Он был прав. Летти виновато прильнула к нему. Дэвид прижал ее, его голос стал тише.

– Ты знаешь, я дам тебе все, что ты хочешь. Но ты должна оставить отца. Я не могу ждать вечно.

– О нет! – Она вся напряглась. – Не оставляй меня, не надо!

Привлеченные ее криком, пассажиры с любопытством поглядывали на них и смущенно отворачивались.

– Не говори так, Дэвид, – прошептала она, овладев собой, хотя сердце ее бешено колотилось.

– Господи, я больше не могу! – Его голос был хриплым, словно ему сдавили горло. Он с силой сжал ее в объятиях. – Но что будет с нами, если ты не оставишь его? Если он откажется отпустить тебя… Дорогая, если у тебя нет сил разорвать все сейчас, когда же они у тебя будут?

– У меня есть силы, – шептала она. – Но я не хочу быть жестокой. Он так одинок.

– Он не одинок. У него есть Винни и Люси. Пора и им уделить немного внимания отцу.

– Как? У Винни двое детей. А Люси снова беременна. Я единственная, кто свободен, чтобы…

– Ты единственная рабыня, – оборвал он ее. – У них обеих есть прислуга. А ты прислуга в собственном доме. Я уверен, что ваша миссис Холл была бы счастлива заработать несколько пенсов, присматривая за отцом, и тебе не нужно будет просить ее посидеть с ним, когда ты устанешь до того, что еле передвигаешь ноги.

– Магазин не дает нам столько денег, чтобы платить сиделке.

– К дьяволу твой магазин! Ты можешь нанять ее за половину той цены, которую твои сестры платят прислуге, и она будет счастлива. Но для твоего отца это будет означать, что он теряет тебя. Летиция, разве ты не видишь, что он просто старый эгоист…

– Нет, я так не могу! – Ее отчаяние сменилось гневом. Она вырвалась из его объятий. – Я не хочу, чтобы вы оба тянули меня в разные стороны. Я не хочу, чтобы меня толкали, как резиновый мяч…

Пассажиры в вагоне смотрели на нее, но ей было все равно.

– Как ты не понимаешь? Мне никогда не будет хорошо, если я уйду от отца. Даже если, как ты говоришь, у меня будет все, что я захочу, все равно, оставив его одного, я никогда…

– А как же я, Летиция? – повысил голос Дэвид, не обращая внимания на посторонних. – Как же я? Тебе будет хорошо, если ты оставишь меня одного?

– Я люблю тебя! – в безумии простонала она.

– Тогда выходи за меня замуж! В следующем месяце выходи за меня!

– А как же папа? Я не могу…

– Отлично! Нянчись с ним, пока он не умрет, и оставайся старой девой, которой никто не скажет спасибо за ее жертвы, во всяком случае, не твои сестры, живущие в прекрасных домах, когда ты в своем доме живешь, как рабыня. И твоему отцу, и им наплевать, счастлива ты или нет.

– Это неправда! – крикнула она в отчаянии.

– Нет, это правда! – сказал он в ответ.

Народ в трамвае вздыхал и хихикал, наблюдая за ссорой влюбленных, а прыщавый юнец с первого сиденья крикнул:

– Давай, выходи за этого голубчика! Осчастливь его, и черт с ним, с папашей!

От жары корсет и лифчик под муслиновой блузкой прилипли к коже, узкая юбка мешала Летти идти. Но Дэвид, в рубашке с мягким воротником и серых в полоску брюках, с перекинутым через руку пиджаком выглядел свежим и неутомимым. Как хорошо быть мужчиной: тебя не связывают ни мода, ни узкие платья!

– Давай присядем на минутку, – попросила Летти и была удивлена, увидев облегчение на его лице.

– Я уже начал думать, что ты никогда не устанешь, – засмеялся он, помогая ей опуститься на покрытый галькой берег, и тут же сел сам. – Я решил, что ты хочешь дойти до края земли!

Она поняла, что он устал, как и она, но гордость не позволяла ему сказать об этом первым. От этой мысли ей стало легче, и она, засмеявшись, прильнула к нему и игриво постучала по его груди кулачками.

Как прекрасно после всех проблем очутиться здесь! После всей нервотрепки с отцом…

Отец испугался, когда она сказала, что собирается уехать с Дэвидом на несколько дней, и стал совершенно невыносим.

