И вот однажды на берегу реки, где мы обычно умывались, запылал большой костер. Мы опять благодарили судьбу за то, что мы в тайге, где полно превосходного сушняка, где можно не экономить дрова. В костре калились собранные тут же, на берегу, камни. Над костром ― два ведра чистейшей горной воды. С вёдрами повезло совершенно неожиданно, мы их нашли у туристской тропы ― видно, туристы бросили их на последней стоянке перед посёлком. Собственно, именно эти вёдра и натолкнули нас на мысль о новом варианте бани.

Складскую палатку, уже порядочно опустевшую, на время освободили от остатков продуктов и переставили к реке. Заготовили, как это положено, берёзовые веники, вместо мочалки взяли кусок отслужившей свой век птицеловной сети. В палатке настелили палок вместо пола и поставили на них ведро с холодной, ведро с горячей водой и пустое ведро ― вместо тазика, «шайки».

По жребию, мыться первым выпало Сергею. Когда он залез в палатку, я принёс самое главное, четвёртое ведро ― с раскаленными камнями. Это был самый ответственный момент, гвоздь программы, испытание функционального центра нашей бани, проверка сути замысла.

В первые же секунды стало ясно, что наши расчёты оправдались полностью. Сперва я услыхал густой вздох пара и резкий треск лопающихся камней. Потом раздался восторженный рёв Сереги и другие звуки, в которых лишь изредка можно было узнать отдельные слова беспредельно довольного человека. Я был при исполнении обязанностей банщика ― подносил вёдра с холодной и горячей водой, нетерпеливо почёсываясь. И ещё с удовольствием слушал злорадные комментарии коллеги по поводу того, что все набившиеся в палатку слепни, комары и мошки сдохли от жара.

Потом роли сменились. Обряженный в накомарник (чтобы не мазаться) Сергей суетился с костром и с вёдрами, а из палатки неслись мои нечеловеческие вопли. Из реки выскакивали испуганные рыбёшки, на прибрежном лугу никла трава, а с безоблачного неба снисходительно улыбалось добродушное приполярное солнце.

12 июля сильно похолодало. Термограф опять чертил почти ровную линию около плюс трёх-четырёх градусов. Час за часом почти беспрерывно из низких туч сыпался нудный холодный дождь. Работа, которую проводил Сергей, застопорилась: если вытащить птенца из уютного тёплого гнезда под дождь, да ещё холодными мокрыми руками, это будет ему не на пользу, может и погибнуть.

Летнее похолодание для птенцов очень опасно. Родителям трудно найти достаточное количество насекомых ― все они забрались в укрытия, окоченели, стали незаметными. Даже мухи с цветов исчезли. А детей надо кормить. Самке приходится часто согревать птенцов своим теплом, значит, времени для поисков корма остаётся гораздо меньше. В такой ситуации заниматься грабежом детских глоток по меньшей мере негуманно.

Мои походы с магнитофоном тоже были почти бесполезны ― дождь очень скоро заливал объективы бинокля, а окуляры от холода и влажности моментально запотевали, стоило их поднести к глазам.

К наступившему ненастью мы были морально готовы. И не только потому, что оно не было неожиданностью. Когда изо дня в день и с подъёма до отбоя всё работа и работа, а перерывы только для сна, еды и бытовых хлопот, накапливается усталость. И тогда тайком друг от друга мы, бывало, думали: уж задождило бы, что ли!

И вот задождило. На этот раз у нас на непогоду был особый расчёт ― мы намеревались ловить рыбу. Надо же было как-то разнообразить меню, очень хотелось рыбки. Ловля рыбы сетями в этих краях запрещена, и мы, будучи законопослушными гражданами, сетей для ловли рыбы с собой не взяли. Зато у нас были леска, крючки и прочее, что надо для удочек.

От Володи Индюкова мы знали, что в Сывъю осенью браконьеры ловят сёмгу. Летом в реке есть только хариусы, а может, их и нет, Володя точно не знал. Когда вода в реке становилась прозрачной, мы заглядывали ― где же эти самые хариусы? Хариусов не было, видели только гольянов ― маленьких рыбёшек с палец длиной, и ещё каких-то мальков. Но вот незадолго до последнего дождя Сергей увидел в заводи довольно крупных серебристых рыб, потом мы видели их ещё, и даже разглядели у них позади спинного плавника ещё один маленький жировой плавничок. Это были какие-то сиги, о которых Индюков почему-то не сказал.

