Так и сидел он над стаканом лимонного сока за столиком на двоих, опустив глаза. И вдруг понял, что в этом жизнерадостном красочном городе, где на каждом шагу открываются тысячи возможностей для развлечений, все они не для него. При его характере, взглядах, возрасте, положении, да и финансах, он был предоставлен самому себе, мог рассчитывать только на свое собственное общество или вот так, как сейчас, наблюдать, сидя за своим уединенным столиком.

Все эти люди существовали где-то за пределами его досягаемости, словно за стеклянной стеной.

Допив лимонный сок, он расплатился и собрался уходить.

Человек в полосатой рубашке и зеленом, как трава, галстуке привлек его внимание: он сидел в другом конце зала и был тоже один; вероятно, он кого-то ждал, потому что настораживался при любом движении в зале, смотрел в сторону дверей и тут же опять разочарованно откидывался в кресле.

Может быть, он тоже ждет, сам не зная кого…

Неожиданно Бендлу вспомнилась хрупкая переводчица, ее маленькое улыбающееся лицо, выпуклый лоб и ярко сияющие глаза. Анико, она сказала, ее зовут Анико… Имя звучало экзотично, будто по-японски, и доносилось как бы издалека, с другого берега.

Впрочем, она милая и красивая и совсем иная, чем он предполагал, чем можно было ожидать.

Снова он мысленно услышал ее веселые слова, сказанные мимоходом, как бы невзначай, о чем-то второстепенном: «В другой раз. Наверняка такая возможность еще представится».

И тут же его безжалостно кольнуло острие вопроса: а что, если и вправду представится?

Он собирался еще перед сном позвонить домой, хотел узнать, что нового, как там жена, родные. Но когда пришел в гостиницу, показалось, что уже слишком поздно и он только зря разбудит жену, даже испугает. Ведь ничего особенного не произошло, можно спокойно отложить разговор на завтра.

Ночью его номер выглядел еще более тесным и убогим, чем днем. Кровать, ночной столик, шкаф, два стула и умывальник — вся мебель бесцветная, безликая, казенная.

Внимание привлекла лишь репродукция какого-то желтого пейзажа — широкая венгерская степь под жгучим палящим солнцем, а на косогоре домик с низкой соломенной крышей и высокий колодезный журавль.

Откуда же он знал этот полумертвый край? Ведь пейзаж показался ему давно знакомым, примелькавшимся, может, он видел его на иллюстрациях в книгах или во сне… да, скорее всего, в часто повторяющемся одном и том же сне. У каждого человека есть свой излюбленный пейзаж, только ему одному близкий, исхоженный вдоль и поперек край его сновидений.

Тесный неуютный номер с затхлым воздухом, с занавесками, пропахшими табачным дымом, — на всем, казалось, лежит тонкий слой пыли и отовсюду поднимается едкий запах дезинфекции или мастики. А больше всего раздражал молочно-белый шар, затерянный у самого потолка, тусклый свет едва достигал резного бордюра старого шкафа, и комната была погружена в полумрак.

Погасив белый шар на потолке, он зажег ночник, настежь открыл скрипящие створки окна, и тогда из узкого темного переулка, словно из погреба, в комнату ворвались звуки цыганского оркестра, пение, смех, шум и едкий чад из кабачка в полуподвале.

Он с раздражением закрыл окно, улегся в постель, погасил ночник и, размышляя в темноте, стал ждать, когда же его одолеет сон.

В общем-то, думал он, этого маленького номера ему совершенно достаточно на те несколько дней, которые он проживет в Будапеште. Через день-другой он, может быть, и привыкнет, научится жить здесь в одиночестве…

Сон все не приходил. Ему казалось, что шум всего города собирается в этом узком переулке, проникает в окно его номера, чтобы не дать покоя ни на минуту. Тогда он спрятал голову под подушку и сразу уснул.

Он видел перед собой пожелтевшие травы широкой южной степи, которая выступила из убогой рамы и, разливая кругом грязноватую желтизну, затопила всю тесную комнатку.

