— Ало.

Бендл попытался объяснить по-немецки, что хотел бы поговорить с госпожой Лаурой, и голос неуверенно произнес:

— Ein Moment. — И опять наступила тишина. Через минуту тот же голос сказал почти шепотом:

— Sie schläft noch[1].

Бендл посмотрел на часы — было ровно половина девятого, он поблагодарил и сказал, что позвонит позднее. И уже представил себе, как расскажет своим, что тетя Лаура спала или ее не было дома, просто не удалось ее застать. И никаких церемоний и напрасной потери времени в обществе тети.

В полдень он зашел после заседания в гостиницу, чтобы оставить бумаги, принять душ и немного отдохнуть. Портье безупречно вежливым, но безразличным тоном сказал, что в холле его ждет дама.

Уж не Анико ли это? Но такое предположение было явно неправдоподобным: что ей здесь делать, в эту пору? Он искал ее глазами в кожаных креслах просторного холла, взволнованный возможностью встретиться с ней помимо запланированных ежедневных заседаний, но напрасно он волновался, Анико здесь не было, не было даже никого хоть сколько-нибудь на нее похожего.

В холле сидели несколько человек: семейная пара, готовая к отъезду, двое длинноволосых молодых людей, группа шумных иностранцев, видимо немцев, и совсем в стороне, спиной к дверям, пожилая женщина в соломенной шляпе, украшенной букетиком бархатных цветов, какие носили когда-то наши прабабушки. Перед ней на столике стояла чашка кофе и лежала развернутая газета.

Не иначе это тетя Лаура, подумал Бендл, подошел к ней и некоторое время стоял молча, так как она была поглощена статьей, впрочем, нет, не статьей, а скорей всего кроссвордом; да, определенно, она с большим увлечением решала кроссворд, упрямо морщила лоб и в рассеянности грызла кончик карандаша.

— Добрый день, — сказал он по-чешски, довольно громко.

Она подняла голову, из-под полей широкой соломенной шляпы сквозь очки посмотрела на него невинными светло-голубыми глазами на чуть загорелом, веснушчатом круглом лице и сказала без особого интереса:

— Ах, это вы… Я вас жду. Присядьте, пожалуйста, на минутку, сейчас я закончу, один момент… — И снова углубилась в кроссворд, как азартный игрок перед самым концом партии.

— Я должна была это отгадать, — сказала она, после того как вписала в свободные квадратики нужное слово. — Извините, пожалуйста. — Говорила она медленно, осторожно подбирая слова, явно боясь что-нибудь спутать, она долго, очевидно, не говорила по-чешски, и понадобилось несколько минут, пока она снова обрела уверенность.

Это была приятная женщина, унаследовавшая от своих предков широкое славянское лицо, наверняка и во всем остальном она была типичной славянкой. В светлом летнем костюме с белым бантом, завязанным у ворота, она выглядела лет на шестьдесят или немного больше. Да нет, это была просто моложавая дама неопределенного возраста.

— Покажитесь-ка… — Она долго вглядывалась в его лицо сквозь очки. — Я ведь вас почти не знаю.

— Конечно, мы ведь никогда не виделись, — сказал он, — вас я тоже знаю только по рассказам.

— Я жду здесь уже целый час, — сказала тетя деловым тоном. — Что же, пойдем пообедаем?

— У меня совсем мало времени…

— Но пообедать-то вы все равно должны, — проговорила она строгим, не допускающим возражений голосом. — Идемте сразу, чтобы не терять времени.

Когда тетя поднялась с кресла, она оказалась выше, чем можно было предполагать, и в своей широкополой шляпе выглядела солидной респектабельной дамой. Опираясь на палку, но не прихрамывая, она довольно проворно двинулась к выходу.

Только на улице перед гостиницей остановилась.

— Так куда же мы пойдем? — спросила она.

— Не знаю, вы здесь ориентируетесь лучше меня.

— Ты уже пил кофе? — ни с того ни с сего перешла она на «ты».

— Пил, а что?

— Прежде всего надо выпить кофе, — заявила она и направилась к угловому дому, из открытых дверей которого на всю улицу разносился запах кофе.

