Тетя взяла его под руку, и они пошли в сторону набережной Дуная, смеясь и хихикая, даже не зная над чем.

По всей вероятности, им было весело оттого, что у обоих от голода урчало в желудке, или оттого, что стоял такой прекрасный день и Дунай светился голубизной под мостом Эржебет, а сквозь железные конструкции арочного моста сиял ослепительный небосвод.

Куда же было теперь идти, как не в прославленный «Матяш пинце»[2], самый известный будапештский ресторан, куда следует зайти каждому, кто хоть ненадолго попадает в этот приветливый город.

В палисаднике на теневой стороне улицы, недалеко от главного входа, они увидели покрытые белыми скатертями столики и уже больше не раздумывали.

Тетя торопливо перелистала несколько страниц меню, официант, почтительно склонившись, ждал. Затем что-то сказала ему по-венгерски, всего несколько слов, он старательно записал ее заказ в блокнот и исчез. Другой официант, ничего не спрашивая, поставил перед каждым из них на круглую бумажную тарелочку огромный бокал пенящегося пива, такого аппетитного, что они оба не удержались и тут же с удовольствием его попробовали.

— А что вы заказали? — После большого глотка освежающего пива он снова ощутил ужасный голод.

— Не беспокойся, — ответила тетя, поднося салфетку с губам, — разумеется, самое дешевое, что у них тут есть.

И оба снова так расхохотались, что сидящие за другими столиками и порхающие вокруг официанты в белых передниках с удивлением посмотрели на них.

Смеялась тетя заразительно и сразу казалась моложе, морщинки вокруг рта исчезли, а глаза сияли и влажнели от набегавших слез.

— Ты ведь знаешь… в ресторане «люкс» и самое дешевое должно быть на уровне, — сквозь смех говорила она. — В столовой нечем было дышать, а здесь по крайней мере на свежем воздухе… дыши сколько угодно… — В подтверждение своих слов она глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла.

Ветер приносил с берегов Дуная раскаленный полуденный воздух.

— Удивительно хорошо вы говорите по-чешски, — сказал Бендл, — и как только вы его за это время не забыли!

— Как же я могла забыть, — сказала тетя и посерьезнела. — Я ведь прожила там лучшие годы своей жизни.

— Конечно, но если нет разговорной практики, язык обычно забывается…

— Иногда я покупаю у нас в табачной лавочке «Руде право» и прочитываю целиком. И кроссворд решаю.

— Любите кроссворды?

— Да, это моя слабость… вечерами, когда дома уже тишина и все спят, я сажусь в кресло и решаю кроссворды. Если б ты знал, сколько разных безделушек я выиграла… А сколько книжек! У меня их целая библиотека набралась уже.

Официант принес заказ. На красивых тарелках с синими узорами было какое-то необычное кушанье без соуса и без гарнира, напоминавшее наструганную, добела вываренную морковь, заправленную мукой и загустевшую; загадочное блюдо желтоватого цвета, которое трудно было как-то назвать или с чем-то сравнить. Подали и корзиночку с аппетитным свежим хлебом, который еще раньше понравился Бендлу, во время завтрака в гостинице.

Тетя сразу же принялась за еду, он последовал ее примеру. Кушанье оказалось вкусным, вкуснее даже, чем он ожидал. В загустевших овощах они обнаружили куски прекрасного говяжьего мяса, сочного и мягкого, они заедали его белым хлебом и запивали пивом.

Тетя закончила еду раньше, чем он, и вытерла салфеткой рот, вид у нее был в высшей степени довольный.

— Ну как, понравилось?

— Очень, — еще с полным ртом ответил он, — но как это блюдо называется?

— Вот уж не скажу, — засмеялась она своим заразительным смехом. — Настолько чешским я не владею. По-немецки это Kürbis… Kürbischen[3]. А что это такое, посмотри в словаре.

Он не знал, что такое «Kürbis», но это было не важно, обед ему понравился, чего же еще беспокоиться?

— А кстати, как тебя зовут? — удивила его тетя вопросом. — Я ведь даже не знаю, как к тебе обращаться.

