Я уже арендовал во временное пользование помещение по адресу Маккуэри стрит 201, когда из Канберры мне пришло письмо с предложением подать заявление о приеме в Австралийскую организацию по разведке и безопасности. Адрес отправителя указан не был, и мне пришлось отправлять заявление на номерной почтовый ящик. Я сделал это без промедления и на время выбросил все это дело из головы.

Физически и морально я сильно устал и ощущал необходимость в перемене обстановки. Ввиду плачевного состояния моих финансов, мне пришлось разработать вариант, который сочетал бы работу с развлечением. Один из друзей предложил мне наняться на одно плавание на Новую Гвинею в качестве судового врача. Это звучало привлекательно, и я согласился.

После пятинедельного путешествия по морю я вернулся в Сидней хорошо отдохнувшим, но с серьезными проблемами. Дело в том, что я уже несколько лет был женат, и надо сказать, что мой брак не был благополучным. Моя жена отправилась вместе со мной в поездку на Новую Гвинею, но, несмотря на благоприятную окружающую обстановку, нам не удалось сгладить наши разногласия. Через несколько месяцев наш брак распался, и я испытывал разные чувства, но только не счастье. Я более чем когда-либо очень хотел возобновить разведывательную работу, которая отвлекла бы меня от моих личных проблем.

Теперь мое время было почти поровну поделено между игрой на скрипке и врачебными осмотрами пациентов, в основном прежних пациентов, которые последовали за мной с Южного побережья. Затем наступил важный день, когда я вошел в офис Юджина Гуссенса в Консерватории. Я сыграл для него соло на скрипке и он предложил мне работу в качестве скрипача в Сиднейском симфоническом оркестре.

Вскоре после этого, 10 августа в моем офисе раздался телефонный звонок. Звонивший не назвал своего имени. Он просто сказал, что хотел бы встретиться со мной по поводу заявления с просьбой о приеме на работу, которое я написал некоторое время назад.

Он описал свою внешность и сказал, что на следующий день в три часа дня будет стоять у входа в здание, где находится мой офис, одетый в серый плащ и серую шляпу. Мне нужно было не показать, что я его узнал, а только направиться обратно в свой офис, а он последует за мной.

Помещение, которое я занимал, было на первом этаже в конце длинного коридора. На следующий день без двух минут три я оставил приоткрытой дверь моего кабинета и двинулся к выходу из здания на улицу. Коридор был темен, и меня не могли видеть с улицы.

Ровно в три часа у входа появился мужчина в серой шляпе и сером плаще. Больше поблизости никого не было. Я выдвинулся вперед и откашлялся, затем повернулся к нему спиной и пошел по коридору в свой кабинет. Я слышал его шаги за моей спиной, и вот уже мужчина в серой шляпе вошел за мной в мой кабинет, тихо закрыв за собой дверь.

Том Ист выглядел высоким, худощавым и смуглым. Его карие глаза смотрели весьма дружелюбно, и на вид ему было за тридцать лет. Он сказал, что моя просьба о приеме удовлетворена, хотя никто не может быть уверен в том, что мои прежние посещения Билла Барнуэлла не были замечены иностранными агентами. Если это так, тогда моя ценность как агента равна нулю.

Однако я согласился поработать в течение испытательного срока и возобновить мои контакты в Русском общественном клубе и Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом, а также других организациях коммунистического фронта, уделив особенное внимание группам интеллектуалов в составе этих организаций. Он дал мне номер телефона, по которому я мог связаться с ним, и сказал, что мне присвоили псевдоним Бейкер, Джек Бейкер, который мне следует использовать всякий раз, когда потребуется связаться с ним.

Вот так появился Джек Бэйкер. Нет, Майкл Бялогуский не умер, совсем нет. Просто отныне каждый из них стал очень тесно связан с другим.

Ист заявил, что мне полагается выплата в десять долларов в неделю. По его словам это будет компенсацией моих дополнительных расходов. Впервые я принял деньги, и это меня не обрадовало, так как я чувствовал, что выплата мне денег на расходы делает меня в какой-то мере обязанным, чего я хотел бы избежать. Но я не мог себе позволить оплату этих расходов за свой счет, как бы ни были они малы.

