Агафангел согласно кивнул Андрею (принимая его слова - как залог: грядущего спасения не только других, но и своего) - и (уже в другом настроении) отправился обратно (нести свою ночную стражу - у "стада отверженных"... в ожидании (уже близких и скорых) грядущих перемен).

А Андрей остался один... перед огромным городом, - городом его полустёршихся надежд и полусбывшихся упований; городом: его земной власти, его земной славы и его земного богатства; городом: его земного детства, его земного отрочества и его земной юности; городом, который давно ждал его прихода (по каким-то своим тайным пророческим книгам), надеялся на его приход и боялся его прихода... Ибо, нет ничего страшнее для человека прошлого - чем осуждение его человеком будущим.

Дуга 152.

Город располагался как бы во впадине - окружённый семью холмами (на одном из которых и находился Андрей). Некогда город занимал гораздо большее пространство - и эти семь холмов составляли часть его территории. И число обитателей города было гораздо большее - нежели теперь. Впрочем (и это весьма удивило Андрея), город был довольно чистым и опрятным. Более того, у Андрея было полное ощущение - что город этот не коснулись: ни войны, ни катаклизмы. И, вследствие этого, город этот сумел сохранить (почти в неизменном виде) многие свои постройки. Словно бы, каждая эпоха стремилась сохранить всё лучшее из предшествовавших ей эпох - в надежде: что последующие за ней эпохи сохранят и её лучшие достижения. Собственно, это относилось ко всем достижениям пронёсшихся над этим городом эпох - относилось ли это к архитектуре строений города или к обычаям и нравам его обитателей.

Андрей (со-Автор и со-творец Отца своего) стоял перед своим прошлым, видя все его достоинства и недостатки. Сердцем своим он понимал: что всё это - и хорошее, и плохое, - создано им - и, значит, он несёт всю полноту ответственности за всё это. Но ум его противился этому, и утверждал: что с того момента, как некоторые из его желаний (не вполне разумные по самой своей сути) не захотели подчиниться его (более разумным) чувствам - и обратились в страсти, - они навсегда утратили свою эволюционную связь со своими чувствами (их породившими). Сердце его продолжало настаивать, и говорило о том: что родителям должно проявлять милосердие к своим падшим детям - памятуя о том, что причина падшести их детей заключена в них самих. Но ум его продолжал противиться этому, и утверждал: что они (дети-желания) сами, по своей воле, оставили отчий дом (родителей-чувств) - утратив тем свой человеческий облик, - и растратили весь свой человеческий разум на блудодеяния с животными страстями. "Но что есть "животные страсти"?" - спрашивало сердце ум. Ум этого знать не мог - и сердце само себе отвечало: "Животные страсти есть дети человеческих желаний". Уму нечего было на это возразить - потому что пространство его познания ограничивалось кратким временем его земного существования. Тогда как, сердце человеческое не имело пределов познания в безконечном круговращении времени - так как было частью сердца Господнего внутри Безконечного и Безвременного Бытия Божьего...

В таком тревожном благорасположении духа Андрей вошёл в свой город.

Выражаясь витиеватым языком местных философов - "было раннее утро позднего вечера". Здравого смысла в этом понятии было не больше чем в понятии: "голубоватый оттенок ярко-зелёного цвета". Однако же (если не вдаваться в подробности того, что голубоватый оттенок ярко-зелёного цвета есть наложение (в спектре смещения его в сторону зелёного) голубого цвета на зелёный цвет (в центральном его спектре)), следуя витиеватой логике местных философов (а философия здесь дополняла (а иногда - и подменяла) религию - в аспекте её некоторых недосказанных (а часто - и недоказанных) аксиом): "В мире постоянных сумерек, - где тьма ещё не стала ночью - а свет уже перестал быть днём, - в котором солнце находится в своём красно-лиловом спектре, а луна находится в своём лилово-фиолетовом спектре, - утро есть начало ночи - как ночь есть конец утра; и, следовательно, поздний вечер (как начало ночи) вполне может быть ранним утром".

Небесные чувства Андрея вдруг словно бы утратили своё серебристое оперенье, а мысли его словно бы утратили свои золотистые крылья. Взамен этого он вдруг обрёл некое ощущение придавленности и удушья. А его безпечность сменилась щемящей тревогой. Теперь он понимал - почему так труден и медленен был его путь к этому городу: забывшему своё имя, затерявшемуся во времени и пространстве.

