Я рассмеялся.

– Занимай очередь. Список длинный.

– Они правда так с тобой поступили?

Я кивнул.

– Брат не знал, о чем говорилось в письме. Ну, он так сказал. Но это не важно. Я не виню его, что он не хочет иметь со мной ничего общего. Он был слишком юн, когда родители промывали ему мозги или что они там отмачивали. И не сомневаюсь, папаша передал с ним письмо, просто чтоб ранить меня побольней. Ведь мог же попросить адвоката.

– Вы после этого общались?

– Нет. В адвокатском письме все было изложено довольно ясно. По сути, они лишили меня своих денег. После смерти тети Марви мне досталось приличное количество бабок, так что, думаю, родители хотели быть уверены, что после их кончины подобного не произойдет. Тетя Марви написала в завещании, что отец не имеет права оспаривать ее окончательные пожелания, поскольку он – озлобленный гомофобный ублюдок, – произнес я со смешком.

Эндрю улыбнулся.

– Похоже, дамой она была потрясающей.

– Да, – ответил я. – Спасибо, что так сказал.

– Мне жаль, что у тебя в жизни был такой ужасный период. Даже представить не могу, каково через такое проходить.

– Тяжело понимать, что ты одинок. Типа по–настоящему одинок. Иногда я думаю было бы лучше, если б они умерли, понимаешь? Реально умерли. В автомобильной аварии или что–то в том же духе. Тогда я обрел бы покой. Но быть нелюбимым… да, тяжело.

Эндрю откинулся на спинку стула и вздохнул.

– Я даже и не представлял. Хотя понимал, что что–то стряслось. У тебя глаз дернулся, когда я упомянул семью, а потом ты наложил вето на мой вопрос о татуировках.

– А я–то считал, что отлично скрывался.

Эндрю улыбнулся, хотя и ненадолго.

– И я вынудил тебя смотреть «Как приручить дракона – 2», где умирает отец. Господи, Спэнсер, прости меня.

– Ты же не знал, – сказал я. – По правде говоря, меня будто ослепило. Стало полнейшей неожиданностью, и я просто–напросто сбежал. Я не хотел срываться на тебе. А если быть до конца откровенным, всю неделю я пребывал не в своей тарелке. Понимаешь, один симпатичный парнишка, на которого я работал, выносил мне мозг. Несколько лет я не позволял себе ничего чувствовать, а этот парень с обложки «Самого сексуального ботаника» пнул меня под зад.

– Ой, – тихо пробормотал Эндрю. Прозрение, что речь шла о нем, заняло секунду. – Ой.

– Много лет назад я сказал себе, что никого близко не подпущу. Чтоб мне снова не сделали больно, – тихо сознался я. – Я держался подальше от любых отношений. Но потом появился ты.

Эндрю покраснел и застенчиво улыбнулся.

Я должен был высказаться сейчас или никогда бы себя не заставил.

– Должен признать, Эндрю, я испугался до чертиков. Продолжал мечтать, что мы сможем быть вместе, а это шло вразрез с тем, что на протяжении многих лет я себе внушал. Я был не в состоянии перешагнуть через себя, понимаешь? Но, оставив тебя с Эли, до меня дошло, что я уже перешагнул. И решил, что ты выбрал его, а я снова оказался нежеланным. Поэтому поехал головой… из–за тебя и семьи. Не знаю, объяснил ли, почему вчера вышел из себя, но больше ничего предложить не могу.

Он смотрел мне в глаза.

– Более чем объяснил. И просто, чтоб ты знал: ты не нежеланный. С точностью до наоборот. Ты же был на обложке «Модного образа жизни в ЛА».

Я улыбнулся его попытке улучшить мое настроение, приятно было переключиться с тяжелой темы.

– Давай, налетай. Или все остынет, и Зинеб станет орать на нас по–арабски, что нам не нравится ее еда. – Я подождал, пока он пережует несколько кусочков. – Обещаю, больше я не психану.

Он усмехнулся с полным ртом блинчиков.

– Можно задать вопрос?

Не уверенный, что еще произнести, я сказал:

– Конечно.

– Ты не хотел, чтоб я сходился с Эли?

Я положил вилку и отхлебнул чаю. Вот оно. Все или ничего.

