— Да, признаю, ты прав. Коссцам и не снилось такое. Но откуда это? Как это сделано? — любопытство почти привело его снова в чувство.

— Я не знаю, как это сделано, — отвечал Менедем. — Закербаал, финикиец, говорил, что это издалека, с востока. Откуда-то из-за Индии, то ли севернее, то ли восточнее, а может и то, и другое.

— Как и череп грифона, — ответил Соклей.

— Да, я тоже об этом думал, — согласился Менедем. — Но, полагаю, мы ещё увидим, как такой шелк привезут на запад, в земли вокруг Внутреннего моря, но лишь богам ведомо, появится ли когда-нибудь ещё один череп.

Ясно, что Соклею хотелось поспорить с братом, но он, что так же ясно, не стал, а спросил:

— Сколько ты заплатил за это и как много взял?

Когда Менедем рассказал, Соклей снова опустил голову.

— Неплохо.

— Благодарю. Думаю, из этого путешествия мы сможем извлечь немалую прибыль, хоть и не сразу, поскольку большая часть прибыли будет зависеть от продажи в Элладе товаров, что мы купили здесь, — ответил Менедем.

— Да, я с тобой совершенно согласен, — сказал Соклей. — И знаю, где мы сможем взять хорошую цену за часть этого шёлка, а может быть, и за весь — в Саламине.

— В самом деле? — удивился Менедем. — Ты не хочешь, чтобы мы взяли его с собой подальше от Финикии?

— Про другой товар я сказал бы "хочу", — ответил Соклей. — Но припомни, мой дорогой, Менелай в Саламине. Если брат Птолемея не даст нам лучшей цены за необычную и редкую вещь, кто тогда?

Теперь настала очередь Менедема согласиться:

— Да, признаю, ты прав. Я подумал, что ты имел в виду продажу каким-нибудь богачам Саламина. Но Менелай, это точно, особый случай. Да, нам несомненно стоит обратиться к нему, когда возвратимся на Кипр.

— Как скоро мы сможем отправиться? — спросил Соклей.

— Сейчас же, — ответил Менедем. — Вернее, когда Диоклей вытащит всех наших моряков из таверн и борделей. Меня держало здесь только ожидание твоего возвращения. Кроме того, я думаю, ты захочешь продать и осла, и мула, но это не займёт много времени. Диоклей умеет собирать экипаж из притонов, так что, через пару дней мы должны быть готовы. Поверь, я рад отправиться домой.

— Боюсь даже представить встречу с семьёй Аристида, — сказал Соклей.

— Это да, — вздохнул Менедем. — Да, ты прав. Я тоже этого не представляю. Но что поделать, придётся. Как проявил себя он и все остальные во время вашего похода по Иудее?

Прежде, чем отвечать, Соклей оглянулся посмотреть, где Москхион и Телеф. Убедившись, что они не услышат, он сказал:

— Не скажу ни единого плохого слова про беднягу Аристида или про Москхиона. Но Телеф… Он делал всё, что должен был делать, помогал в пути. И конечно, он храбро дрался с разбойниками не на жизнь, а на смерть. Но по пути, когда мы возвращались из Иерусалима, он обокрал иудеев.

— Да неужто? — Менедем взглянул на Телефа, который болтал с другим моряком, и, возможно, рассказывал о своих похождениях. — Почему же я не удивлён?

— Даже не знаю, с чего тебе удивляться, — ответил Соклей. — Лично я нисколько не удивлялся. Только порадовался, что иудеи не погнались за нами, чтобы прикончить. Тогда проблемы у нас были бы посерьёзнее, чем с разбойниками. Обошлось, но могло бы случиться.

— Это да, понятно, — согласился Менедем. — Но сейчас не в этом главный вопрос. Главное — станет ли Телеф красть у своих же товарищей?

— Я и сам размышлял об этом, — сейчас Соклей выглядел очень несчастным. — Но не знаю, какой дать ответ. Третий год он плавает вместе с нами, и могу сказать, что на "Афродите" никто не жаловался на воровство. И всё-таки, случившееся мне не нравится. Совсем не нравится.

— И я тебя за это ни чуточки не виню, — Менедем снова внимательно глядел на Телефа. — Он всегда старается найти путь как можно ближе к краю обрыва, верно? Тот, кто так поступает, когда-нибудь обязательно упадёт, ты согласен?

— Кто скажет наверняка? — слова Соклея прозвучали так же подавленно, как он выглядел. — Остаётся только гадать, согласен?

— Да. Что же нам с этим делать? Хочешь, оставим его здесь, в Сидоне?

Соклей с сожалением покачал головой.

— Нет, полагаю, не стоит. Эллинам он не сделал ничего такого, что я бы мог доказать, хотя от того, как он предложил перерезать горло Аристиду, у меня кровь в жилах застыла. Он говорил, что имел такой опыт, и я ему верю. Думаю, мы должны отвезти его обратно, на Родос. А вот хочу ли я, чтобы он плыл с нами следующей весной… это другой вопрос.

— Согласен. Есть смысл в твоих рассуждениях, — сказал Менедем. — А если станет создавать нам проблемы по дороге домой, всегда можно высадить его на берег в Памфилии или Ликии.

— Ага, и ты представляешь, что тогда с ним случится? — ответил Соклей. — Он станет пиратом, это точно, как то, что мы тут стоим и беседуем. Когда-нибудь мы поплывём опять на восток, а он тут как тут, вылезет из гемолии с ножом в зубах.

