Поколебавшись, Флауэрс спросил:

— Но если мы не станем наказывать подобных жуликов при каждой возможности, то как же мы покончим с ними?

Человек с блокнотом усмехнулся.

— Для этого и существует Комитет. Мы наказали Джона Боуна, отказав ему в продлении контракта, — он нахмурился. — Во всяком случае мы так думали до сегодняшнего дня.

— Что вы хотите этим сказать? — встревожился Флауэрс.

— Сегодня Джон Боун вас отпустил…

Под взглядом пяти пар суровых глаз Флауэрс даже съежился.

— Он не отпускал меня. Я сам сбежал!

— Вы намерены занимать наше время подобной чепухой? — раздраженно спросил председатель. — От него не убегают. Мы можем предъявить вам пленку, на которой в подробностях записано, как вы лечили его.

— Но я же сбежал! — перебил взволнованный Флауэрс. — Я применил суперсоник и неокураре. А лечить его не стал.

— Невероятно! Особенно если учесть, что лечение вы ему все-таки назначили.

— Всего лишь сахарные таблетки.

— Какая разница? Для него они достаточно эффективны.

— Неужели вы не понимаете, что он ни за что не послал бы вам пленку, если бы я согласился его лечить! Пленка ему нужна была только для шантажа!

Члены Комитета переглянулись.

— Неплохой довод, — задумчиво сказал председатель. — Но есть и другие факты, убедительно доказывающие вашу несостоятельность и пренебрежение к врачебной этике.

Председатель включил магнитофон, оказавшийся тут же, на столе. Флауэрс услышал собственный голос, с недозволенным сарказмом разглагольствующий о медицине, непомерных взносах, налогах и социальных проблемах. Потрясенный Флауэрс не верил своим ушам. Проклятье, кто-то великолепно отредактировал его досужие разговоры в комнате общежития.

«Хэл! — понял он. — Хэл, как ты мог?..»

До чего все просто! Хэл Мок до колик боялся экзаменов и решил уменьшить конкурс, отдав друга на заклание.

Председатель поднялся и скучно произнес:

— Утром мы ждем от вас заявление о добровольном отчислении. Затем вы соберете личные вещи и навсегда покинете Центр. И если когда-нибудь и где-нибудь вы будете уличены в попытке лечения и в любом способе медицинской помощи вообще, то по законам штата и…

Возражать было бессмысленно. Покорно выслушав приговор, Флауэрс спросил:

— Для чего вам доктор Рассел Пирс?

Глаза председателя жестко сощурились. Он обратился к человеку с блокнотом:

— Доктор Пирс… Кажется, он пропал еще лет шестьдесят назад? Если не ошибаюсь, сейчас ему должно быть более ста двадцати пяти лет, так? По-моему, он давно умер.

Безразличие овладело Флауэрсом. Он перестал слушать. В сердце его словно вонзился скальпель, оно сжалось от острой боли и безысходного отчаяния.

Истина… Кто знает, что это такое. Очень часто жизнь успевает кончиться, прежде чем человек познает ее. Но еще чаще он только у самого заката начинает понимать, что целиком ее нет ни у кого. Если ему повезет… Но слишком легко принять часть за целое. И можно всю жизнь обманывать себя, однажды приняв ложь за истину. Может ли медицина быть одновременно и благом и преступлением? Может ли доктор Пирс быть героем и мерзавцем одновременно?

Флауэрсу показалось, что он наконец-то все понял: половина идеала хуже, чем его полное отсутствие; по сути идеала нет вообще, все имеет свою обратную сторону.

Флауэрс молча повернулся и вышел. Он отыскал в холле здания телефон, набрал номер своей комнаты, затем отрывисто произнес в трубку несколько коротких грубых фраз. Выехав на дорогу я включив автошофер, он достал из сумки несколько таблеток амфетамина и сгрыз их, как леденцы.

Стимулятор еще не начал действовать, а настроение его уже улучшилось. Что ж, неплохо было быть «винтиком» гигантской машины, какой являлся Центр, но отныне придется действовать самостоятельно.

Он фазу заметил, что за ним следят, но отнесся к этому с полнейшим равнодушием.

— Привет, — сказал он дежурному фармацевту. — У тебя нет желания выпить чашечку кофе?. Впереди у тебя целая ночь. Скучища невообразимая.

— Было бы неплохо.

