Поиск
* * *
Нет, что ни говори, друзья,
Прогресса отрицать нельзя.
Все изменяется кругом
Во времени, где мы живем.
То, что казалось иногда
Отныне вечным навсегда,
Существовало миг пустой —
Мелиссы, например, настой,
Которым наслаждались мы…
Ужели души и умы
Еще томят камельи те
В салоне Маргерит Готье?
Ведь в настоящие года
Смерть от чахотки — ерунда!
Но, что ни говори, друзья,
Прогресса отрицать нельзя.
Когда банкир в конце пути
Решал преемника найти,
Который был бы чист и строг,
К окошку подойти он мог
И, шторку приподняв чуть-чуть,
Во двор конторы заглянуть.
Преемник двор пересекал,
Булавку с полу подымал.
Зачем в окно глядеть сейчас?
Профессор Фрейд решит за вас.
Но, что ни говори, друзья.
Прогресса отрицать нельзя.
Те, что Даггеру много лет
Заказывали свой портрет,
Те, что несли со всех сторон
Миниатюры в свой салон
И украшали, кто как мог,
Свой небогатый уголок,
К своим постелям в наши дни
Закажут пологи они,
На современнейший манер
Сменяют люстру на торшер.
Нет, что ни говори, друзья,
Прогресса отрицать нельзя.
Но гильотину человек
Использует и в новый век.
Ну что ж, орудье хоть куда!
Чуть медленное, вот беда!
Преступники тех давних дней,
Вы вроде маленьких детей,
Едва лишь разговор дошел
До новых философских школ,
До падших женщин, чердаков,
Молчите с видом знатоков.
Нет, что ни говори, друзья,
Прогресса отрицать нельзя!
Теперь апашей больше нет,
Исчезли финка и кастет.
Нет шлюх, спешащих к фонарю.
Речь о кухарке мсье Ландрю —
Доисторический рассказ,
Ведь крематорий есть у нас.
И, говоря по правде, он,
Как сказки нянюшек, страшен,
Когда представишь, например,
Полеты в зону стратосфер.
Нет, что ни говори, друзья,
Прогресса отрицать нельзя.
Какой на свете ропот был:
Вильгельм, мол, газы применил.
Но Хиросимы грянул час —
И эта буря улеглась.
От обезьян мы род ведем.
Мы обезьяны, но с бельем,
С традициями, с грузом книг…
Вперед стремится, что ни миг,
Системою звериных троп
До Трумэна питекантроп.
Нет, что ни говори, друзья.
Прогресса отрицать нельзя.
СТРОФЫ ДЛЯ ПАМЯТИ
1955
Вы не ждали в награду ни славы, ни слез.
Ни органных раскатов, ни мессы вослед.
Пролетело — как быстро! — одиннадцать лет.
Просто ваше оружье по плечу вам пришлось.
Даже смерть партизанам не застила свет.
Бородатые лики, вы с каждой стены
Городов наших мрачно глядели на нас.
Не портрет, не плакат, — будто кровь запеклась.
Имена ваши были французам трудны,
Их звучаньем прохожих пугали подчас.
Целый день обходили мы издалека
Те геройские лики чужих нам людей,
Минет день, и опустится ночь без огней,
И напишет дрожащая чья-то рука:
«Вы за Францию пали!» И утро ясней.
О жемчужное небо конца февраля!
Хрупким инеем час ваш последний одет.
Кто-то молвил, губами едва шевеля:
— Будьте счастливы, люди, живые, земля…
И к народу Германии злобы я душе, моей нет…
Боль и радость, прощайте… Прощайте, цветы…
Жизнь, прощай… Свет, прощай… Горный ветер, прощай…
Выйди замуж, будь счастлива, часто меня вспоминай…
В Ереване прекрасном останешься ты…
Все окончится. Мир возвратится в наш край.
Это яркое зимнее солнце на склоне холма…
Как прекрасна природа! Разрывается сердце в груди…
Но по нашим следам справедливость вернется сама,
Мелине не ослепнет от слез, не лишится от горя ума.
Ты, любовь моя, слышишь?! Живи и ребенка роди!
Было их двадцать три, когда вскинулись ружья солдат.
Двадцать три недоживших свой век и не дрогнувших перед концом.
Двадцать три чужестранца, — но каждый отныне мой брат,
Двадцать три жизнелюба, что насмерть за жизнь стоят,
Что воскликнули: «Франция!» — падая к солнцу лицом.
МОСКОВСКАЯ НОЧЬ
Как странно проходить, ступая в свой же след!
Как все тут изменилось! Или нет?
Все та же ты — лишь минули года.
Все тот же город. Снег все так же свеж.
И звезды над Кремлем, и тянется Манеж…
Лишь ночь светлей да голова седа.
Я прохожу и мест не узнаю.
Зачем-то площадь милую свою
За эти годы Пушкин перетек.
И тень решеток на его бульвар,
Как бы нарочно для влюбленных пар,
Легла узором стихотворных строк.
Перед Чайковским улица бела,
Сверкающая изморозь легла,
Лицо и грудь ему запорошив.
И даже ЗИМ, что мимо проскользнет,
Своим движеньем мягким не прервет
Запечатленный бронзою мотив.
Крест-накрест свет бежит вдоль новых трасс,
Мрак разгоняя в полуночный час,
Все множа ввысь растущий Вавилон.
Огромный дом, как часовой, встает,
И старых переулков переплет
Им, словно звездным небом, озарен.
О деревянный домик, палисад
И двор, где дворник много лет назад
Колол дрова… Осталось все вокруг
По-прежнему, и лишь масштаб не тот,
И человек по-новому живет,
И голоса его сильнее звук.
Все в новой роли. Все меняет рост.
В плечах раздался круто взмывший мост.
Москве-реке на Волгу путь открыт.
Для старых пароходов глубока,
Бежишь ты, и хранит тебя, река,
Величественный кованый гранит.
Москва растет и ввысь и в ширину,
Как женщина, что, отдаваясь сну,
Раскидывая крылья рук и ног,
Летит куда-то в поисках любви.
Так и Москва строительства свои
Разбрасывает щедро вдоль дорог.
Она растет, подъемля в высоту
Свою любовь, надежду и мечту,
И там, где Бонапарт ее увидел свет,
С тех Воробьевых гор, с тех Ленинских высот
Ее дитя, грядущий день встает,
Смеется, светит Университет.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: