– Что случилось? – спросил он.

– Эндрю, – начал я. – Эли… – Мне пришлось вытирать глупые щеки от глупых слез, что пролились из долбаных глупых глаз.

– О, дружище, – пробормотал Эмилио.

– Я считал его другим, – невнятно промямлил я.

– Как и я, – сказал Эмилио.

Я тяжело и резко вдохнул, а голос мой надломился.

– Что со мной не так?

Он прижал меня к себе.

– Все так. Абсолютно все.

Вернулась Даниэла.

– Она в пути.

И тут я почувствовал себя еще хуже.

– Ей не следовало выезжать.

Даниэла обняла меня.

– Идем со мной, – тихо позвала она и повела меня в одну из дальних кабинок. Она предложила мне стул, но вместо него я выбрал пол. Прислонился к стене, а она опустилась передо мной на колени и коснулась ладонью лица. – Все с тобой нормально, Спэнсер. Совершенно точно.

– Тогда почему он…? – я покачал головой. Ответ был мне известен. – Какой дебилизм. Я знал, что он влюблен в другого. Потому–то и пришел ко мне – вернуть его обратно, и так уж сложилось, что я хорош в своем деле.

Даниэла протянула руку к моему лицу.

– О, Спэнсер, дорогой. – Он выглядела такой грустной, что я не смог этого вынести. И отхлебнул еще бурбона.

Вскоре Даниэла испарилась, а ее место заняла Лола. Она старалась отдышаться, словно весь путь сюда пробежала. Мне–то казалось, мои глупые эмоции находились под контролем, собственно так и было, пока я не заметил печаль на ее лице.

– Расскажи мне, что произошло, – попросила она.

– Я поцеловал его, – поведал я. Слова лились медленно и неразборчиво. – Никаких хитростей или стратегий. Его целовал я.

– Что сделал он?

– Ответил на поцелуй. Господи, лучше поцелуя у меня не было. – Я до сих пор мог ощущать тепло его губ, вкус его языка…

– Что случилось дальше?

– Я вроде как запаниковал и сказал, что нам стоит уйти, а Эли – сраный Эли – остановил нас на пути к выходу. – Я прилично отпил бурбона. Лола забрала у меня бутылку. Я не возражал. Пришлось прятать взор от прислонившегося к двери Габа, глядевшего на меня с выражением гребаной грусти на лице. Я сфокусировался на Лоле. – И я отпустил его. Я, сука, отпустил его. – Снова не удалось сдержать слезы. – Я считал его другим.

– О, милый.

– И я слетаю с катушек, – сказал я, вытирая глупые слезы ладонью. – И мне больно.

– Потому что ты влюбился в него, – прошептала Лола.

Раздались какие–то голоса, и Габ отошел от двери, но мой пьяный в дупель разум зацепился за последнюю фразу Лолы. Я вытаращился на нее, но не смог вынести жалости в ее глазах и отвернулся, уставившись в стену. Я пытался подобрать слова, чтоб поспорить, но не преуспел. Никогда бы не подумал, что докачусь до такого. Никогда бы не подумал, что влюблюсь. Снова выступили слезы, и я закрыл ладонями глаза.

– Хреновы глупые слезы.

Она сжала мою руку.

– Знаешь, почему я занимаюсь своим делом? – задал я вопрос, смотря на нее. Слова были переполнены слезами. – Эмоциональная отрешенность. Расстояние и разграничение. И никто не скажет, что не хочет меня.

И вот оно.

К этому все всегда сводилось.

Никто не скажет, что не хочет меня.

– О, Спэнсер, – прошептала Лола. Из глаз хлынули слезы. – Эндрю – не твоя семья.

Я покачал головой и глубоко вдохнул, силясь взять себя в руки. Не вышло.

– Он тоже не захотел меня, – сказал я. По щекам побежала новая волна слез.

Помещение начало кружиться, и моему глупому мозгу потребовалось время осознать – передо мной стоял Эндрю. Глаза широко распахнуты, без сомнений, мой видок на полу в полубессознательном состоянии шокировал его. Он наверняка слышал слова Лолы о моей семье. Я смахнул свои глупые слезы. В этот же момент Лола обернулась посмотреть, на кого же я глазел. Она поднялась и подошла к нему, прошептала что–то, я не смог разобрать что именно. Я подогнул колени и снова прижал ладони к глазам.