И вот мы, хорошенько отоспавшись под монотонный крап дождя за все погожие деньки, проведённые в рабочей беготне, проснулись с волнующим предвкушением занятия, которое должно было, пусть ненадолго, внести принципиальное разнообразие в нашу жизнь. Мы сделали удочки, набрали червей, которые, как обычно в дождь, выползли на нашу тропинку, и отправились к реке. Сигов мы до этого видели у дальней границы участка, но там был неудобный берег с нависающими кустами, и потому мы прошли выше, потом ещё выше и оказались у широкого плёса возле скалы, которую называли Верхним камнем.

У берега было неглубоко, из воды высовывались большие каменные плиты, на которых было удобно стоять. От плит дно уходило круто вниз и к скале, где был совершенно чёрный омут, такой же, как под Оляпочьим камнем. Течения почти не было, прямо у берега толклись гольяны.

Гольяны ― не ахти какая рыба, но если их наловить много, то это очень даже ничего. И мы принялись их ловить. Поплавки оказались совсем лишними, было видно, как рыбки подходили к крючку, открывали рот... Но самый маленький крючок с самым маленьким кусочком червяка оказался по ротику только нескольким самым большим гольянам, которых мы сразу выловили, даже не ощутив на удочке веса добычи. Остальные гольяшки на крючок не цеплялись, и только смешили, а потом и они отстали. Походив по берегу, мы поймали ещё несколько штук, и на этом рыбалка, казалось, закончилась.

Но вот со стороны омута подошли те самые сиги. Они были все один к одному, ладони в две длиной. Было видно, что это только окраина стаи, которая вышла из плёса к нашему берегу. Мы судорожно нацепили на крючки самых весёлых червей. Сиги приближались, останавливались перед наживкой, иногда даже трогали её  носом... И проходили мимо. Мы опускали крючок на дно, поднимали почти к поверхности воды, подёргивали, поддразнивали, и какая-то из рыб даже вроде бросалась за убегающим червяком. Но не брала. Сиги с презрением отвергали и пойманную на мелководье личинку ручейника, и найденного с неимоверным трудом на берегу паука, и размоченную корочку хлеба. Сиги должны охотно есть личинок комаров-звонцов ― популярного у рыбаков мотыля. Но у нас его не было.

Уж лучше бы не видеть этих сигов! Постоять рядом с неподвижным поплавком, убедиться, что не клюет, смириться и уйти. Но когда видишь рыбу и все её  выходки, это возмущает. Вот бы взять острогу и... Но у нас даже вилки не было, чтобы соорудить что-то похожее. Можно сделать большой сачок из паутинных сетей, но что это потом будут за сети? Просто поставить птичью сеть в воду мы бы, наверно, себе позволили, если признаться честно, но у неё  ячея 14 миллиметров ― это слишком много, чтобы поймать самого толстого здешнего гольяна ― проскочит. В то же время этого совсем не достаточно для того, чтобы запутать самого мелкого из сигов.

Мы сидели на берегу, обсуждали возможные и невозможные способы ловли сигов и всё больше осознавали безнадёжность наших замыслов. Иногда уныло поглядывали на полиэтиленовый мешочек, в котором наша добыча скромно занимала самый уголок. Была бы у нас маленькая кошечка, её  можно было бы накормить, но на двух маленьких кошечек этого уже не хватило бы. Надо было признать поражение.

На дальний край плёса прилетел длинноносый крохаль, самка. Видимо, оставила на время гнездо, решила подкормиться. Крохалиха принялась нырять ― скорее  всего, ловила гольянов. И мы, глядя на неё, думали: крохаля гольянами накормить можно, нас ― нет.

И вдруг крохалиха вынырнула с большой серебристой рыбой в клюве. Рыба отчаянно билась, крохалиха хлопала крыльями, летели брызги. Через несколько секунд такой борьбы всё стихло. Птица сидела на воде и только одурело встряхивала головой. Упустила. По воде ещё долго шли круги.