– Нет. Не хотел. Оставив тебя с ним в баре, я посчитал, что именно этого ты и желал. То есть мы же над этим и работали. Но я надеялся. А я давненько не позволял себе на что–то надеяться. И знаешь, трусливая надежда – опасная штука. Ты был другим. С самого первого дня ты отличался от парней, с которыми я работал. – Я усмехнулся. Чудно было говорить о таких вещах вслух. – И я пытался отделить одно от другого, но не преуспел. Понимаешь, у меня глупое сердце и глупый мозг, а потом мы еще и поцеловались.

Эндрю улыбнулся, в уголках глаз проступили морщинки.

– Клянусь Господом, ты умеешь целоваться, – проговорил он. На этот раз покраснел я, что он совершенно точно нашел забавным или привлекательным. Может, все сразу. – И чтоб тебе было известно: мне это помогло.

– Поцелуй со мной?

Эндрю кивнул и откашлялся.

– Я считал, что дурил себя, думая… ну, знаешь, что ты можешь заинтересоваться мной. То есть мне казалось, что я хотел вернуть Эли, чего на самом–то деле, как можно заметить, не хотел абсолютно. Когда он ушел, мне чего–то не хватало. Хотелось чего–то, просто я не понимал, чего именно. Но не Эли. Ты заставил меня осознать, что он ничего обо мне не знал. А потом ты поцеловал меня и… – он вспыхнул целой палитрой красного оттенка, – … и мне показалось, что такое невозможно сыграть.

Я медленно покачал головой.

– Я не играл. – Я поерзал на стуле. – На самом деле, не думаю, что вообще когда–то играл с тобой.

Он отодвинул пустую тарелку и прикусил губу.

– Что ж, посмотрим, к чему все приведет? На одной ли мы волне? Мы не обязаны делать никаких официальных заявлений. Я просто хочу проводить с тобой время. – Он нахмурился. – У меня есть привычка бежать впереди паровоза, так что если я расшифровываю неверно…

Грудь внезапно стала мала для моего сердца. Я нервно хихикнул.

– Ты расшифровываешь верно. Я тоже хочу проводить с тобой время. Знаю, еще слишком рано об этом говорить, но чтоб ты был в курсе: я не возражаю против официальности. – Я пожал плечами. – Мне это не слишком–то знакомо, но если соберемся, сможем сделать все как следует.

Улыбка его была поразительной. Он осмотрел кафе и помахал Зинеб.

– Похоже, нам пора уходить, – сказал он. – Мне нужно снова тебя поцеловать. Думаю, нам не стоит делать этого здесь.

Я расхохотался, а он поднял взгляд, когда Зинеб подошла к нашему столику.

– Счет, пожалуйста.

Нас застукали возле ведущей в мою квартиру лестницы. Я предложил обойтись без многозначительных взглядов и адресованных нам обитателями салона ухмылочек и направиться прямиком на задний двор. Но там торчал Габ с сигаретой в зубах и показавшейся при нашем появлении самодовольной улыбкой.

– Бежите наверх для чего–то конкретного? Вы, ребятки, вроде как очень торопитесь.

Эндрю остановился, засунул руки в карманы и можно сказать спрятался за мной, ожидая моих слов. Я невозмутимо изрек:

– Да, мне гораздо лучше. Спасибо, что спросил.

Габ фыркнул и кивнул на мою квартиру.

– Полагаю, вот–вот станет еще лучше.

Эндрю мягко подтолкнул меня к лестнице, двигаясь следом, и прочистил горло.

– Я бы с удовольствием остался поболтать.

Габ расхохотался, а я преодолел уже несколько ступеней, когда до нас донесся голос Лолы.

– Габ, с кем ты там разговариваешь?

Габ безумно замахал руками, что означало «бегите–бегите–бегите».

– Валите отсюда, пока она вас не засекла, – закричал он шепотом. Потом развернулся в сторону салона. – Ни с кем, малышка. Просто бубню под нос.

Я карабкался через ступеньку, Эндрю следовал за мной по пятам, и к тому моменту, как я вставил ключ в замок, и мы впихнулись в дверной проем, Лола завопила:

– Я спалила тебя, Спэнсер! Габ, какого черта?

– Просто даю шанс своим братанам, детка, – ответил Габ. – Парни обязаны заботиться друг о друге.

– Буду должен, дружище, – проорал я, запирая дверь и заходясь в хохоте.

И вот мы с Эндрю остались вдвоем. Из–за чего я невероятно разнервничался. Едва мог дышать. Улыбка стерлась с губ, и я вытер ладони о бедра.