– Пива или газировки?

– Пиво подойдет.

– Да уж, – ответил он, возвращаясь и подавая мне бутылку. Одет он был в джинсы и старую рубашку на пуговицах, выглядевшую поношенной и мягкой. Господи. Ступни были голыми. Я не мог припомнить, говорил ли ему, что находил джинсы и голые ступни эротичным зрелищем, но черт побери.

– Они не воняют, – произнес он, шевеля пальцами ног. – Клянусь.

Боже правый. Меня поймали за разглядыванием его ступней. Когда я поднял взор, он бросил взгляд на мое лицо, и губы начали медленно растягиваться в улыбке.

– Ой.

– Заткнись.

Он усмехнулся, и мы чокнулись пивными бутылками.

– Ну? Пицца? Или продолжишь пялиться на мои ноги?

Игнорируя его, чтоб не умереть от смущения, я закатил глаза и сел за стол. Открыл коробку и взял кусочек пиццы.

– Достают на работе выложенной фоткой на «фейсбуке»?

Он почти впился зубами в свой первый кусочек, но остановился. И простонал.

– Смертельно, – сказал он. – Всю неделю. – Он откусил и благодарно замурлыкал. – М–м–м, супер.

Он заточил четыре куска, я два.

– Ты ел сегодня? – спросил я.

Он покачал головой и запил еду пивом.

– Нет. Я избегаю столовой, потому что… ну, потому что новая любимая игра в отделе – «давайте зададим Эндрю сто один вопрос о его новом бойфренде».

– Новом бойфренде? – улыбнулся я. Слова мне понравились больше, чем должны бы. – И какой же он? Держу пари, симпатяжка.

Теплая волна окрасила его щеки и опустилась к шее.

– Заглохни. Ты меня понял.

Я подцепил этикетку на пивной бутылке.

– Меня и хуже называли.

Улыбка исчезла с его лица.

– Ревнивые бывшие?

– По большей части клиенты, – сознался я. – Парни, которым я пытаюсь помочь. Понятно, что я не их типаж, и они находят мою скуку на городских светских приемах или в опере немного невежливой.

– Правда? Тебе приходилось ходить на светские приемы и в оперу? – Он нахмурился. – И тебя за это унижали?

– Ты бы поразился, – тихо проговорил я. – Мне платят за выполнение работы. Ко мне относятся точно так же, как и к людям, что стирают одежду или моют машины.

Эндрю медленно кивнул, а на лице мелькнула боль, но затем он заменил ее улыбкой и прочистил горло.

– Тебе должно быть ужасно скучно есть пиццу и смотреть кино в пятничный вечер. – Это не было вопросом. Больше походило на констатацию для самого себя. – Я не любитель тусовок.

– Прикалываешься? Все идеально. Я просто обожаю проводить вечера с пиццей и кино. Разумеется, временами круто выфрантиться в костюм, но это дерьмо надоедает.

Он улыбнулся искренне, но в то же время немного натянуто.

– Выфрантиться?

– Ну, в смысле принарядиться. – Я пожал плечами. – Клянусь, каждому моему знакомому нужно взять урок по австрализмам, чтоб мне не приходилось объяснять такие вещи.

– Или мне стоит записаться на лоботомию…

Я уставился на него. Рот распахнулся. Он громко расхохотался и закинул ногу на стол.

– Вот, полюбуйся моей голой ступней.

– Пошел к черту.

Он засмеялся еще громче.

– Какой же ты развязный.

Он поиграл бровями.

– Да, я такой.

Я застонал, частично из–за того, что высказывание вышло двусмысленным, а частично из–за того, что представил его с членом во рту.

– Завали и включай уже фильм.

Все еще посмеиваясь, он отнес коробку из–под пиццы на кухню и присоединился ко мне в гостиной. Он вручил мне полную бутылку пива и, улыбаясь, подставил диск.

– Что смотрим? – полюбопытствовал я. Он швырнул мне обложку «Как приручить дракона – 2». – Серьезно? Мы будем смотреть мультик?

Он поднялся, выглядя оскорбленным, улыбка окончательно и бесповоротно исчезла.

– Я… Ну, я… Мы не обязаны. Просто я подумал…

– Ты уже сделал лоботомию? – с ухмылкой поинтересовался я.

Он впился в меня взглядом.

– Ты сволочь.

– Спасибо.

