. Менедем знал, что так будет. Сокрей рассматривал прекрасную ткань, потом потянулся потрогать, потом уверенно опустил голову.