– Утверждаю.

– И вы также настаиваете на этом, мадемуазель?

– Безусловно.

– Хорошо. Разрешите мне, пожалуйста…

При этих словах Дольчепиано ловко выхватил из рук Софи саквояж и открыл его.

– Милостивый государь! – возмутилась она. – Ваше поведение не имеет названия. Насколько мне известно, я не арестована и последовала сюда за своим женихом добровольно.

Не смущаясь ее словами, Дольчепиано спокойно продолжал рассматривать содержимое саквояжа, пока не нашел в нем альбом с марками.

– Не всегда бывает безопасно сохранять свою корреспонденцию, – ядовито сказал он, перелистывая страницы. – Но вы, я вижу, дорожите вашей.

Он протянул мне альбом, и я с удивлением заметил, что все марки были наклеены на прозрачной бумаге и только на одной стороне листа, благодаря чему все написанные на обороте марок буквы оставались в неприкосновенности и были отлично видны.

– Прочтите! – небрежно сказал Дольчепиано, – вам знаком этот шифр.

И я стал читать, чувствуя, как краска стыда и негодования заливает мне лицо, по мере того, как я понимал, в какую ужасную западню завлекли меня мое доверие и неопытность.

«Вполне одобряю твой прекрасный план. Это нелишняя предосторожность, и твой глупец нам отлично пригодится. Как только деньги будут получены, уезжай в Марсель. Я постараюсь встретиться с тобой там. Телеграфируй, как всегда, А.Б. Не мучай себя раскаянием. Наше поведение может быть преступным только в глазах света, а он ничего не будет знать».

Я невольно делал ударения на известных мне словах, и на этот раз смысл письма не оставлял во мне никаких сомнений.

– Что это доказывает? – поспешно воскликнула Софи. – Разве я не говорила, что переписываюсь с моим женихом таким способом? Это письмо только подтверждает мои слова о наших планах.

Она вырвала альбом у меня из рук.

– Оно было написано Антонином Бонассу, – добавила она, бросая мне вызывающий взгляд.

– Вы лжете! – воскликнул я. – Довольно комедий. Господин Дольчепиано, простите, что я обманул вас, я – Антонин Бонассу.

– А как же Падди Вельгон? Куда вы его денете? – насмешливо произнесла Софи.

– Что касается последнего, – сказал Дольчепиано, – то разрешите мне, мадемуазель, представить его как вам, так и моему молодому товарищу.

И, сдернув с себя одной рукой парик, другой мгновенно отклеив усы, автомобилист показал нам бритое лицо и рыжие с сединой волосы встреченного мной у себя на лестнице субъекта.

– Падди Вельгон! – воскликнул я полусмущенным, полурадостным голосом. – Как я не догадался раньше?

– Падди Вельгон! – глухо повторила Софи, бледнея.

– Не тратьте напрасно слов, дорогой Бонассу, – сказал он, насмешливо улыбаясь. – Во-первых, я прочитал вашу вчерашнюю исповедь. Вот она так же, как и ваше прошение об отставке. Теперь, я думаю, оно не нужно. Сознайтесь, что я хорошо сделал, помешав ему дойти по назначению. Возьмите его у меня вместе с письмом к Кристини и деньгами, которые вы вполне заслужили.

Он передал мне письма, которые я сам накануне, казалось мне, отдал Софи. У последней вырвался возглас негодования.

– Иногда бывает полезно подслушивать у дверей, – добродушно продолжал Падди Вельгон. – Это дает возможность, как вы сами видите, получать крайне необходимые сведения и, благодаря этому, подчас выручать из беды кого-нибудь из своих друзей. Я говорю о вас, мой милый Бонассу. Если бы не я, вы рисковали бы получить солнечный удар, прогуливаясь по улицам Генуи. Что же касается писем, которые мадемуазель опустила в почтовый ящик, пусть она не беспокоится. Это были просто-напросто листы чистой белой бумаги.

– Что вы должны были подумать?.. – прошептал я.

– Встретясь с вами? Но, дорогой мой, вас послала мне сама судьба. Благодаря вам, Падди Вельгон имел возможность своевременно приняться за дело, и вы были ему полезны гораздо больше, чем думаете… Мы об этом еще поговорим. Дайте мне только ликвидировать это дело. Теперь, я думаю, никто не усомнится в вашей личности.

