— У вас шикарный плащ, господин Падль, не иначе как из шкур горлодёров сделан…

Боевая психология требует начинать конфликтные переговоры с комплимента противной стороне, мне ли не знать всех этих премудростей! Вот так, с присущей мне находчивостью я ловко обезоружил главного местного хама.

— Да ты чё гонишь! — с обидой в голосе неожиданно воскликнул Марцинкус. — Это настоящие горлохвосты! Что бы я надел шкуру горлодёра?! Да я скорее выпью яду с гуталином и ацетиленом, а потом убью себя об утёс, чем надену мех горлодёра! Пусть эти идиоты «осси» и «весси» их носят! А мне в падлу! Ха! надо ж такое брякнуть!

— Понятно, понятно, господин Падль…

— А это настоящий, блин, горлохвост. Тут и татуировки есть. Вот тут, счас покажу… — Марцинкус выдернул из-под зада подол накидки и воздел его над головою. — Вот читай: «не забуду мать родную, а забуду — неродную» и вот ещё «не шушера, а подонок!»

— Всё ясно, господин Падль… — я не знал как успокоить неожиданно возбудившегося «капо». — С этим всё понятно, хорошо…

— У нас тут в загоне целый выводок горлохвостов сидит. Мы машинку специальную купили, чтобы татуировать их, — никак не мог угомониться начальник бандитов. — Мы ничего для них не жалели, мы же не какие-то там позорные «осси» или «весси», чтобы на почётной шкуре экономить, мы реальные пацаны, мы же понимаем: встречают по шкурке, провожают по татушке!

— Всё понятно, господин Марцинкус, теперь всё с этим ясно, конечно же, горлохвост всегда был и будет почётнее горлопана, или — как его там? — горлодёра, никто с этим не может поспорить, — продолжал я увещевать своего собеседника, понимая, что не с той буквы начал конфликтные переговоры и будучи не рад, что вообще затронул столь болезненную для бандитского самолюбия тему.

Постепенно Падль успокоился, выпустив пар, и разговор перешёл в более спокойное русло.

— Мы ищем людей, которые, возможно, высаживались на Ист-Блот не более полутора месяцев назад. — проговорил я. — Хотелось бы знать, показывались они здесь или нет…

— Секундочку, — «капо» щёлкнул толстыми жирными пальцами, не иначе, как испачканными о собственные волосы; по этому щелчку к нашему столу подскочил один из охранников с мачете, — Некросперм, а ну-ка позови сюда нашего Трицератопса. — как только обладатель незаурядной клички Некропсперм отошёл, «капо» важно пояснил, — На Ист-Блот невозможно попасть минуя нас. Мы ближе всего расположены к Сентрал-Блот, поэтому все лодки рулят к нам! А у нас здесь социализм. А «социализм» знаете что такое? Социализм — это учёт!

— Прямо по Ленину, — восхитился я, — Осталось заняться электрификацией.

— У нас тотальные списки на всё, — важно продолжал «капо», проигнорировав моё замечание, — Чего доставлено, когда, кому передано, кто куда направился — всё отражено. Я ж говорю: учёт! Сейчас попросим нашего Трицератопса свериться с журналом…

Я увидел, как из какой-то норы появился тщедушный головастик с крючковатым носом и согбенной спиною. Почему-то он не имел штанов, длинная балахонка, наподобие тех, какие носят жители анархичного Эрципода, свисала у него чуть ли не до пят. Странный мужичонка держал в руках большую тетрадь, подобную тем, что использовались нашими предками для письма много столетий назад. Впрочем, подобной архаике удивляться не приходилось: «цивилизаторы» очень старались, дабы заключённые на Даннеморе не имели современной электроники и оружия. Понятно, что поставки всех средств накопления и обработки информации, а также персональной связи, максимально ограничивались.

Тщедушный человек с журналом наперевес приблизился к «капо» и почтительно склонился перед ним, едва не стукнув лбом собственные колени. Оказывается, главная местная сволочь не была лишена определённых представлений об этикете.

— Hay you, swine, give to people pencil and piece of paper! — распорядился местный начальник. Приказал, значит, чтоб Трицератопс дал нам лист бумаги и карандаш.

Получив указанные предметы от сутулого носителя балахонки, я покрутил в руках карандашик, не зная, что с ним делать.