Я пообещал Исту звонить и докладывать о развитии ситуации, и он исчез так же тихо, как и появился.

Через несколько дней я посетил Русский общественный клуб и возобновил мое знакомство с его секретарем Фредой Ланг. Я коротко рассказал ей о моих делах с тех пор, как я последний раз виделся с ней и дал понять, что хотел бы посещать мероприятия клуба. Я попросил её не счесть за труд и сообщать мне всякий раз, когда будет интересный фильм или лекция.

Фреда Ланг была австралийкой румынского происхождения. Она с удовольствием внесла новую фамилию в список адресов посетителей клуба, особенно когда узнала, что я занимаюсь врачебной практикой в Сиднее и надеюсь на её расширение за счет прибывающих польских и прибалтийских иммигрантов. Мои комплименты относительно её модной внешности были ею благожелательно восприняты, и я ушел с ощущением, что отныне я буду желанным гостем в Русском общественном клубе.

В последующие несколько недель я встречался с Томом Истом время от времени. Встречи назначались на окраине города, и мы приезжали порознь на трамвае, принимая меры к тому, чтобы нас не заметили вместе. Я рассказал ему, что в результате моего визита к мисс Ланг я получил приглашения и пару раз посетил проводившиеся в клубе киновечера.

Там я увидел чету Клодницких и они, судя по всему, были очень довольны тем, что мы встретились. Меня немедленно представили известным членам клуба, показали библиотеку и фактически заставили подписать заявление с просьбой о принятии в члены клуба. По моему мнению, у них не только не было в отношении меня никаких подозрений, но напротив, они считали, что я с симпатией отношусь к советскому строю.

Примерно в это же время Лейбористская партия Австралии охарактеризовала Австралийское общество дружбы с Советским Союзом и Русский общественный клуб как организации коммунистического фронта. Над любым членом Лейбористской партии, который сохранял членство в этих организациях нависла угроза исключения из партии. Эта угроза получила в прессе широкое освещение и безусловно затруднила вербовку новых членов. Клуб всегда рассматривал членство в своих рядах человека, не связанного с левым движением, весьма желательным, так как возникала надежда, что такой человек приведет с собой ряд своих друзей, что открывало новые возможности для пропаганды. Я полагаю, что именно это явилось причиной того, что меня приняли в члены клуба так быстро.

Среди людей, с которыми я познакомился в клубе с самого начала были два медвежьего вида русских с фамилиями Разумов и Смирнов. Разумов выполнял функции некоего мажордома и выглядел из них двоих более благопристойно. По возрасту ему было около пятидесяти, и он имел могучее телосложение. Его огромная голова возвышалась прямо из плеч, а шея вообще отсутствовала. У него было широкое смуглое лицо, подозрительный взгляд через очки в роговой оправе и коротко подстриженные коричневые волосы на голове. Обычно он одевался в плохо подогнанный темный деловой костюм с угловатыми плечами на советский манер. Он владел птицефермой недалеко от Ливерпуля, но выглядел скорее как переодетый вышибала, чем как фермер.

В этом он отличался от Смирнова, который тоже выглядел как вышибала, но не переодетый. Тот тоже выделялся могучим телосложением, но выглядел намного грубее, не носил очков, а воротник его рубахи и руки были неизменно и невероятно грязны. Смирнов был настройщиком пианино и по субботам выступал в качестве хозяина танцевального зала и представления в кабаре. Он обычно провожал гостей до их столиков и был невероятно доволен своей ролью.

Меня с самого начала, а ещё больше впоследствии, поразила одна черта, общая для всех членов клуба. Эти люди все без исключения были безнадежно разочарованы в жизни. В Русском общественном клубе чувство разочарования было всеобщей чертой. Его сознательно эксплуатировали и культивировали в извращенную ностальгию по всему русскому советского образца. Эти потерянные души готовы были часами просиживать над прекрасно изданными иллюстрированными советскими журналами, которые специально в этих целях выставлялись в библиотеке. Они были рады обнаружить в них подтверждение своему убеждению в том, что ответ на их проблемы лежит не в них самих, а причиной их бед является порочная капиталистическая социальная система. Это был легкий ответ на все вопросы.