Он посмотрел на Софи, которая казалась несколько смущенной, в противоположность Монпарно, сохранявшему полное самообладание.

– Позвольте, однако! – с достоинством произнес последний. – Мне нет никакого дела до того, что господин Вельгон уверяет, что он Бонассу, а господин Дольчепиано называет себя Вельгоном. Разбирайтесь в этой истории, как вам угодно. Но что касается меня, то я есть и буду Бонассу до тех пор, пока вы не откопаете мне какое-нибудь другое имя. Во всяком случае, не Монпарно, как бы вы там ни уверяли, так как все мы отлично знаем, что он умер и покоится сном праведника на кладбище. Убийство или самоубийство – это уже другой вопрос, но вы не можете отрицать, что видели его труп.

Я взглянул на Падди Вельгона. Как он разрешит эту загадку?

Если Монпарно был жив, – а я видел его перед собой, – кто же был убитый человек, труп которого мы видели в Мескле?

Падди Вельгон несколько секунд пристально смотрел на арестованного, и я видел, как бледность мало-помалу покрывала лицо последнего. Он терял присутствие духа.

Что же касается Софи, то она, видимо, едва держалась на ногах.

– Господин Монпарно, – строго произнес сыщик. – Отдаете ли вы себе отчет в серьезности вашего положения? Для вас самого будет лучше, если вы сознаетесь.

– Но в чем? – пробормотал Монпарно.

– В том, что вы симулировали убийство с целью получить, при помощи мадемуазель Перанди, двести тысяч франков страховой премии.

– Это ложь! – воскликнул Монпарно, делая последнюю попытку оправдаться. Но я видел, что на лбу его выступил холодный пот.

Падди Вельгон подошел к нему почти вплотную.

– Что было в красном чемодане? – произнес он, не спуская с него глаз.

Монпарно вздрогнул, но продолжал молчать. Сыщик обернулся к комиссару.

– Пора кончить эту историю, – сказал он.

– Будьте добры пригласить других свидетелей!

И, секунду спустя, среди мертвой тишины как-то внезапно притихшей комнаты, мы увидели перед собой Кристини и Саргасса.

– Сознаетесь? – снова раздался голос Падди Вельгона.

Монпарно несколько мгновений молча смотрел на вошедших, затем силы ему изменили, и он упал на стул, закрыв лицо руками.

– Сознаюсь! – прошептал он чуть слышно.

В чем сознавался господин Монпарно? Никто из нас не мог этого понять, кроме Падди Вельгона, который, видимо, отлично знал, в чем дело. Но тем не менее все мы испытывали тяжелое чувство ожидания раскрытия важного преступления.

Каждый из нас чувствовал, что услышит сейчас что-то ужасное, превосходящее все подобного рода преступления.

Достаточно было увидеть, сколько презрения и гадливости светилось в устремленных на Монпарно и Саргасса глазах Падди Вельгона.

Но в то время, как бывший представитель торговых фирм утратил последнее самообладание и, прислонясь к спинке стула, рыдал как ребенок, Саргасс продолжал оставаться закоренелым, бессознательным животным, которому доступно чувство боязни и беспокойства, но совершенно не знакомо раскаяние.

При виде меня, в глазах его зажглось красноватое пламя, и он сделал движение, как бы желая броситься на меня.

Очевидно, он считал меня главным виновником своего ареста. Но, взглянув на Падди Вельгона, который, видимо, внушал ему инстинктивный страх, он сразу успокоился и ограничился только тем, что бросал на нас злобные взгляды и сжимал кулаки.

Падди Вельгон, обменявшись взглядом с главным комиссаром, который, по-видимому, желал возложить производство допроса на сыщика, указал рукой на арестованного.

– Вы узнаете этого господина? – обратился он к Кристини.

– Господина Монпарно? Ну, еще бы! Это один из наших клиентов! – добавил тот с иронией.

– А вы? – внезапно обернулся к Саргассу сыщик. Извозчик утвердительно кивнул головой и опустил ее еще ниже.

– Отлично! – произнес с облегченным вздохом Падди Вельгон. – Дело идет вперед. Господин Монпарно единогласно признан живым. Но кому же в таком случае принадлежит труп?