Майор подошёл к стойке.

- Вызовите, пожалуйста, заведующего, - сказал он.

Буфетчица подняла голову, прищурившись, посмотрела на позднего посетителя и сердито спросила:

- Зачем вам его?

- Нужно.

- Ни днём ни ночью покоя нет, - проворчала она, но, открыв находившуюся за стойкой дверь, крикнула: - Семён Петрович! Вас требуют.

Пока майор разговаривал с буфетчицей, Миша разглядывал сидевшего в глубине зала человека. Навалившись грудью на стол, он крепко спал. Шапка его была сдвинута набок, голова лежала на руках, а ноги широко расставлены. «Неужели пьяный?» - подумал мальчик. Он заметил, что майор тоже мельком взглянул на спящего и отвернулся.

Минут через пять вышел мужчина, черты лица которого мальчик запомнил на всю жизнь.

- Что вам надо? - спросил мужчина.

- Мне заведующий нужен.

- Заведующего нет. Я замещаю.

- А это все равно, - сказал майор, протягивая листок бумаги. - Вот вам записка от начальника штаба.

Мужчина прочитал записку, равнодушно передал её буфетчице и ткнул пальцем в сторону стола.

- Садитесь за дежурный стол. Сейчас накормим. Только кухня уже не работает, разогревать не на чем.

- Неважно.

Ждать пришлось долго, пока принесли в тарелках суп. Обед полагался без хлеба, но Миша приберёг все бутерброды и теперь поделился ими с «дядей Ваней». При электрическом свете он разглядел, как был одет майор. Короткая ватная куртка, тёмные брюки, засунутые в простые сапоги, защитного цвета фуражка. Мише было очень приятно сидеть с ним за одним столом и хлебать холодный, невкусный суп. Он ждал вопроса. Когда буфетчица, собрав листочки, вышла из зала, майор тихо спросил:

- Тот?

- Он самый, - так же тихо ответил мальчик. Суп свой Миша съел в два раза быстрее Ивана Васильевича. Оглянувшись на спящего, он, к своему удивлению, увидел широко открытые глаза, пристально уставившиеся на него.

Мише стало не по себе, и он отвёл глаза в сторону.

- Дядя Ваня… а тот смотрит, - прошептал он.

- Пускай смотрит. Пьяный, наверно.

Вернулась буфетчица, забрала ножницы и баночку о горчицей, служившей для приклеивания талонов, и снова ушла.

В это время человек, притворявшийся спящим, «проснулся», зевнул и нетвёрдой походкой направился к столу, за которым сидел майор с мальчиком.

Это был новый сюрприз, от которого Миша чуть не свалился со стула. В пьяном он узнал человека, который принёс утром в Старую Деревню пакет с картошкой и показывал ребятам немецкие часы.

- Я извиняюсь, товарищ… - заплетающимся языком обратился он к майору. - Сколько сейчас времени?

- Без четверти, - сказал майор, посмотрев на часы.

- Извиняюсь… Я, понимаете ли, уснул тут…

- Пить надо меньше, - сухо бросил Иван Васильевич.

- Я понимаю… извиняюсь. Работа такая… Я, понимаете ли, тут в районе шофёром работаю… я завтра… ну, в общем, немного выпил по случаю… Извиняюсь…

С этими словами шофёр подошёл к столу, ухватился рукой за спинку стула, на котором сидел Иван Васильевич, покачнулся и ловким движением передал ему какую-то бумажку. Миши он, видимо, не стеснялся, потому что после передачи письма щёлкнул его по носу.

- Извиняюсь, это что, ваш сынок будет?

- Племянник, - сухо ответил майор.

- Очень приятно. Симпатичный у вас племянник… Извиняюсь. Надо спать. Утром мне за хлебом ехать.

Шофёр зевнул и медленно поплёлся обратно. Сев на старое место, он долго возился, что-то бормотал, но наконец успокоился и как будто опять заснул.

Мише ещё утром понравился этот коренастый, крепкий человек, а сейчас он просто был в восторге от него. Ни один артист, по его мнению, не сыграл бы так правдиво роль пьяницы.

Пшённую кашу с крошечными кусочками мяса принёс сам Семён Петрович. Поставив её перед обедающими, он облокотился о стойку буфета и обратился к майору:

- Вы из МПВО, товарищ?

- Да.

- С дежурства?

- Да.

- Нового ничего не слышно? Сталинград ещё держится?

- Кажется, да. Вам здесь, в райсовете, больше известно.