— Напишите имена и фамилии, а также клички тех, кто вам нужен, — елейным голоском проговорил «капо», обратившись ко мне. — А Трицератопс сверится по журналу.

Верный древнему правилу ведения допросов, согласно которому никогда не следует начинать разговор с интересующей персоны, я печатными буквами написал наобум три вымышленные фамилии и лишь четвёртым в списке указал Циклописа Хренакиса. Вернув письменные принадлежности Марцинкусу Падлю, приготовился ждать.

— To read you are able? — спросил «капо» своего сутулого счетовода, ткнув пальцем-сосиской в лист бумаги.- Look in to the book these people. The answer tell to me on ear.

Не знаю, для чего он обращался к Трицератопсу по-английски, может, думал, что мы не знаем этого языка? Однако, я без затруднений понял, что Падль приказал подчинённому свериться с записями в журнале и результат доложить ему шёпотом на ухо. Трицератопс принялся листать свой журнал, шурша страницами, и водить по строкам скрюченным артрозом указательным пальцем с криво обгрызаным ногтем. Интересно, есть ли у них тут глисты и как они с ними борются?

Через минуту Трицератопс, склонившись к самому уху «капо», что-то зашептал. Главная сволочь покивал многозначительно, затем весело поглядел на меня:

— У нас кое-что для вас есть.

— В самом деле? — удивился я.

— Хотелось бы узнать, что вы можете предложить мне взамен.

— А что бы вы хотели? У нас есть унифицированные атомные батареи для электробытовых приборов, есть широкополосный радиоприёмник…

— Оружие есть огнестрельное? — перебил меня Марцинкус.

— Нет, оружия нету! Есть немного золота в мелких слитках.

— На хрена мне тут золото! — отмахнулся Падль. — Оружие нужно.

— Есть топопривязчик на фотонном гироскопе. Очень точная штука. Полезная вещь для ориентирования на местности и составления карт.

— А мы тут карты не составляем. Хотя… хотя для обмена штука полезная. «Осси» или «весси» согласятся взять. Прибор-то исправен? — с сомнением в голосе поинтересовался Марцинкус Падль.

— Конечно, исправен.

— Тогда договорились. Давайте топопривязчик.

— Сей момент! — кивнул я. — Только хотелось бы знать, что там с нашими фамилиями?

— А-а, с фамилиями… — «капо», похоже, просто забыл что служило объектом торга; впрочем, следует признать, что к этому моменту я уже практически не сомневался в том, что торг — всего лишь фикция и Марцинкус Падль пожелает забрать наши вещи силой. Мне лишь представлялось интересным, в какой момент наши переговоры перейдут в силовую фазу.

— Господин Падль, хочу добавить… — негромко проговорил я и пощёлкал пальцами, привлекая внимание толстяка. — Не надо пытаться обмануть нас, хорошо? Знаете, почему меня называют «Раз», а моего друга «Два»?

— Почему? — озадачился Марицинкус.

— Я убиваю на «раз», а он — на «два».

«Капо» призадумался, покрутил, видимо, в мозгу услышанное и так, и эдак, но ни до чего путного не додумавшись, наконец изрёк:

— Это дело мы тоже любим…

— Ну и хорошо. Так что там у нас с моим списком?

— Та-а-ак. Значит, номер первый, Наполеон Буонапарте, высадился у нас тут три недели назад. Номер второй — Марчелло Мастрояни — с ним вместе. Они отправились в Новую Каледонию — это такое ранчо к югу от нас. А двое других — Лучано Паваротти и Циклопис Хренакис — приехали чуть позже, через неделю и далее двинулись на ранчо под названием Париж. Это вглубь континента.

— Угу, — кивнул я, — Всё понятно. Просил я тебя, как человека, не врать, но видно ты не человек, а свинья, хряк, боров — не знаю даже кто, выбери сам себе эпитет по собственному разумению. Как же ты мог записать Марчелло Мастрояни и Наполеона Буонапарте в свой журнал, коли я этих чуваков выдумал минуту назад?

Глазки «капо» заметались из стороны в сторону, через пару мгновений он гневливо сощурился и с гаденькой ухмылкой воскликнул:

— Ах ты! Хитрожопый, стало быть!