Я счастливо улыбнулся: конечно, она бы мне понравилась! Знание того, что мое самопожертвование во всем идет Эмили на пользу, доставляло радость сердцу. В груди стало тепло, когда, на секунду прикрыв глаза, я представил жену пополневшей и физически здоровой. Круги под ее глазами, которые я помнил, исчезли без следа. На улыбающемся лице светится румянец.

«Уже точно известно, что у нас будет девочка. Неделю назад пришлось полежать на сохранении. Ты только не пугайся, все будет нормально!»

Не выдержав, я прервал чтение и вскрыл четвертое письмо, пропустив третье, – мне необходимо было знать, нетерпеливо, срочно, что с ребенком все в порядке. На ладонь вывалилась крошечная фотография, которую делают в автомате. На ней я, чувствуя обжигающие слезы в иссохших от солнца, песка и пороха глазах, увидел Эмили, а в ее руках завернутую во много слоев ткани как будто бы куклу со сморщенным личиком. В первую секунду я был даже немного разочарован: почему-то ожидал сразу увидеть улыбающуюся малышку с широко раскрытыми глазами, тепло-зелеными, как у жены. Мне пришлось напомнить себе, что девочке не более дня от роду, и тут же я проникся к ней горячей симпатией, как к крошечной моей частичке, ради которой я здесь воюю за то, чтобы ее настоящее и будущее стало светлее. Теперь, когда моя семья увеличилась на одного человечка, я тем более себе поклялся выжить и победить.

Я был так очарован, что не сразу понял, отчего звуки внезапно оборвались, а на мою голову, руки и фотографию падают комья. Перед глазами резко поплыло, заколебалось поле, в горле застрял песок, не давая вздохнуть. Бен кричал что-то, поднявшись во весь рост и показывая в сторону врага пальцем, но я не слышал ни единого слова. Будто во всем мире отключили звук. И тут же земля с опозданием содрогнулась.

Резко обернувшись и вытянувшись в окопе, я, не успев понять, сильно ли контужен, ладонями и всем телом почувствовал новые взрывы. Они раздались на нейтральном поле, а также позади нас. Я сорвал калаш с предохранителя, испытывая растущую внутри ярость. Звуки возвращались, слава Богу, я не оглох, не ранен. Не чувствовал нигде боли. Только злость. Ненависть к врагу. Желание сражаться за жизнь и свободу.

Они выступили плотной шеренгой на той стороне поля: черная форма, одинаково высокий рост, как будто их подбирали по определенной схеме. Слева Стив кричал «Не высовываться! Не отступать! Готовьтесь!», справа верещал впавший в панику Ленни, лежа на спине, зажмурив глаза и прикрывшись сверху автоматом. Совсем молодой, неопытный, не ожидал, что окажется на передовой. Не закаленный боями мальчишка. Я, в отличие от него, в разведку ходил, участвовал в партизанских вылазках и нескольких боевых столкновениях.

Еще один взрыв сотряс землю, окатил бойцов мелким удушливым песком. Фотография мешала, и я, коротко поцеловав оба крошечных лица, засунул драгоценность в нагрудный карман, поближе к бешено стучащему сердцу. Письма в суматохе потерялись, рассыпались белыми лепесточками по изъеденной бомбежками земле.

Было страшно, чего скрывать. Я боялся смерти, как любой нормальный человек. Не хотел пыток. Или медленно умирать от ран. Мечтал увидеть свою малышку, обнять еще хотя бы раз жену, но этого, увы, могло никогда теперь не случиться. Схватив бинокль, я остервенело прижал его к глазам, наблюдая за устрашающей процессией: десятки, нет, сотни неистребимых бойцов, с одинаково искаженными злобой лицами, с минометами наперевес, которые они держали словно пушинки. Отборные убийцы шли на нас, точными попаданиями поднимая перед нашим окопом стены песка и пыли. И всякий раз, когда завеса оседала, расстояние сокращалось.

- Не стрелять! – вопил Стив, рукой подавая условный сигнал тем, кто издали не слышит. – Подпустить ближе!

- Готовьтесь! – приказал он, когда страшные фигуры уже можно было разглядеть без бинокля.

Еще два взрыва прогремели совсем рядом, меня окатило горячими брызгами, залепило правый глаз. Я вытер, увидел на рукаве кровь. Повернулся: Ленни, бездумно хлопая неосмысленными глазами, не мог вдохнуть. Из его слабеющих рук выпал калаш, обнажая длинную, прорезанную осколком рану, рассекающую ребра. Кровь вытекала и тут же загустевала, пузырясь.

