– Ого! – насмешливо протянул Дольчепиано. – Вам поверяют свои маленькие тайны?

Я пожал плечами.

– Никаких тайн не существует. Я сам увидел. Это еще не значит, чтобы мне показали. Конверт лежал на столе.

Дольчепиано, не отвечая, продолжал свою работу.

Она заняла довольно много времени.

Когда все двенадцать марок очутились на столе, он без церемонии бросил мне на колени накидку и навел на марки лупу.

– Спросите чернила и бумагу, – сказал он мне, не поднимая головы.

Его обращение со мной возмущало меня до глубины души, но, помня наставления Софи, я сдержал себя и приказал подошедшему лакею принести и то и другое.

– Что вы находите интересного в этих марках, которые, как вы сказали сами, продаются на каждом шагу? – едко спросил я.

– Я ошибся, – спокойно ответил Дольчепиано. – Подождите немного. Ага! Вот и бумага. Возьмите пожалуйста, перо. Вы будете моим секретарем.

– Мне хотелось бы сначала понять, в чем дело, – сказал я.

– Понять? – бросил на меня саркастический взгляд итальянец. – Это будет не очень легко. Впрочем, отчего не попробовать… Видите эту марку?..

Он передал мне лупу и одну из лежавших перед ним марок.

– Что же дальше? – спросил я. – Это обыкновенная марка в десять сантимов, не представляющая собою, как вы сами сказали, ничего особенного.

– Так! А теперь посмотрите левый угол. Ничего не замечаете?

– Я вижу маленькую цифру, почти незаметную, – ответил я.

– Написанную рукой, не правда ли?

– Да.

– Значит, она была сделана не на почте. Теперь посмотрите на оборотной стороне марки, внизу, около зубчиков.

– Там стоят какие-то буквы, – сказал я.

– Соедините их, они составят слово.

– П… о… л… у… ч… е… н… ы… Получены, – прочел я.

– Так! – произнес Дольчепиано, беря у меня из рук марку. – Запишите, пожалуйста, цифру и это слово. – Я послушно записал на бумаге.

– 26. Получены.

– Это очень просто, – сказал итальянец, поняв мой вопросительный взгляд. – На каждой марке есть цифра и на обороте слово.

– Любопытно! – пробормотал я. – Но я не вижу, какое отношение?..

– Пишите дальше, я буду вам диктовать, – холодно произнес он. – К сожалению, некоторые марки наполовину испорчены и нескольких букв недостает. Вы готовы?

Я взял в руки перо. Он начал диктовать.

– 36 Рад… 4 план. 39. А. 14 Глуп. 5 прек. 40 Б. 29 Марсель. 38 Тел. 47 Раскаяние. 27 ден. 60 преступный.

– Все! – с сожалением в голосе, сказал Дольчепиано.

– Нельзя сказать, чтобы было ясно! – усмехнулся я.

– Потому что не полно и стоит не по порядку. Но подождите… давайте сюда бумагу. Цифры должны означать порядок букв. Попробуем переставить.

Он взял у меня из рук перо и стал записывать, а я читал у него через плечо.

– 1. 2. 3 план прек. 6 до 13 глуп. 15 до 25 получены ден… 28 Марсель. 30 до 35 рад… 37 Тел… А. Б. 41 до 46 раскаяние. 48 до 59. Преступный.

Дольчепиано самодовольно щелкнул языком.

– Все-таки это не ясно! – сказал я.

– Вы слишком требовательны или, вернее, не хотите понять, – ответил итальянец.

– Понять? Чего? – спросил я, внезапно охваченный тревогой.

– Того, что дело идет об очень недурно организованной секретной переписке. На каждой марке имеется слово и цифра, обозначающая порядок, в каком должны быть сложены марки. Это очень остроумно. В этом письме, по-видимому, не меньше шестидесяти слов, из них нам известны только шесть, не считая обрывков других шести, среди которых попадаются два инициала А и Б.

Я был ошеломлен.

– Что же это значит? – пробормотал я.

– Это значит, – расхохотался итальянец, – что ваша коллекционерша состоит в секретной переписке с моей родиной.

Я вздрогнул.

– Этого не может быть! – воскликнул я.