Он удивился — ведь она только что пила кофе в гостинице, — но ничего не сказал и послушно шел за ней, надеясь, что в кафе-эспрессо они долго не задержатся.

Но где там! Тетя ловко протиснулась между людьми, стоящими около автомата, удобно уселась за столиком у окна, прислонила палку к стулу позади себя и решительно сказала:

— Закажи кофе. И коньяку… ты, конечно, пьешь коньяк?

Оставалось только подчиниться.

Он принес два кофе и два коньяка и сел напротив нее.

Тетя вынула из сумочки помятую пачку сигарет и протянула ему:

— Бери.

— Я, тетя, курю только по праздникам…

— Вот сегодня у тебя и праздник. Разве нет? — спросила она весело и с удовольствием, словно в подтверждение своих слов, выпила глоток коньяка. — Праздник; потому что мы встретились. — И снова засмеялась, смех ее напоминал удушливый кашель.

За окном был виден шумный перекресток, один поток пешеходов спешил перейти с солнечной стороны в тень, другой наоборот — из тени на солнце, по освободившейся дороге проплывали бесчисленные машины.

Тетя купила «Фечке», самые дешевые и самые крепкие венгерские сигареты, какие только были ему известны, из-за них, очевидно, она так осипла и смеялась, как завсегдатай пивного бара.

— Вы много курите? — спросил Бендл, чтобы поддержать разговор.

— Да нет, две пачки в день, не больше, — ответила она с достоинством и допила свой коньяк. — Видишь, я же тебе сказала, что не задержимся.

Не успел он потушить сигарету в пепельнице и допить коньяк, а тетя со своей неизменной палкой уже выходила через стеклянные двери на шумную улицу. Догнал он ее уже в толпе, она направлялась в сторону набережной.

— Я должен передать вам привет от жены и от всей нашей семьи, — вспомнил он.

— Я знаю, — тетя оставалась невозмутимой, — потом все расскажешь… теперь идем обедать.

— Куда?

— В лучшую столовую самообслуживания.

К счастью, столовая была недалеко, через одну улицу, и он не без удовольствия отметил, что о существовании этой уютной на вид столовой до сих пор не знал, хотя, конечно, несколько раз проходил мимо.

— Тетя, но здесь уйма народу, — встревожился он. — Сейчас, в полдень, наверное, самое обеденное время.

— Ничего. Здесь всегда быстро обслуживают. Ты и не заметишь, как подойдем.

Они стали в очередь: первым делом у кассы, за талоном, в который раздатчица впишет количество взятых блюд, а они при выходе предъявят его в ту же кассу и оплатят. Потом — за подносами и, наконец, — к стойке у раздачи, где очередь двигалась особенно медленно. Там они ждали, переминаясь с ноги на ногу, довольно долго.

— А что возьмем? — спросил он.

— Что? Это зависит от того, какой будет выбор… Или от того, что попадется на глаза.

Чем ближе они подходили к цели, тем становилось все более душно. Он заметил, как у тети из-под соломенной шляпы по лицу стекают тонкие струйки пота.

Повара в белых высоких колпаках ловко делили кушанья на порции, раскладывали их на тарелки. От кастрюль, больших противней и сковород поднимался пар, смесь разных запахов валила из кухни, как из волшебного котла.

— Ну, что возьмем? — присмирев, спросила тетя, когда было уже совсем близко.

— Откуда же мне знать, мне в основном пить хочется… — Он надеялся, что тетя сама выберет для него какое-нибудь блюдо, ведь она-то знакома с венгерской кухней.

Когда подошла их очередь и повар с тарелкой в руке вопросительно, посмотрел на них, тетя вдруг брезгливо сморщила нос и, к великому удивлению своего спутника, сказала:

— Знаешь что… мне здесь не нравится. Идем в другое место.

Что было делать, тетя сказала — ее слово закон.

Они пробирались к выходу, со всех сторон на них раздраженно ворчали, но тетя, снисходительно улыбаясь, палкой прокладывала себе дорогу, пока не дошла до кассы, и они, отдав пустой талон, с облегчением вырвались на улицу.

И вдруг оба рассмеялись, как школьники, только что улизнувшие от учителя.