Элейн обрадовалась, поняв, что тема разговора стала куда более приятной. Каждый раз, когда она думала о сэре Уильяме, она чувствовала тепло и еще какое-то особенное ощущение. Элейн любила произносить вслух его имя. Она тайно восхищалась этим человеком. Один или два раза она мечтала о нем, примеряя его облик к человеку из ее сна. Об этом она никому не рассказывала, даже Ронвен. Во сне она грезила, что это лицо принадлежит лорду Хантингтону, однако, когда просыпалась, понимала, что этого не может быть. Шестнадцатилетний юноша, который неловко держал ее на руках в течение нескольких минут после их свадьбы, был блондином со светло-голубыми глазами. И, насколько она помнила лорда Хантингтона, он не был мужчиной из ее сна.

– Свобода – это все, Элейн! – Граффид продолжал, и его голос дрожал от напряжения. – Быть невольником в четырех стенах, невзирая на все блага, – это подобно смерти для того, кто хочет жить. Это, конечно, лучше, чем находиться в подземелье, но все равно сам себе ты не хозяин. Я не могу покинуть Гвинед, пока отец не сменит гнев на милость; сэр Уильям не может покинуть Абер, пока он не заплатит за себя выкуп и пока отец не предоставит ему свободу в обмен на деньги.

– И когда он сделает это, сэр Уильям поедет домой? А затем он согласится, чтобы Изабелла вышла замуж за Даффида? – с облегчением улыбнулась Элейн. – Интересно, а Даффид рад?

На лице Граффида появилась циничная гримаса. Если свадьба когда-нибудь все же состоится, Элейн вызовут обратно в Абер и он потеряет свою маленькую подругу. Он задумчиво смотрел на нее. Элейн рада была думать о свадьбе, но радовало ли ее предстоящее возвращение в Абер? Она чего-то боялась в Абере. Смертельно боялась. Если бы только она рассказала ему, что было тому причиной!

Деганнви. Пасха 1230

– Я не хочу ехать туда! – С глазами, полными слез, Элейн схватила руку Граффида. Письмо, появления которого она так долго боялась, наконец, пришло.

– Я знаю, моя дорогая. Но отец послал за тобой, и тут ничего не поделаешь. Ты должна подчиниться ему. Ты же не можешь оставаться здесь вечно. – Руки Элейн, вложенные в руки брата, были ледяными; в глазах ее был неподдельный страх. – Что случилось, Элейн? Чего ты боишься?

– Ничего. – Они встретились глазами до того, как она снова отвернулась. – Я вообще ничего не боюсь!

После долгого, со слезами на глазах, прощания с Граффидом, Сененой и их маленькими сыновьями, которые должны были остаться в своем плену, Элейн и Лунед, а также Сенидд и собранная им охрана, да еще несколько посыльных Ливелина отправились в путь – на запад, к замку Абер. В сумке у Элейн лежали несколько писем Граффида отцу, в которых он просил у него прощения и разрешения покинуть замок, чтобы быть рядом с ним.

Элейн скакала справа от всех, ее лицо овевал холодный ветер; глубоко внутри нее сидел страх. Она не могла сказать об этом ни Сенене, ни Граффиду; она не сказала и Ронвен, что все еще боится. Она ехала и думала лишь о том, что в замке Абер ее ждет Изабелла. Сэр Уильям давным-давно уже заплатил свой выкуп и уехал; свадебная церемония уже готовилась. Словом, предстояла чудесная весна.

В горах над всадниками нависали толстые пласты снега, которые и не собирались таять, спрятавшись в тени деревьев и кустарников. Ветер хлестал по лицу, словно бритва. Западная горная дорога была сильно занесена, поэтому кавалькаде пришлось свернуть к реке и ехать вдоль берега.

Как только Элейн, одетая с дороги в меха, вошла в переполненную народом и потому шумную залу, Эинион был первым, кого она увидела, – он стоял перед креслом ее отца. Она остановилась в нерешительности, толкаемая со всех сторон людьми. Стоявшая позади нее Ронвен тоже увидела его и побелела от страха.

Старик приметил их сразу же. Глаза его были похожи на иголки, старавшиеся вонзиться в тело; вначале он посмотрел на Ронвен, а затем на девочку возле нее. Наклонившись, он что-то шептал на ухо принцу.

