У Менедема вспыхнули уши. Чтобы усугубить ситуацию, Соклей заговорил на арамейском с грузчиком-финикийцем. Тот отвечал многословно, указывая в сторону длинных пологих холмов за Китионом. Соклей поклонился в знак благодарности, в точности, как и сам финикиец.

Он опять обратился к Менедему.

— Это летучие мыши, — сказал он. — Они обитают в пещерах и едят фрукты. По крайней мере, так тот парень сказал. Я сам всегда думал, что летучие мыши едят жуков. Хотелось бы мне остаться, узнать побольше про них. Мы можем?

— Нет, — отрезал Менедем. — Тебе, видать, интереснее узнать про летучих мышей, чем про женщин.

Соклей поморщился.

— Я этого не говорил.

Хоть он и не говорил, но Менедем, пристыженный из-за мышей, был рад слегка отомстить. Невредно потрепать перья двоюродному брату (ну, или мех, раз те твари всё-таки мыши).

Соклей давно знал, что, когда злишься на кого-нибудь на акатосе, проблема в том, что тебе от него не уйти. Корабль не слишком большой. Поэтому, хотя он считал выпад Менедема совершенно несправедливым, не мог уйти и надуться. Единственное место, где можно побыть одному — на крошечной передней палубе, но дуться там Соклей позволить себе не мог. Когда стоишь впереди, приходится исполнять долг вперёдсмотрящего.

Так он и делал — всматривался в воды Внутреннего моря, лишь бы не видеть брата. Но первое же, что лезло теперь ему в голову — будь всё иначе, стоял бы здесь Аристид. Соклей винил себя за то, что глаза у него не такие острые, как у погибшего моряка. И виня себя, позабыл про обиду на Менедема.

На следующий вечер, когда "Афродита" подошла к городу Куриону, летучих мышей над головой стало ещё больше. Соклей делал вид, что не обращает на них внимания. Менедем тоже о мышах не заговаривал. Странное перемирие, но всё-таки перемирие.

Менедем даже постарался проявить дружелюбие, спросив брата:

— Что тебе известно о Курионе? Ты ведь знаешь что-нибудь почти обо всех местах, где мы останавливаемся.

— Боюсь, что не об этом, — ответил Соклей. — Курионский царь Стасанор перешел на сторону персов во время кипрского восстания почти двести лет назад. Благодаря его предательству персы выиграли битву на равнинах у Саламина, и восстание провалилось.

— Похоже, город не особенно знаменит, — сказал Менедем. — Что ещё ты знаешь?

Соклей нахмурился, собирая воедино обрывки воспоминаний.

— Курион — колония высланных из Аргоса, — вспомнил он. — Они тут поклоняются странному Аполлону.

— Верно, молодой господин, — склонил голову Диоклей. — Аполлону Гилату.

— Да, Аполлону Леса! Спасибо, — отозвался Соклей. — Я не смог припомнить подробности. Тебе известно больше, чем мне, Диоклей. Будь добр, продолжай.

— Ненамного больше мне известно, — ответил неожиданно засмущавшийся келевст. — Сам я был здесь всего пару раз. Но я знаю, что обычаи поклонения этому богу странные, и что всякий, кто посмеет коснуться его алтаря, будет сброшен вон с тех утёсов, — он указал на отвесные берега к западу от города. Высотой эти скалы не впечатляли, в Ликии и Иудее Соклей видал покруче и выше. Однако, тот, кто свалится с них, умрёт, ударившись оземь, поэтому их высоты достаточно для наказания за кощунство.

Менедем тут же задал пару вопросов, которые показались Соклею поразительно разумными:

— Чего ради кому-то желать прикоснуться к этому алтарю, и как часто находятся такие безумцы?

— На это я ответить не могу, шкипер, — сказал Диоклей. — Всё, что я знаю — только воспоминания, или то, что мне кажется воспоминаниями о пребывании здесь. С тех пор прошло много лет, и я могу ошибаться.

С моря Курион не охраняло ни единой боевой галеры, или Соклей их не видел. Впрочем, он не особо рассматривал окрестности Куриона. Похоже, весь свой флот Птолемей держал в Саламине, поскольку этот порт ближайший к финикийскому берегу, откуда Антигон мог атаковать Кипр. Если правитель Египта и держал в Курионе свой гарнизон, то командир тут попался самый равнодушный. Кроме грузчиков, которые помогли причалить, команде "Афродиты" никто никаких вопросов не задавал.

— Откуда явились вы? — на старомодном диалекте

спросил у них голый киприот, привязывая канат. — Куда изволите направляться?

Менедем отвечал как обычно:

— "Афродита", с Родоса. Возвращаемся домой из Сидона. Дорийская тягучесть речи брата Соклея казалась ещё заметнее после архаичного говора грузчика.

— Родос, говоришь ты, добрый господин? И Сидон? На юг путешествовали вы далеко, и много там лицезрели вы странных вещей. Как по-твоему, среди них которые самые любопытные?

— Я отвечу, если позволите, — сказал Соклей, и Менедем махнул ему, чтобы продолжал. Он продолжил: — В Иудее, земле в глубине Финикийского побережья, есть озеро, полное такой солёной воды, что в ней человек не тонет. Он плавает по поверхности, а голова, плечи и ступни его торчат из воды.