И это стало толчком к атаке, я больше не смог выжидать. Заревев, как дикий гризли, выбросил над окопом руки с автоматом, нажал на спусковой крючок. Будто б дополняя мой звериный рык, свирепо застрочила очередь, такие же раздались слева и справа.

- Пли! – запоздало крикнул Стив и тоже прицелился.

Наступил ад. Мины рвались тут и там, но не думаю, что для кого-то сейчас это имело значение, – адреналин стёр страх, оставив лишь испепеляющую ненависть. И единственное стремление: уничтожить врага, не подпустить близко.

- Справа заходят! – Я видел равномерно бегущие фигуры, в их синхронности было нечто зловещее. И направил туда автомат.

- Ложи-ись!!! – И мы дружно опустили головы, прячась от минометного огня. Мой окоп внезапно покачнулся, земля осела и стала рыхлой под руками, но я был не задет.

Перекатившись чуть правее, я с новыми силами открыл огонь. Фигуры не падали, как мы ни старались, размеренно бежали вперед широкими слаженными шагами. Иногда останавливались, чтобы одновременно, как по сигналу пальнуть. У меня возникло странное ощущение сюрреализма происходящего, и я дернул к глазам бинокль.

- Чертовщина какая-то, - пробормотал, отчетливо увидев изодранную в клочья форму техасского солдата. На его груди и руках зияли отверстия от пуль, но на здоровье это никак не сказалось. – Бронежилеты?! Броня! У них на всем теле броня! – заорал я, пытаясь перекричать грохот сражения.

- В голову стреляйте, в голову! – подхватил Стив, передавая команду бойцам.

Я прижал к глазам бинокль, с удовлетворением увидев, как один из техасских собак рухнул с пулей во лбу.

- Снайпер! Нам нужны снайперские винтовки! – вопил Стив в переговорное устройство, пока мы из калашей отчаянно пытались прицелиться в головы врагам. Нашли их слабое место, да толку никакого, цель для автомата мала. На них ведь еще и шлемы были, пробить которые не с первого раза получалось.

Они побежали зигзагами, уворачиваясь от пуль, – ага, испугались, бестии! Кто-то всунул мне в руку ствол, и я обнаружил снайперскую винтовку, доставленную из тыла. Нашел мишень, приблизил цель, нажал на гашетку… уничтожил противника. Перезарядил. Снова. И снова. Пыль выедала глаза, жгуче-солёные слезы мешали видеть. Взрыв оторвал меня от земли, отбросил в сторону. Не чувствуя боли, перевернулся. Не выпуская винтовку из рук, продолжил стрелять по прыгающим фигурам, которых не становилось меньше. Рядом со мной заработал миномет, но не причинил видимого вреда ни одной «собаке», они в самом деле были будто заговорены, надвигались, а если кто-то и падал, сраженный в голову, его место тут же занимал другой, такой же высокий и бессмертный. Жуткое зрелище, и я начал понимать, что живым из этого боя никому из нас не выйти, – солдаты были обречены уступить превосходящему нас в количестве, вооружении и защите противнику.

Конец оказался не такой болезненный, как я представлял: удар поддых, будто земля грубо стряхнула меня с поверхности. Действительность изменилась: надо мной было небо, в глазах колючая пыль, в ушах звон. Дыхание прерывалось клокочущими хрипами, в легкие будто вонзились тысячи игл. Приподняв голову, я завыл, увидев вместо ног месиво из крови и костей. Хотел двинуть рукой, ползти в сторону тыла – вдруг успеют спасти? – но не смог даже пошевелиться, рук не ощущал, или их тоже не было. От шока не понимал, где находится боль – просто не мог дышать, как выброшенная на берег рыбина. Медленно уплывал в иной мир. Сознание потемнело, жизнь стала казаться неважной. Неизбежность смерти мягко тащила в ад…

- Вон еще один, - голоса были мне не знакомы.

- Живой…

- В мясо…

Повернул голову с трудом, острыми колючками шею пронзила судорога. Между дымящимися телами бродили чужие солдаты. Или свои? Один из них наклонился надо мной: знакомые черты загорелого лица, светлые рыжеватые вьющиеся волосы…