– Нет! – Элейн развернулась и хотела было протиснуться назад через толпу. Сердце бешено колотилось в груди от вновь подступавшего ужаса. Ее мутило.

– Ты должна подойти. – Ронвен поймала ее за руку. – Тебе следует приветствовать своего отца, и ты должна отдать ему письма Граффида и просить его о прощении для брата!

– Нет!

– Да! – настаивала Ронвен. Теперь она тоже была рядом с Эинионом, и к ней вернулся собственный страх перед ним. Она очутилась между молотом и наковальней: с одной стороны была ее всепоглощающая любовь к Элейн, с другой – ее долг и обязанности перед провидцем.

– Ты же принцесса, Элейн! Ты никогда и никого не боишься! – шептала она ей на ухо. – Он – всего лишь старик! Он не может причинить тебе вреда! – Она скрестила пальцы, боясь, что он может услышать, что она говорила Элейн, но потом, вспомнив, что он все-таки не всеведущ, успокоилась.

Элейн замерла как вкопанная, но слова Ронвен почему-то перебороли ее страхи. Приободренная няней, она расправила плечи. Старик был всего лишь уставшим старым человеком и не имел ничего общего с тем колдуном с дикими глазами, которого она рисовала в своем воображении. Кроме того, ее отец был там. Элейн заставила себя идти, но ее глаза избегали встречного взгляда барда.

Девочка увидела мать, только когда совсем близко подошла к трону отца. Джоанна сидела рядом с камином, слушая треск поленьев. Она была одета в платье розового цвета, прошитое золотой нитью. Поверх ее плеч был накинут плащ, отороченный лисьим мехом; по другую сторону камина, увлеченный разговором с ней, сидел сэр Уильям де Броуз. При виде его сердце Элейн забилось от счастья и удивления; она с облегчением вздохнула, когда вспомнила, что под ее теплым плащом было одно из ее лучших платьев, которое Сенена и Ронвен сшили за долгие зимние дни. Оно было сшито из темно-зеленого бархата и богато украшено. Элейн считала, что в нем она так же прекрасна, как и ее мать – в своем платье.

Элейн сделала отцу реверанс и взглянула на Эиниона. Выражение его лица было непонятным.

– Ваша дочь так долго отсутствовала, сэр. Абер соскучился по ней. – Он посмотрел на нее, а затем снова на принца.

– Действительно, мы соскучились, – сердечно согласился Ливелин. – Поздоровайся с мамой, дитя мое, и сними плащ. Мы немного порепетируем. – И он указал на арфу, стоящую возле него.

Элейн озабоченно посмотрела по сторонам – на мать, а затем на сэра Уильяма. На присутствие Изабеллы ничто не указывало.

Сэр Уильям де Броуз улыбнулся.

– Может быть, ты хочешь снова прокатиться на Непобедимом? Я разрешаю тебе, но только завтра. Мое заключение закончилось, но, по всей видимости, я еще не могу уехать! – Он улыбнулся еще сильнее. – Я должен был вернуться, но на этот раз уже как гость, чтобы уладить все приготовления к свадьбе с Изабеллой, поэтому мы можем покататься вместе, конечно, с разрешения твоей матери.

Элейн была обескуражена взглядом, который сэр Уильям бросил на ее мать. В нем было куда больше тепла и близости, чем во взгляде, которым он одарил ее саму. Элейн потерялась, чувствуя, что ее не допускают к чему-то особенному и секретному.

– Элейн, подойди сюда и садись подле меня. – Принц указал ей на стул, стоящий возле его ног, однако смотрел он на лицо жены; он чувствовал тоже, что и Элейн. Она инстинктивно подошла к отцу и взяла его за руку; Ливелин улыбнулся и нежно обнял дочь. В конце концов, он никогда не усомнится в любви и преданности дочери, а за сомнения насчет неверности жены да простит его Бог. Ливелин повернулся и кивнул барду.

Абер

Ронвен проснулась внезапно: каждый нерв ее бодрствовал был напряжен. Задержав дыхание, она тревожно осмотрела спальню. Ночь была темной. За узким окном виднелась порытая мглой долина; звезд не было, да и луна не показывалась.

В глубоком сумраке в углу возле ее кровати стояла высокая фигура. Опустив руки, человек пристально смотрел на нее.