— Меня? Йозеф, просто Йозеф.

— М-м… Такое скучное имя. Лучше бы тебя назвали Робертом или Рихардом.

— Меня оно вполне устраивает… Я к нему как-то привык.

— У нас дома всех Йозефов называли Пепи. Буду тебя звать Пепи.

Он случайно взглянул на часы, и настроение у него сразу испортилось, он занервничал. Так заболтался с тетей Лаурой, что совсем забыл о своих служебных обязанностях, уже давно надо быть на пути к одному из заводов-изготовителей, да разве теперь туда поспеешь?

— Я должен идти, — сказал он виновато, — опаздываю уже на свидание.

— Ну, ну, ведь ты же на свидании со мной. Тебе этого мало? Или то свидание интересней? — И она снова без всякого повода рассмеялась. — Ведь тебе же никогда не приходилось обедать в таком уютном месте?

Надо было признаться, что тетя права.

— Вне всякого сомнения, тетя, но…

— Я тебе кое-что скажу, мой милый. У меня в жизни один принцип, которого я до сих пор придерживалась. Такое мудрое и простое правило: не делай сегодня того, что можешь спокойно сделать завтра… Понимаешь, Пепи? Иначе у тебя вообще не останется времени на то немногое, что называется жизнью.

Она еще улыбалась, но глаза уже становились серьезными.

— Хм, может, это и хорошо, — возразил он неуверенно, нельзя сказать, что ему эта точка зрения не понравилась. — Но это же противоречит тому, что нам внушали с детства.

— Я тебе ничего не навязываю, а только делюсь своим опытом. — Тетя сделала вид, что немного обижена. — Если надо, беги, а я никуда не спешу… Мне здесь нравится, так что я еще немного посижу. Всякая спешка вредит здоровью.

Он позвал официанта, оплатил счет, заказал тете кофе, чтобы не оставлять ее за пустым столиком, и распрощался.

— Так я же не успел передать вам подарок из Праги, — вспомнил он, — оставил в гостинице…

— Ничего, ведь мы еще непременно увидимся.

К счастью, напротив главного входа как раз остановилось такси, он заметил его издали и поднял руку. Машина развернулась и через минуту подъехала к нему. Может быть, он еще успеет вовремя.

Бендл назвал адрес, и машина тронулась. Он увидел, как тетя Лаура сидит, выпрямившись, в палисаднике за столиком, среди красных бегоний, в своей широкополой соломенной шляпе, курит сигарету, выпуская в горячий воздух небольшие струйки дыма, и словно повторяет: «Всякая спешка вредит здоровью».

Наконец-то он собрался позвонить домой, в Прагу. Соединили сразу, без промедлений, слышно было превосходно, словно он говорил с кем-то из соседней комнаты.

Жена была рада, что он дал о себе знать. Дома все в порядке, особых новостей нет, вот разве что вчера кто-то звонил с его работы, не может вспомнить, кто именно, какое-то странное имя, да, вот уже вспомнила: Нейтек, Нейдек или что-то в этом роде. Он спросил, когда, мол, вернется муж, будто не мог узнать об этом у себя в учреждении. Она ему сказала все, что ей было известно, то есть что не раньше чем через неделю, но ведь они могут, если это необходимо, в любое время связаться с гостиницей…

Поскольку Нейтек звонил ему домой, да еще вечером, после рабочего дня, эта новость не давала Бендлу покоя, он никак не мог избавиться от неприятных мыслей и уснуть.

После нескольких дней, прожитых в Будапеште, он как-то отвык от обычной суматохи в объединении и не мог сообразить, что именно заставило Нейтека звонить к нему домой. Ведь всем должно быть ясно, что он вернется, как только на переговорах обе стороны достигнут определенных результатов, для чего понадобится несколько дней. Это было понятно каждому, кто имел хоть какое-то представление о сути переговоров.

И почему звонил именно Нейтек? С какой стати он вмешивается в чужие дела? Почему он вообще сует свой нос? Он ведь не имеет и не может иметь никакого отношения к служебной командировке Бендла. Пусть бы он лучше занимался собственными делами и не превышал своих полномочий!