— Фу! Оставь это! — воскликнул киприот. — За простака меня ты считаешь? Как мошенник ты говоришь! Вода есть вода, солёная или пресная. Ты человека бросаешь в неё, и, если не плавает он, на дно уходит и тонет. Иное против природы. Кто сказал тебе подобную ложь?

— Никто мне не говорил, — ответил Соклей. — Я видел сам, своими собственными глазами. Я сам входил в это озеро, и говорю тебе, оно держало меня благодаря огромному количеству соли.

Как ни старался, он не смог заставить киприота поверить.

— Клянусь Аполлоном Гилатом, встречал я таких как ты в минувшие времена, — заявил он. — Всегда у них наготове небыль, которую ни один человек в округе нашей проверить не может. Оставь это, опять тебе говорю я! Меня не уловишь ты подобным бредом и враками.

Соклею хотелось настоять на том, что он рассказал чистую правду. Но он решил не утруждаться, ибо понимал, что только напрасно растратит время, и, в итоге, сам разозлится. Люди легко ведутся на самые абсурдные россказни местных, но не станут доверять чужаку, рассказывающему правду о далёкой стране. Киприот попросил у него историю о необычном, а получив её, отказался верить.

На корму подошёл Москхион.

— Не переживай из-за этого, молодой господин, — сказал он. — Некоторые просто родятся глупцами, и ничего тут не поделаешь.

— Знаю, — согласился Соклей. — Спорить с таким как он — только зря тратить воздух. Он не поверил бы даже тебе и Телефу.

— Вот почему я и промолчал, — склонил голову Москхион. — Смысла не видел спорить, и всё тут. Вовсе не потому, что не захотел тебя поддержать.

— Ну конечно нет, — ответил Соклей. После того, как мы вместе бок о бок дрались там, среди скал, я никогда бы так не подумал. Мы оба обязаны друг другу жизнью, и не поссоримся из-за дурацкого спора с человеком, который, наверное, ни разу не отходил от Куриона дальше, чем на пять стадий.

— У нас ещё есть время до заката, не сходить ли нам на агору? Посмотрим, что там продают. — предложил Менедем.

— Почему нет? — ответил Соклей. — Никогда не угадаешь. Я бы не поставил на то, что мы найдем что-нибудь стоящее, но могу ошибаться. И прогулка по рыночной площади напомнит, что я снова среди эллинов.

Брат склонил голову.

— Да, я подумал о том же. — Он побежал по сходням с кормы на причал. — Пошли.

Курион был не велик, но стар. Даже улицы покрупнее извивались во всех направлениях. Когда-нибудь, подумал Соклей, его перестроят по гипподамовой системе с аккуратной решеткой улиц, которой наслаждались Родос, Кос и другие новые поселения. Тогда как местные знали все направления, чужеземцам приходилось стараться изо всех сил. Наконец, Менедему и Соклею удалось найти агору.

Люди переходили от прилавка к прилавку, разглядывая овощи, фрукты, горшки, кожу, сети, резьбу по дереву, ткани и сотни других вещей. Продавцы расхваливали свой товар, покупатели высмеивали. По площади слонялись разносчики с вином, фигами, жареными креветками и медовыми лепешками. Там и сям собирались группы людей, споря и жестикулируя. Самая обычная картина для любого эллинского города на побережье Внутреннего моря.

У Соклея на глаза навернулись слезы.

— Во имя богов, не думал, что буду так по этому скучать.

— И я, — согласился Менедем. — Посмотрим, что тут у них?

— Конечно, дорогой. Никогда не знаешь, что найдешь. — Они принялись прогуливаться по агоре вместе. Соклей знал, что надеялся найти: череп грифона. То, что он вряд ли мог оказаться в этом забытом богами городишке, его не волновало. Он надеялся и будет надеяться до конца жизни.

Однако, в Курионе не нашлось и следа подобной диковины. Да и любой другой. Агора была сногсшибательно скучна, по крайней мере для того, кто ищет груз для торговой галеры. Здешний мельник или крестьянин, без сомнения, остался бы от нее в восторге.

Поняв, что не найдет ничего, что захочет купить, Соклей начал прислушиваться к разговорам на агоре. Разговоры — вторая по важности причина, по которой люди приходят на площадь. Из-за кипрского диалекта Соклею приходилось прислушиваться сильнее, чем на Родосе. Чем больше слушал, тем легче ему становилось понимать.

Люди говорили о ставках и рисках. Все понимали, в чем он заключается, и со знанием дела рассуждали о шансах того или иного человека. Кроме того, они говорили о цене неудачи, и тоже не называли, какова она будет.

Наконец любопытство Соклея взяло над ним верх. Он подошел к какому-то местному и сказал:

— Прости, о наилучший, могу ли я задать тебе вопрос?

— Без сомнения, чужеземец. Говори.

— Сердечно благодарю тебя. — Как и на Кипре, здешний акцент заставлял Соклея сильнее, чем обычно слышать собственный дорический диалект. Тем не менее, он продолжил: — Что за ставки, о которых все вы говорите?

— Дотронуться до алтаря Аполлона Гилата без ведома жрецов, конечно, — ответил курионец.

Соклей удивленно воззрился на него.

— Но разве это не верная смерть? Разве за это не сбрасывают со скал? — он указал на запад.