- Ничего нам тут не известно. Бьют немцы из Пушкина в нас - это вот нам известно. Скоро ли это все кончится?

- Скоро ли, не знаю, а кончится обязательно.

- Затягивается война. Наши не сдадутся.

- Да. Привычки такой нет, чтобы сдаваться, - сказал майор, поднимаясь из-за стола. - Простите, я тороплюсь. Поговорим в другой раз. Сколько платить?

Рассчитавшись, они вышли на улицу и сели в машину. Всю дорогу майор молчал и курил. Мише хотелось задать ему несколько вопросов, но он крепко запомнил замечание Николая Васильевича, что никогда ко взрослым не следует обращаться с праздно-любопытными вопросами и не заговаривать первому, пока не спросят.

По пути Мишу завезли на судно.

- Иди спать, Миша. Завтра я заеду к Николаю Васильевичу и увидимся, - сказал на прощанье майор.

Поднимаясь по трапу, Миша услышал окрик:

- Эй! Кто там? Ты, что ли, адмирал?

- Я.

- Шикарно, браток, живёшь. На машине прикатил. Миша промолчал. Его раздражал этот шутливо-покровительственный тон, но как отучить от него машиниста, он не знал. Самое лучшее - отмалчиваться.

- Ты что-то и разговаривать не хочешь?

- Если ты меня все время дураком выставляешь, то говорить нам нечего, - буркнул Миша, направляясь к себе.

- Погоди, Миша. Куда торопишься? - дружелюбно сказал машинист, загораживая дорогу. - Давай поговорим по-хорошему. Когда я тебя дураком выставлял?

- Всегда. Зачем ты меня адмиралом зовёшь?

- Да ведь я по-дружески… Погоди. Ребята за день натрудились - и спать, я на вахте один. Посидим.

Сысоев сел на бухту каната, вытащил из кармана коробку с табаком и начал крутить из газетной бумаги цигарку. Миша хотел уйти, но почувствовал какую-то новую нотку в голосе машиниста и остался.

- Сложная, брат, штука жизнь… - глухо, со вздохом сказал Сысоев, пристраивая фитиль к кремню и ловко высекая огонь. - Похоже, что я один на всем свете остался… Видел сегодня земляка. Говорит, деревню нашу немцы сожгли, а стариков моих на тот свет отправили… Печальная картина получается.

Сысоев помахал затлевшим фитилём, прикурил толстую цигарку и закашлялся.

- Тьфу! Черт! Першит в горле.

Где-то в ближайшем доме заиграл патефон. Миша вспомнил, как он тоже потерял родителей, и ему стало жаль этого одинокого человека.

- А деревня у нас была хорошая, - продолжал Сысоев, освещая своё лицо огнём цигарки. - На высоком месте, а внизу речка. Фруктовых садов много, и больше всего вишни… Весной, когда цветут, очень замечательно. Выйдешь вечером на улицу, так, понимаешь, такой аромат нежный… А днём пчелы гудят. И вот, когда все это было, так не ценил. А в плаванье ушёл, да попал за границу, тогда и заскучал. И сейчас… Стоит перед глазами вся деревня в цвету… А в речке у нас раков много. Ты ловил когда-нибудь раков?

- Нет.

- А я много их ловил, когда вроде тебя шпингалетом был. Ночью ловили. Соберёмся компанией, круглых сеток наделаем, на середину лягушку ободранную привяжем и на палках спустим с берега. А потом костёр разведём и сидим кругом, сказки страшные рассказываем. Про домовых, про русалок да про леших. Дураки были, - верили, боялись.

- Ну, а раки? - спросил Миша.

- Чего раки? Раки своё дело делают. Залезут в сетку лягушку сосать, ну и вытащим их на берег - ив ведро с крапивой.

- Зачем с крапивой?

- А в крапиве они живучими бывают. Лучше, чем в воде.

Завыли сирены на военных кораблях, их подхватили гудки заводов, а затем и городское радио объявило тревогу.

- Никак налёт! - сказал Сысоев, поднимаясь с бухты. - Давно не было. Так ты, Миша, на меня не сердись. Я ведь это так…

Они поднялись к рубке и стали наблюдать. Во всех концах города вспыхнули столбы прожекторов, пошарили по небу и исчезли. Где-то очень далеко в небе замелькали жёлтые разрывы зениток. Когда донеслись их хлопки, Миша обратил внимание на то, что патефон по-прежнему играет какой-то вальс.