Мы вышли на балкон. В саду уже не было слышно детских голосов. Светила полная луна. Острее чувствовался запах цветов. Где-то раздалась песня, послышались звуки рояля.

— Чудесный вечер, — сказала я. — А в Англии-то какой ад… Детей эвакуируют из Лондона. Муля! Война пугает меня, не дает покоя. Норвегия, Голландия, Франция… почти вся Европа покорена фашистами. Отвратительный «новый порядок» шагает за их танками и пулеметами. Подумай, Париж — немецкий город! Вспоминается «Жан Кристоф»… Жгучая ненависть французов к немецкому сапогу.

— Не надо говорить о войне, — попросила Мария Владимировна.

Я переменила тему разговора:

— Думаю на следующей неделе уехать на свое чудесное озеро. Хлеба созревают. Мне такой пейзаж и нужен. Может, тебе на недельку отпуск дадут? Поехали бы вместе. Хорошо отдохнем. Сколько этюдов напишем! Я там все подготовлю к своей картине о Кирове, а отделывать буду здесь.

— Не знаю, попробую. Может, и отпустят.

Замечательное выдалось утро. На Балтийском вокзале — масса народа. Еле удалось протиснуться в вагон электропоезда. Через сорок минут я и Муля были уже в Мартышкине. Перешли железнодорожное полотно, спустились к морю. Ширь-то какая! — Да, хорошо тут, — согласилась Муля. Мы пошли пешком в Петергоф. Шоссе ровное. Оно аллеей рассекает заповедный парк. Вековые дубы, старые липы. Вот парк поднимается в гору. Свернули на; узкую тропинку. Добрались до ручейка в глубоком овраге. Через него перекинут причудливый мостик из серого камня. Местами из щелей каменных глыб вылезает ярко-зеленая трава. Кругом ручейка тенисто, прохладно, почти темно. Раздвинули кусты, остановились очарованные. Перед нами «Собственная» — бывший царский дворец. Солнце пылает в зеркальных стеклах. Чудесная; архитектура. Сели на ступеньки террасы. Зеленая просека спускается прямо к морю. После темного парка — сразу залитый солнцем простор, сияющее и такое широкое море.

На полукруглой площадке около дворца статуи Одна из них поразила меня. Это Амур, потемневший местами поломанный. Но оторваться от него невозможно. В лице Амура все знание любви и жизни, печаль и неотразимое лукавство.

От дворца опять тропинка под гору. Лента ровного шоссе. Поселок Бобыльск. По всему берегу санатории, здравницы.

Подошли к небольшому красному каменному зданию — кузнице Петра Первого. За ней — гранильная фабрика, Петергофский парк.

Вот и дворец Марли. Ровный, как зеркало, блестящий квадрат пруда. Лучами расходятся мостики, под ними тихая, местами позеленевшая вода.

— Уже пустили фонтаны!

Как ярко горит «Золотая гора». Каскад воды и золота.

Тихо журчат фонтаны «Колокольчики». Чем ближе к Большому дворцу — тем больше народа.

— Пойдем лучше на берег моря, Муля, — предложила я. — Там отдохнем. А позднее, когда зажгут иллюминацию, выйдем на главную аллею.

Так и сделали.

Вот и берег. Здесь людей меньше. Многие с детьми. Ребята бродят по песку, собирают камушки, раковины. На взморье белыми лебедями выплыли яхты. Ветер надул паруса. Понеслись…

— Путь добрый! Яхты уже едва видны.

Почему так притягивают к себе дали?..

— Сережа, что ты делаешь! Иди скорее назад!

— Мама, мой корабль ушел в море!

Шлепают босые ножки по воде. Острые камни мешают идти.

— Мама, мне не догнать его!

Кораблик, подхваченный волной, уходит от берега. Его тоже зовут синие дали.

— Лови его, сынок!

Молодая женщина, сбросив туфли, торопливо снимает шелковые чулки.

— Мама, он уходит! — мальчик, всхлипывая, бежит вперед. Вода уже выше колен. Штанишки намокли. Кораблик мчится все быстрее!.. Женщина, приподняв юбку, шагнула в воду, остановилась, измеряя расстояние взглядом.

Мимо мелькнула фиолетовая майка, бритая голова. Держи, мальчик! — вместе с корабликом физкультурник поставил Сережу на песок, вежливо козырнул матери и присоединился к товарищам.