– Репетируешь свой отъезд навсегда? – зло спросил он, но ей не хотелось препираться с ним. Она ехала с Дэвидом в Брайтон, вот и все.

Она много сделала ради этого, сидела в магазине допоздна и уговорила миссис Холл приглядеть за отцом, особенно вечерами, что было отнюдь не легко.

Миссис Холл полагала, что это не совсем удобно, чтобы вдова оставалась на целый день в квартире с одиноким мужчиной. Днем это было нормально, тем более что Летти уходила всего на несколько часов; но на весь день, особенно когда темно – это неприлично. Летти пришлось долго ее уговаривать. А отец, по-видимому, больше переживал не из-за того, что останется один, а что его дочь уедет куда-то на неделю со своим молодым человеком, и в этом было все дело. С тех пор, как умерла мама, она была его единственной любовью, и он не хотел делить ее ни с кем, боялся расстаться с ней хоть на минуту.

– Я знаю, чего ты хочешь, – шумел он. – Ты хочешь, чтобы он овладел тобой. Ты грязная, ты отвратительная. Если ты уедешь, я больше не желаю знать тебя! Ты слышишь?

Это был чистый блеф, и его слова нисколько не меняли дела. Ей уже двадцать два. Она взрослая женщина. Она может делать все, что ей хочется.

Сегодня, кстати, был день ее рождения. Такого жаркого дня она не помнила за всю свою жизнь. Наверное, было ошибкой отправляться так далеко в такую жару, но они были здесь уже три дня, а видели только Павильон и гуляли вдоль пирса, а все остальное время сидели рядом, поглощенные друг другом.

Они заказали отдельные комнаты. Может, это было и неправильно, но она не хотела притворяться перед метрдотелем, что они муж и жена, хотя у Дэвида, который был заметно старше ее, это, наверное, получилось бы. Но двери никогда не были барьером для влюбленных, и Летти впервые познала удовольствие нежных ласк. Она отвечала на прикосновения мужчины, такие осторожные, что поразилась, чего она боялась все эти годы, хотя, конечно, приличные девушки так не поступают. И что бы сказал отец, если бы узнал?! А он наверняка отлично знал или, во всяком случае, догадывался, что может произойти. Но этого не произошло. Это могло бы все разрушить, сделать грязным, греховным, но Дэвид вел себя так осторожно, что она чувствовала себя в полной безопасности.

В двадцать два года она была зрелой женщиной, но именно Дэвид дал ей это почувствовать. Ей казалось, что она замужем, она могла гордо поднять голову и сказать: «Дэвид любит меня, он никогда меня не бросит». Все, что оставалось, это благословение церкви. Хотя, возможно, не все. Еще больше ей было нужно благословение отца, но она боялась, что именно его и не получит.

– Мы еще ничего не видели в городе, – сказала она, когда они вышли из своего уединенного мира последних двух дней. Взявшись за руки, они бродили по лабиринту узких улиц, смеялись, когда заблудились и пытались узнать дорогу у таких же, как и они, туристов.

Возвращаясь с прогулки по дальним окрестностям города, они свернули на берег моря. Дэвид опустился на гальку, а она присела на него. Дэвид слегка вскрикнул: крупные камни впились ему в спину.

– Ты раздавишь меня!

Он обхватил ее, и она, притворно вскрикнув, со смехом повалилась на землю. Они покатились, пока он не оказался сверху.

Берег был пуст. Никому не приходило в голову гулять так далеко по такой жаре, когда можно было пройтись до пирса, где были продавцы мороженого, и чайные палатки, и магазины. Только вдалеке виднелась одинокая фигура рыболова, склонившегося над ведром с омарами. Стояла тишина. Был слышен лишь легкий плеск волн, набегавших на берег, и шелест гальки, увлекаемой волной в море.

Они с Дэвидом лежали на берегу. Она ощущала тяжесть его тела. Он посмотрел ей в глаза, и смех, как по команде, замер на их губах.

– Я люблю тебя, Летиция, – услышала она его голос и ощутила его дыхание.

Ее руки были обвиты вокруг его шеи. Она притянула его к себе, его губы прижались к ее губам в долгом, нежном поцелуе. Внезапно его поцелуй стал требовательнее, дрожащими пальцами он расстегивал пуговицы ее блузки и лифчика, и через мгновение его губы коснулись ее груди. Летти ощутила теплоту его языка и услышала свой голос: «О, еще, Дэвид!»