— Тогда беги. Только быстро. За аптекой я присмотрю. Раздираемый противоречивыми желаниями, дежурный заколебался, но показаться трусом перед медиком ему тоже не хотелось.

Дождавшись, пока он уйдет, Флауэрс осмотрелся вокруг и направился к хранилищу. Тяжелая дверь, к счастью, оказалась открытой. На полке в дальнем углу лежала картонная коробка. Ее содержимое оценивалось приблизительно в 10 000 000 долларов. Он взял одну ампулу, положил ее в карман. Постоял в раздумье, затем, решившись, забрал остальные одиннадцать.

— Большое спасибо, — чуть позже поблагодарил его запыхавшийся фармацевт.

— Не за что, — небрежно ответил Флауэрс.

У решетчатой двери экспериментальной палаты стоял охранник.

— Я не вижу вашей фамилии в списке, — недовольно пробурчал он, рассматривая список лиц, имеющих допуск в палату.

— Да вот же! — Флауэрс ткнул пальцем в строчку. — Какой-то болван неправильно ее написал. Должно быть Флауэрс, а здесь Пауэрс.

Сработало. Экспериментальная палата находилась в самом конце коридора. Флауэрс быстро прошел мимо хранилищ крови и органов. Он шел, не обращая внимания на сверкающие никелем и эмалью хирургические машины и прочее, что еще так недавно завораживало его.

Под истощенным телом Пирса госпитальный матрас почти не прогибался. Глаза его остались закрытыми, даже когда Флауэрс потряс его. Флауэрс взял шприц, наполнил его из ампулы, которую только что украл, сделал внутривенное вливание. Ждать пришлось довольно долго. Это становилось опасным, и Флауэрс начал волноваться. Наконец веки старика дрогнули.

— Доктор Пирс, вы помните меня? — шепотом спросил Флауэрс. Пирс кивнул. — Я вытащу вас отсюда. Вместе с Лией. Она здесь. Вы не против?

Пирс опять кивнул, уже энергичнее. Тут же в палате находилась тележка для транспортировки лежачих больных. Подкатив ее к кровати, Флауэрс перенес на нее почти невесомое тело Пирса. Лицо он накрыл простыней.

— Поехали.

Отжав тормоз, он покатил тележку. Мимо проносились закрытые двери комнат, средоточие человеческих страданий. Охранник в дверях ошарашенно проводил их взглядом.

Уже в лифте Пирс слабым голосом спросил:

— Что ты мне вколол, медик?

— Эликсир жизни. По-моему, это только справедливо.

— Справедливость — штука редкая, — через силу усмехнулся Пирс.

— Когда вы его получали в последний раз?

— Шестьдесят лет назад.

«Вот даже как? — подумал Флауэрс. — Значит, причина его долголетия вовсе не в эликсире».

— Вы сказали, что отдадите Лии свои глаза. Это действительно так?

— А ты сумеешь?

— Не знаю, — честно признался Флауэрс. — Очень уж рискованно. Один, да еще в спешке… Жаль, что она отказывается от чужих глаз. Не понимаю… Я бы мог взять в хранилище. Конечно, это не мое дело…

— Тебе еще рано понимать. Ты так молод… Считай это даром любви, если угодно. От него нельзя отказываться. Не говори ей пока ничего. Позже она сама поймет, что это искупление отцовской вины за то, что моя дочь с рождения была лишена света мира. А сейчас я только лишь возвращаю ей его.

Флауэрсу везло: в приемном покое никого не оказалось, фамилию Лии в списках он нашел быстро. Там же был и номер палаты. Прихватив еще одну тележку, он вкатил ее в палату и остановился у постели.

— Лия!

— Это ты, Бен? — отозвалась она.

Ее слабый голос на миг ослабил его решимость. Давненько его не называли Беном.

— Ложись на тележку. Быстро. Нам нужно спешить. Отца я уже выкрал. Очередь за тобой.

— Невозможно, Бен. Ты погибнешь.

— Уже погиб, — ответил он. — Похоже, с официальной медициной мне не по пути.

Вот и лифт. Этажом ниже он направил тележку в операционную глазного отделения, куда заблаговременно прикатил Пирса. Тележки легонько ударились одна о другую. Лия коснулась рукой руки отца.

— Отец!

— Лия!

Нежность, звучавшая в их голосах, пробудила у Флауэрса ревность. Он даже почувствовал себя покинутым и одиноким.