— Досада какая: не взяли альбом и краски! Как хорошо бы написать взморье, — сказала Муля.

— Ничего! Здесь так легко дышится… Посмотри, солнце уже спускается к закату.

— Фейерверк! — крикнул кто-то.

Все бросились к широкой аллее. Впереди нас шла молодая стройная женщина. Она вела за руку кудрявого, очень живого малыша.

— Пойдем скорее! Мы не увидим! — кричал мальчик и тянул за руку мать.

В аллее становилось все теснее. Со всех сторон валил народ. Наконец, мы свернули к дворцу. Там, освещенные цветными огнями, били фонтаны. Выше всех взлетали струи «Самсона». На горе, озаренной ракетами, сиял Большой дворец. Толпа смотрела безмолвно. Тишину прорезал громкий детский крик:

— Мама! Мама!

И в ответ не менее испуганный голос матери:

— Алик, Аленька, где ты?

Мать кудрявого мальчика старалась пробраться через толпу, стоящую стеной. Плач ребенка доносился издалека. И вдруг Алик засмеялся и радостно крикнул:

— Мама, вот я!

Над толпой, высоко поднятый, передаваемый из рук в руки, плыл малыш. Его кудри растрепались. Белый костюм, залитый красными, синими, фиолетовыми огнями казался необычайным, и сам мальчик, довольный, счастливый, был очень хорош. Публика аплодировала. Мать схватила маленького беглеца, крепко прижала его к себе.

Фонтаны журчат. Падают каскады разноцветных водяных искр. Гремит оркестр. Молодежь спешит к площадкам. Там уже кружатся пары. Музыка всюду. Танцуют, поют, играют. Старинный парк наполнился чудесной песней о жизни, молодости, счастье…

— Как хорошо, что у нас мир!

Ракеты всё выше забираются в небо. Далеко их видно…

Мы поднялись к дворцу и остановились около балюстрады. Внизу огромная фигура «Самсона». Золотая, залитая светом, окруженная сиянием, пеной бьющих фонтанов. Кругом нарядная толпа. Горит отраженными огнями просвет канала. Вспыхивает темная листва старых деревьев. Вот взошла луна. Осветилось море.

— Поедем на пароходе?

Мы обошли стороной главную аллею. Везде тесно, весело. Наконец мы на пароходе. Он медленно отходит от берега. С палубы смотрим на освещенный дворец фонтаны.

Рядом со мной стоит, опершись на перила, старичок Повернувшись ко мне, он говорит:

— Петергоф! Умеет наш народ хранить, беречь свои сокровища. Первое время я боялся за дивное произведениё искусства. Теперь рад сознаться в своей неправоте. Плохо знал я народ. Сегодня целый день Провел здесь, Счастливым возвращаюсь. Да, Петергоф Стал еще лучше!

Старик приподнял шляпу и пошел на корму: там не было ветра. Мы с Мулей остались на носу парохода. Хотелось посмотреть с моря на Ленинград. Яркий свет луны позволял видеть даль.

Пароход тихо приближался к городу.

Ленинград! Есть ли на земле город лучше?

Освещенный лунным светом, он прекрасен. До боли захватывает сердце.

Великий город!

Густой туман кругом. Стволы деревьев едва можно различить. Досада какая! Сегодня назначены физкультурные состязания. Маруся звала на стадион. Наверно, в такую погоду ничего не будет. Я взяла новый журнал, попала на интересную статью и забыла о времени. И вдруг солнечный луч упал на страницу. Подняла голову: солнце, синее небо, золотые листья. Туман рассеялся. Только на земле осталась еще легкая дымка. Скоро исчезнет и она.

Быстро оделась, вышла на Кировский. Дома из серого гранита. Они поражают строгой красотой своей архитектуры. Между ними сады и скверы. Деревья покрыты желтыми, красными и темно-зелеными листьями. Земля под ними словно устлана чудесным ковром. Так хорошо на нее легли листья осени.

Свернув по Карповке, я попала на маленький висячий мост, перекинутый через речку. Он качается. Под ним гладь воды. На противоположном берегу густой сад, а с этой стороны тихая улочка. Ленинград… Можно голами ходить по твоим улицам и все же узнать тебя до конца невозможно. Такой ты разный и огромный стадион. Две Невки смыкаются здесь. Стадион занимает полукруглый мыс. Рядом фабрики, заводы. Красные флаги на воротах, вдоль забора. Слышна музыка Я немного запоздала. Подаю входной билет.