— Ну, значит, я предпочту идти на восток на тригемолии, — сказал Менедем. — Тогда, клянусь богами, мы ещё посмотрим, как ликийцы за ней погонятся на своих паршивых и жалких пиратских судёнышках.

— Да, это выйдет забавно, — согласился Соклей. — И знаешь, вполне возможно. Одну тригемолию строят, возможно уже закончили.

— Я знаю, — сказал Менедем. — Но даже если и так, меня вряд ли возьмут на неё капитаном. Да и как такое возможно, ведь мне приходится уходить в плавание каждой весной, чтобы заработать на жизнь. Нет, на ней поплывёт какой-нибудь калокагатос, который может себе позволить вот так растрачивать своё время на службе полису.

— Несправедливо это, — отозвался Соклей.

— С одной стороны — конечно, ведь я этого заслуживаю, — сказал Менедем. Однако, с другой… Ну, кто знает. Богач может позволить себе тратить время так, как я не могу, так почему у него не должно быть шанса? — пробормотал он себе под нос, не желая раздумывать о справедливости. И чтобы окончательно отогнать эти мысли, он позвал: — Диоклей!

— Чего, шкипер? — отозвался келевст, отступивший назад, чтобы не мешать Менедему с Соклеем беседовать наедине.

— Чего? — улыбнулся Менедем. — Мне надо, чтобы вся команда возвратилась на борт, и чем быстрее, тем лучше. Соклей вернулся, так что у нас больше нет причин оставаться в Сидоне.

— Да, — опустил голову Диоклей. — Я знал, что ты это скажешь, на самом деле, я на это надеялся. Пора мне выходить на охоту, ты это мне сообщаешь?

— Именно так, — подтвердил Менедем. — Моряки знают, что им от тебя не спрятаться, а если пока ещё нет — что ж, тем лучше.

Теперь и начальник гребцов улыбнулся.

— Ты прав, шкипер. Я пригоню их на борт, не сомневайся. Это будет даже не слишком трудно. Не так, как в эллинском полисе, где им легко раствориться среди людей.

Он, как всегда, сдержал своё слово. Множество моряков возвратились на "Афродиту" по собственной воле, едва услышав, что торговая галера отплывает на Родос. "Приятно быть там, где по-гречески говорит не жалкая горстка людей", не раз слышал Менедем.

Но некоторые не особо рвались домой. Одного так и не вернули обратно — поступил на службу к Антигону.

— Ну, и счастливо ему оставаться, — сказал Менедем, когда узнал. — Всякий, кто хочет есть то, что приготовит Андроник… — он покачал головой.

Ещё один из моряков связался с местной гетерой. Диоклей вернулся к Менедему с пустыми руками.

— Шкипер, Филон говорит, что скорее останется здесь, — сообщил он. — Говорит, что влюбился и не хочет покидать эту женщину.

— Да неужели? — удивился Менедем. — А та женщина хоть немного понимает по-гречески?

— Вроде да, но не знаю, насколько, — ответил Диоклей.

— Очень хорошо. Тогда возвращайся к нему. Постарайся застать их вместе, — приказал Менедем. — И скажи ему, что платы больше не будет. Скажи, что больше он не получит от меня ни единого обола. Если, услыхав это, женщина его немедля не вышвырнет, может, у них, и правда, любовь. В таком случае, могу сказать, что они друг друга заслуживают.

На следующий день Филон вернулся на борт "Афродиты". Он казался смущённым. Однако, его не слишком поддразнивали. Кто из моряков не влюблялся в портах Внутреннего моря, или не воображал, что влюблён? Не столь уж и многие.

Спустя ещё день, вся команда Менедема была в сборе, за исключением того дурака, что счёл Антигона лучшим работодателем. Многие, просадившие на последний кутеж всё своё серебро, выглядели изнурёнными, но всё-таки они здесь. Соклей возмущался насчёт цены, вырученной за двух животных, которых брал в Энгеди, но разница между ней и тем, что он за них заплатил, была всё же меньше, чем обошелся бы их наём.

Взявшись за рукояти рулевых вёсел, Менедем с улыбкой обратился к своим гребцам:

— Ну что, готовы снова увидеть свой дом и полис?

В ответ они, сидя уже на вёслах, склонили головы.

— Отлично, — сказал им Менедем. — Как думаете, не забыли ещё, что делать с вёслами?

Те снова склонили головы. Некоторым даже удалось улыбнуться. Менедем махнул Диоклею.

— Тогда я отдаю вас келевсту, пускай проверит, так ли это.

— Во-первых, нам стоило бы убрать причальные канаты, — сказал Диоклей. — Хороши мы будем, если начнем грести, пока привязаны к причалу. — Канаты отвязали и втянули на "Афродиту", моряки поднялись по сходням и втянули их за собой. Диоклей возвысил голос: — По моей команде… гребём назад! Риппапай! Риппапай! — Галера скользнула прочь от причала.

— Как идёт? — негромко спросил Соклей.

— Тяжело, — отвечал Менедем, а Диоклей продолжал бить колотушкой по маленькому бронзовому квадрату, задавая ритм гребли. — Этого следовало ожидать, ведь она так долго стояла здесь, напиталась водой.

Он толкнул от себя одно рулевое весло, притянул другое. "Афродита" разворачивалась в море до тех пор, пока нос не указал прямо на северо-запад.

— По моей команде… — произнёс Диоклей, и гребцы, зная, что будет дальше, подняли над водой вёсла. — Гребём вперёд!

Ритм поменялся, и теперь, погружая вёсла, гребцы толкали акатос вперёд, а не назад.