Между тем мои глаза не могли оторваться от двух поразивших меня слов: «раскаяние» и «преступный».

Что могли означать эти слова? Меня терзала мысль, что они могли быть обращены к Софи, к воспитаннице и наследнице господина Монпарно.

Мне сразу вспомнилась фраза Кристини, сказанная им во время нашего первого свидания: «Если убийство будет доказано, надо будет обратить внимание на предъявительницу страхового полиса».

И вдруг теперь кто-то писал Софи: раскаяние и преступный.

Но почти тотчас же, как эта мысль пришла мне в голову, я возмутился против самого себя. Как я мог допустить что-нибудь подобное! Что бы ни означали эти слова, Софи была тут ни при чем. Моя невеста не могла быть в сношениях с убийцей своего покровителя. На это у меня было неопровержимое доказательство. Она не знала, что страховой полис составлен в ее пользу.

Да и наконец, если бы она узнала о его существовании, он был составлен так недавно, что у нее не было никакой возможности организовать за это время убийство.

Я уже однажды предвидел угрожающую ей опасность и тогда же задал ей вопрос, может ли она удостоверить свое местопребывание в ночь, когда было совершено убийство.

Теперь опасность являлась в другом виде.

Эти марки могли послужить против нее серьезной уликой, как доказательство ее соучастия в убийстве своего опекуна.

И если бы существование их сделалось известным страховому обществу, оно дорого бы дало, чтобы иметь в руках подобный козырь.

А что, если вся эта история с марками есть не что иное, как интрига самого страхового общества, имеющего свои причины так или иначе скомпрометировать молодую девушку? – пронеслось у меня вдруг в голове.

Как выпутаться из этого положения? Что предпринять? Возможны были только два предположения: или эти слова не имели никакого смысла и попали к Софи совершенно случайно, или присылка этих марок заключала в себе чудовищную интригу. Я уже начал придумывать, как мне поступить, как вдруг из груди моей вырвался торжествующий крик.

– Допустим, – воскликнул я, – что эти слова имеют какой-нибудь смысл и ваши предположения справедливы. К чему же подобная таинственность? Особа, о которой идет речь, вполне свободна, писем ее никто не читает и она может получать их без всякого затруднения, не говоря уже, что ей могут адресовать на почту до востребования.

– Правильно, – спокойно ответил Дольчепиано. – Эта особа – мадемуазель Перади, не правда ли?

– Позвольте мне не называть ее, – сухо ответил я.

– К сожалению, это необходимо для дальнейшего развития моей идеи. Вы, помнится, говорили мне, что у этой молодой девушки есть жених, некто Антонин Бонассу. Именно эти инициалы А и Б и стоят на одной из марок, предшествуемые словом Тел., что, вероятно, означает: телеграфируйте или телефонируйте. Понимаете теперь?

Я невольно расхохотался. Это становилось забавным. Я понял, как легко может впасть в ошибку даже самый умный человек, руководствуясь только одними предположениями.

– Что же дальше? – весело воскликнул я. – Продолжайте, продолжайте, только скажите сначала, куда, вы думаете, вас приведет это предположение?

– В настоящее время никуда, – невозмутимо произнес итальянец. – Я просто-напросто изучаю шараду и думал, что вас это также заинтересует. Что же касается данного случая, то заметьте что вышеупомянутый Бонассу находится теперь в Генуе, а марки, как вам известно, получены из Италии.

Я не знал, что ответить. Благодаря неожиданному стечению обстоятельств, я мог с минуты на минуту очутиться в самом неприятном положении. И каким образом удалось Дольчепиано узнать о моем мнимом отъезде в Геную? Действительно, эти две несчастные буквы могли быть приняты за мои инициалы и придать письму известный смысл.

Конечно, стоило мне сказать одно слово, и от всей этой истории не осталось бы и следа. Но тем не менее все это было очень неприятно.

– Повторяю вам еще раз, – недовольно произнес я. – Бонассу не стал бы прибегать к подобному способу переписки. Да и наконец, если бы это было так? Ведь не подозреваете же вы его в убийстве господина Монпарно?

– Кто знает! – уклончиво ответил Дольчепиано.

Я едва сдержался. Меня успокоила оригинальность моего положения.