Подняв взгляд, я ожидал, что он уже ушел. Ожидал, что он сбежал, скрылся от пьяного, ревущего на полу чокнутого. Но он был здесь. Поднял бутылку бурбона и усадил свою задницу рядом со мной. Вместо того чтоб назвать меня дураком, вместо того, чтоб назвать меня нежеланным, он поднес бутылку к губам и сделал глоток, зашипев от горечи.

– Эндрю, – попытался я начать, но голос надломился.

Он опустил свою ладонь на мою руку и крепко ее сжал.

– Все хорошо.

Я покачал головой.

– Эли?

– Эли больше нет.

О, боже.

– Это моя вина. Я лажанулся. Прости.

Он отхлебнул еще бурбона и снова стиснул мою руку.

– Нет, не ты. Он. Но я рад, – пояснил он. – Благодаря нему я встретил тебя.

Сердце барабанило, а он произносил такие правильные слова и, увидев меня, не умчался подальше отсюда километра на полтора, значит, я вроде как получил шанс. Отчего поток новых слез хлынул из глаз.

– Я в дрова.

Он переплел наши пальцы.

– Заметно.

Я опустил голову. Усталый, пьяный и эмоционально сломленный.

– Ты видел насквозь всю мою бредятину, – произнес я, вытянув наши сомкнутые руки и указав на дроздов. – А эти… Никто никогда… – Я покачал головой и остановил новые слезы. – Вот это мой отец. – Я показал на самого большого. Затем на троих оставшихся по очереди. – Мать, братья.

Он провел рукой по моему плечу, словно его прикосновение могло исцелить боль.

– Они не по–настоящему мертвы, – прошептал я. – Для меня. Так заявил мой отец. Последние его слова – для них я мертв.

– О, Спэнсер.

Я позволил слезам пролиться. Я даже не пробовал их тормознуть.

– Мне было шестнадцать, – проговорил я. – И я был геем.

Он отпустил мою руку и, притянув к себе, обнял. И его тепло стало надежным убежищем, не существовавшим для меня годами.

– А потом появился ты, – пробормотал я.

Он чмокнул меня в макушку.

А потом появился ты.

Проснулся я от безбожной головной боли. Жалюзи пропускали пронзительный солнечный свет, в желудке все переворачивалось, и тут я вспомнил…

Поцеловал Эндрю, оставил его в баре с Эли, уговорил полбутылки бурбона, вел себя перед всеми как полнейшая бестолочь, Эндрю вернулся ко мне.

Он вернулся ко мне.

Воспоминаний о попадании в квартиру не наблюдалось. Я вспомнил тревогу на лицах Эмилио и Даниэлы. Лолу, как она старалась помочь. Потом припомнил сидящего рядом со мной на полу Эндрю.

Я принял вертикальное положение и пожалел об этом.

– Есть кто? – прохрипел я.

Тишина. Тьфу. Как же трещала башка.

Я потянулся к телефону проверить время, на нем лежал лист бумаги – написанная от руки записка. «Спускайся вниз».

Подчерк не принадлежал Эмилио, Даниэле или Лоле, или даже Габу. Это Эндрю.

Я слетел с постели и вынужден был облокотиться на стену, чтоб прийти в себя. Чертово похмелье. Прошел в ванную, заметив: на мне до сих пор надет вчерашний наряд. Хотя кто–то снял с меня ботинки. Душ показался раем, и я стирал с кожи зловоние бурбона. Чистка зубов почти превратила меня в человека, но оставаться здесь дольше было нельзя.

Эндрю ждал меня в салоне Эмилио.

Я оделся и прервался только принять «адвил», после двигая вниз. Даже обжигающие солнечные лучи не могли тормознуть меня. Возле запасного выхода стоял Габ, посасывал мерзкую сигарету. От запаха захотелось блевануть. Он улыбнулся.

– Привет. Как голова?

– Не очень–то. Слушай, прости за вчерашнее.

– Не стоит, – снова улыбнулся он. – Кое–кто все еще здесь. – Он кивнул на вход. – По–видимому, ночевал на твоем диване.

Я старался не лыбиться, а Габ, не произнеся больше ни слова, пихнул ногой дверь, пропуская меня внутрь.

– Спасибо.

Мне не хотелось вмешиваться в приватную беседу, но Эмилио, Даниэла, Лола и Эндрю явно не ожидали, что я завалюсь через заднюю дверь. Входя, я расслышал самый конец их разговора. Звучал голос Эмилио.

– … после появления брата он пребывал в полном раздрае.