Он взял пиво с кофейного столика и разместился на диване не рядом со мной, но и не на другом краю. В начале фильма он вытянул ноги на столик, и я сделал то же самое.

Он прокашлялся.

– Тебе нормально? Чувствуешь себя как дома? – Он уставился на мои ботинки.

– Да, спасибо, – усмехнувшись, ответил я, не отрывая глаз от телевизора. Ясно было без раздумий: стоило только посмотреть на него, и я схватил бы его за лицо и целовал, пока он не кончит. Черт. Теперь я размышлял об этом. Я с трудом сглотнул. Господи, воздух в комнате внезапно начал опьянять, а его близость ощущалась вовсю. – Ну, – я кашлянул и кивнул на экран, – и что ты рисовал для этого мультика?

Пока шел фильм, Эндрю рассказывал мне о различных сделанных им сценах, какие моменты ему нравились, какие были сложными, какие любимыми. Но потом что–то случилось. В фильме. И пришло ниоткуда, и было неожиданным. У меня не имелось подсказок и времени на подготовку. Да ради всего святого, это же детское кинцо.

Умер отец.

В мультфильме. Отец умер. И волна воспоминаний и эмоций шарахнула по мне, как удар в самое слабое место. Конечно, ни о чем подобном я даже не подозревал.

Я глубоко вдохнул, не желая привлекать к себе внимание. Уставился в стену и осознал, что смотрел на рисунки из этого самого фильма, что совершенно не помогало. Тогда я перевел взгляд на верхнюю часть экрана. Там было написано что–то о разрешении, и я так упорно таращился на надпись, намеренно избегая фильма, что глаза начали слезиться. Я медленно выдохнул, но сидевший поблизости Эндрю услышал мое нервное дыхание. Он повернулся ко мне и расхохотался. Видимо хотел еще что–то ляпнуть насчет моего рева над детским мультиком.

Но потом рассмотрел мое лицо.

Он сел прямо и завозился с пультом, выключая телевизор. Я подорвался с дивана и вышел в кухню перевести дух. О, черт. В груди жгло столь же красноречиво, как и много лет назад.

Эндрю встал позади меня и положил ладонь на мое плечо.

– Спэнсер, прости. Я должен был понять… Я предполагал, что что–то произошло. Но об отце даже не подумал.

Я покачал головой и положил ладонь грудь, чтоб перебороть боль.

– Все в порядке. Ты ведь не знал. – Я снова вдохнул. – Просто накатило. Извини.

Его ладони лежали на моих плечах, на лице запечатлелось беспокойство.

– Не извиняйся. Извиняться должен я. Твой отец?

Я откинул голову назад и нервно выдохнул в потолок.

– Мой отец… – Эндрю убрал руки с моих плеч, но прежде чем он успел отступить назад, я схватил его за футболку и сжал материал, удерживая на месте. Мне требовалась его близость. Мне хотелось рассказать ему о случившемся, хотелось поделиться, для чего на плече вытатуированы четыре дрозда, но не вышло. Я никогда о них не говорил. Я носил чернильные напоминания как доспехи, но не смог сформулировать ни слова.

– Хочешь обсудить? – мягко спросил он.

Я покачал головой.

– Хорошо, – сказал он. – Все хорошо.

Он коснулся рукой моего лица, а я прильнул к ней. Я, блин, прильнул. И, словно зная о моих потребностях, – о желаниях моих сердца и души – он притянул меня к себе.

Никогда в жизни ничего подобного не испытывал. Он был теплым и сильным, надежным и замечательным. Я уткнулся лицом в его шею и, наверняка, стискивал его слишком сильно. Но благоухал он божественно, а его руки словно были созданы обнимать меня.

Мне не хотелось его отпускать. Мне хотелось поцеловать его в шею, хотелось поднять лицо и поцеловать его в губы. Хотелось узнать, какой он на вкус. Хотелось, чтоб он задержал меня и отвел в свою постель, и делал со мной все, что заблагорассудится.

А когда я отступил, он посмотрел мне в глаза и облизнул губы. Он собирался поцеловать меня…

Тогда моя глупая ладонь легла на его грудь, удерживая на безопасном расстоянии. Черт. Голова кружилась, сердце барабанило и болело, живот скрутило узлом, а сам я пребывал в полнейшем раздрае.

А потом мой глупый рот пробормотал:

– Мне лучше уйти.

Он моргнул и покачал головой, словно испугавшись своего ступора.