А город этот, между тем, жил своей жизнью - отличной и отдельной от него (своего создателя). С самого утра этого дня здесь началась суматоха. Все будто бы ожидали чего-то (или - кого-то?). Впрочем, это было малопонятно только Пришельцу - внезапно посетившему свой мир. Сами же горожане знали - чего они ожидали; и потому действия их казались им вполне логичными. Они готовились к приходу Мессии... Который должен был придти сегодня... или завтра. Так случилось, что к сегодняшнему дню прошло ровно столько, сколько исчислили их мудрецы (по мистической формуле, выражаемой тремя словами: "время, времена и пол-времени"). Суть этих сложнейших расчётов была сокрыта от горожан. Да их это и мало интересовало. С одной стороны, они вполне доверяли своим мудрецам (выпестованным святыми отцами этого мира); а с другой стороны, они всё-равно бы ничего не поняли в этих сложнейших астрологических расчётах. К тому же, их слабые души уже настолько истомились этим безконечным ожиданием... что, казалось - сегодня они готовы были принять всякого: кто назвался бы Мессией... Собственно, это их состояние "религиозной экзальтации" было замечено (а отчасти - и предусмотрено) властями; и об этом ими уже было доложено в Синедрион. И святые отцы уже совещались между собой по этому вопросу. Их безпокоило, - что делать с народом: если обещанный ими Мессия не придёт; и что делать с приготовленным ими "агнцем Божьим"... народ может утратить веру в них - и восстать против них, и против самого Владыки этого мира. К середине дня (когда Андрей ещё только входил в воды времени этого мира) ситуация в Синедрионе накалилась настолько - что прежде единое мнение (по этому вопросу) его членов начало дробиться на множество отличных друг от друга мнений: всё больше поляризуя и без того напряжённую обстановку. А главное - самими членами Синедриона начали высказываться крайне нежелательные (для репутации Синедриона и безопасности его членов) мнения, - такие, например - как "публично покаяться перед народом - и признать свою ошибку". Другие члены Синедриона на это возражали тем, - что "признать свою ошибку" - значит, признать свою пастырскую несостоятельность; признать - что Господь не слышит их или (что ещё хуже) Господь не хочет их слышать; а это значит, признать: что они - лжесвятые и лжепастыри, которых Господь не хочет признавать за своих и прошения которых Господь не хочет исполнять; иначе, Господь пришёл бы сегодня - даже если они и ошиблись в сроках... что вполне могло быть - из-за неточности их астрологических таблиц и неточности их календарей. Но были среди членов Синедриона и такие - которые предлагали: не впадать в панику раньше времени. Во-первых, говорили они - теперь ещё только полдень; и до утра следующего дня ещё достаточно много времени; а сказано же в Писании - что Господь явится вдруг, как молния. Посудите сами, говорили они, Молнии Этой пристойно явиться в сумерки или ночью - чтобы не состязаться Светом Своим со Светом Солнца: которое есть символ Отца Небесного. А во-вторых, говорили они - что за беда: если Господь по какой-то причине не захочет или не сможет явиться к нам именно сегодня; разве мы все, здесь сидящие - не служители Господа, облечённые Им всей полнотой власти; и разве мы не можем или не имеем права явить Его миру нашему одним из наших святых. "А что, _ поддержали их другие, _ и явим!". "Да вы представляете: чем нам это может грозить на Страшном Суде - который, как вы знаете, последует сразу же за Его вторым пришествием?" - в ужасе говорили третьи. "А разве святые не являются "преподобными" Ему? _ невозмутимо оппонировали им первые и вторые. _ Это значит: что святые несут всю полноту Его... к тому же - и в превосходной форме... которую может понести тело человеческое. Или вы не знаете этого - что мы вам должны напоминать об этом?"... Так продолжалось несколько часов - пока, наконец (к началу вечера - когда уже стало ясно: что Господь или вот-вот явится... или не явится вовсе) среди членов Синедриона (включая уже и Совет старейших святых) не возобладало усреднённое мнение: одни из них пусть готовятся к пришествию Господа - и готовят к Этому народ; а другие (тайно ото всех) пусть готовят Его замену - на случай, если Он не придёт...