Его обдавал сухой жаркий воздух и дурманящий запах горьковатой полыни; желтая удушливая пыль забиралась в уши, в нос, в глаза, во рту пересохло, и его одолевала усталость от прожитого дня.

По оврагам убегала вдаль извилистая дорога, она то исчезала в высоком сухом ковыле, то снова появлялась впереди, на пологом склоне. А там, за зеленым пригорком, блестела синяя гладь озера, по краям поросшего высоким камышом, — освежающая синь среди дневного зноя.

И весь этот край, горы, степь, а главное, озеро казались неправдоподобными, нереальными, как бы по ошибке попавшими в раму картины, произвольно объединенными горячечной фантазией. Что это — мечта, игра воображения или просто сон?..

Над степью в прозрачном воздухе летят птицы, диковинные большие птицы, скорей всего соколы, широко распластав могучие крылья, они легко парят в свободном просторе, поднимаются ввысь в редеющей пелене солнечной желтизны…

Внезапно солнце осветило стену, яркий лучик упал золотой лентой на закрытые глаза.

В тесный гостиничный номер ворвался новый день.

Еще перед отъездом из Праги Бендл представлял, как распорядится в Будапеште своим свободным временем, куда пойдет, кого навестит, кому позвонит.

Но с утра до вечера он был занят и каждый день откладывал эти визиты на неопределенное время.

Совещания, заседания, консультации, плановые комиссии, подготовка материалов и документов, посещение выставок образцов, экскурсии на заводы, осмотр новых производственных линий, деловые и товарищеские встречи, а потом то обед, то ужин, то просто чашка кофе с новыми друзьями.

И совсем мало времени оставалось для себя.

В первую же свободную минуту он решил позвонить тете Лауре, так как дома его настойчиво просили об этом.

Ему не очень улыбалась встреча с этой бог весть какой дальней родственницей, ведь он ее никогда не видел и знал о ней только из разных семейных легенд, в которых она, как добрая фея, все сразу улаживала или, наоборот, переворачивала вверх дном. Он слышал о тете столько удивительного и противоречивого, что не мог составить о ней сколько-нибудь определенного представления, но это его мало беспокоило, он просто должен выполнить поручение своей семьи — позвонить ей по телефону и передать приветы. Он встретится с ней раз-другой где-нибудь по пути, извинится, что очень спешит, и вручит маленький подарок.

И, конечно, больше времени тратить на тетю Лауру он не собирается. Зачем?

Утром он встал сравнительно рано, принял душ, надел чистую рубашку и почувствовал себя совсем бодрым, хотя и спал ночью довольно скверно. Начинался погожий солнечный день, над крышами синело безоблачное небо, и со дна узкого переулка уже с раннего утра подступала к окну изнурительная жара.

В ресторан он пришел первым. Его встретил метрдотель в выутюженном костюме, словно манекен, механически поклонился и пожелал доброго утра. Бендл с аппетитом завтракал в залитом солнцем зале и наблюдал, как постепенно подходят люди, группами или в одиночку, большей частью иностранцы. Метрдотель всех встречал поклоном, солнечные полосы лежали на белых скатертях.

Банк находился неподалеку, и Бендл с удовольствием прошелся, пока на улицах было нешумно. В половине восьмого он уже стоял перед входом и улыбался тому, что у банка такое длинное и трудно произносимое название. Он несколько раз безуспешно пробовал прочитать его по слогам, но останавливался на середине или в лучшем случае на двух третях слова. Скопление согласных в бесконечном названии просто застревало на языке, и он никак не мог с ними справиться.

Чеки ему оплатили сразу, ждать не пришлось. Девушка за стеклянной перегородкой так мило улыбнулась, что он чуть было не пригласил ее прогуляться по набережной Дуная или посидеть на бархатном диванчике в полутьме какой-нибудь старинной кондитерской.

Когда он вернулся в гостиницу, оставалось еще немного свободного времени. Бендл подошел к телефону и набрал номер тети Лауры.

Нетерпеливо слушал, как на другом конце провода долго звонил телефон. Собрался уж было нажать на рычаг, как вдруг кто-то поднял трубку и, по-видимому детский, невнятный голос сказал: