Потом она стрелой вылетела наружу. Она была словно пьяная, и настолько потеряла голову, что не услышала пения жаворонка. Торопливо, непривычно широкой дорогой, бежала она к лесу. Снова вокруг шелестели деревья, по-прежнему падали на нее тяжелые капли росы, привычные запахи овевали ее, звучали родные голоса птиц. Бурная радость наполнила ее. Но эти места были ей не знакомы, и она не знала, в какую сторону идти.

— Гурри!

Она испуганно вздрогнула. Это был отец. Они изумленно смотрели друг на друга.

— Как ты сумела так прыгнуть? — спросил наконец Бэмби.

— Я не прыгала, — ответила, смеясь, Гурри.

Она быстро и коротко рассказала обо всем отцу. Бэмби тоже засмеялся. Он ничего не понял из случившегося, но у него словно гора свалилась с плеч.

Смех отца очаровал Гурри.

— Где мама?

Она спросила об этом от счастья без всякой задней мысли.

— Идем, — сказал он.

Они долго шли незнакомыми тропами. Потом Гурри начала узнавать заросли деревьев; теперь она устремилась вперед и отцу приходилось ее сдерживать. Наконец они добрались до лежки.

Фалина уже проснулась и была на ногах.

— А вот и мы, вдвоем, — сказал Бэмби.

— Гурри, — тихо проговорила мать.

— Мама, — сказала Гурри.

Разбудили Гено.

— Ух ты! Сестра! — закричал он.

Иволга в воздухе взмахнула крыльями от радости и вскрикнула:

— Как я рада!

Это она сказала просто так, не думая о семействе ланей. У нее был свой собственный праздник, который каждый день начинался заново. Праздник бытия.

Фалина с детьми торжественно и гордо шла на луг. Она грациозно переступала ногами, словно танцевала. Посадка головы выдавала ее благородное происхождение. Не осталось никаких следов горя, унижений и забот. Она словно преобразилась, снова стала добродушной, спокойной мамой. Теперь она имела право и хотела себя показать. Ей не надо было больше ни от кого скрываться, не надо было стыдиться, не надо было ни о чем сожалеть.

Дети тоже шли не так, как раньше, а чуть горделиво. Они начали взрослеть, и взрослость прелестно сочеталась с еще проявляющимися детскими повадками. Какая то радостная серьезность отличала Гено, словно это он пережил страдания и приключения сестры. А Гурри, казалось, сохранила прежние легкомыслие и живость. У нее была грация маленькой девочки-балерины, чистое, чарующее обаяние беззаботного существа, рожденного для счастья. Мать и отец баловали ее, она принимала их любовь, как нечто само собой разумеющееся, как должное.

Бэмби нигде не было видно.

Ролла, Бозо и Дана не поверили своим глазам, когда Фалина с двумя детьми вышла на луг, Фалина, если не принимать во внимание ее праздничное настроение, вела себя как обычно. Гено тоже, а Гурри и подавно.

«Ничего не случилось. Все в порядке, иначе и быть не могло!» — казалось, говорил весь их вид.

— Гурри! Гурри! Гурри! — в растерянности кричали друзья, перебивая друг друга. — Ты снова здесь? Ты жива? Это же просто чудо!

— Я жива! Конечно жива! О каком чуде вы говорите?

— Но. Послушай… — Ролла не знала, что и оказать.

— Лис. Разве этого не было? — вскричала Лана.

— А Он? Разве Он не унес тебя с собой? — напомнил Бозо.

Гурри отбивалась.

— Подумаешь, какие пустяки, ничего страшного.

— Это не пустяки, — настаивала Лана.

— Расскажи! — требовал Бозо, — Расскажи без воякой утайки.

Ролла приказала:

— Ты должна рассказать все по порядку.

— Расскажите же, наконец! — обратились Бозо и Лана к Фалине и Гено.

Но Гурри заявила:

— Нечего рассказывать! Отец меня освободил! Теперь вы это знаете! И все!

Она ускакала. Задорно понеслась по шелковистой траве. Открытое пространство, возможность свободно двигаться и отсутствие сетки радовало ее, как радует жаждущего глоток свежей воды.

Остальные помчались за ней. Бозо и Лана хотели ее остановить, но Гурри не дала себя ни поймать, ни задержать. Гено бодро скакал за ней следом. С Фалиной осталась Ролла.

— Как это произошло? — начала она.

— Ты же слышала, — ответила Фалина, — Бэмби освободил нашу дочь…

— Я слышала это, конечно… Но такое событие! Это, вероятно, захватывающе интересное событие?..

— Спроси у Гурри!

— Она ничего не говорит.

— А я знаю немногим больше, — искренне заверила ее Фалина.

— Так как же нам хоть что-нибудь разузнать?

— Ну, — замялась Фалина, — спроси у Бэмби.

Ролла вскипела:

— Бэмби! Я что, могу его увидеть? А если даже и увижу, разве я имею право заговорить с ним? Кто осмелится это сделать?

— Почему же нет? — простодушно спросила Фалина.

Ролла почувствовала себя уязвленной; но любопытство было сильнее обиды. Она попробовала подобраться с другой стороны:

— Тебя давно не было на лугу…

— Ты думаешь? — Фалина притворилась удивленной. — По мне так я всегда была здесь.

— Мы ни разу вас не встретили. — ни тебя, ни Гено.

— Это случайность, — сказала Фалина.

Как только начало светать, шесть ланей отправились в чащу к своим лежкам. Они пошли в разные стороны, и настроение у них тоже было разное. Ролла чувствовала себя обиженной. Бозо и Лана были недовольны.

— Я не понимаю Гурри, — выпалил Бозо. — Из нее ничего не вытянуть!

— Она ходит вокруг да около, — возмущалась Лана. — Она веселее, чем обычно, и не говорит почему.

— Она смеется над нами, — проворчал Бозо.

— Совсем как мать, — вскользь заметила Ролла.

— Вот как? Правда? — Бозо хотел знать больше. — Фалина тоже молчит?

Лана усмехнулась:

— Как понять: «Отец меня освободил»? Только это от нее и слышишь.

Ролла повторила:

— Бэмби освободил нашу дочь… И все! Ни одного слова больше. Бэмби! Ну, конечно, он вожак, красивый и добрый! Но это еще не причина для невыносимого высокомерия всей семьи!

Они продолжали возмущаться, пока, наконец, не уснули, повторив несколько раз одно и то же.

Фалина со своими детьми тоже долго не могла уснуть. Но у них настроение было получше.

Все новые и новые посетители приходили поздороваться с Гурри и пожелать ей счастья. Все «сторожа» сидели вокруг на нижних ветках кустарника вместе со своими друзьями, которых они привели с собой, так что птиц и зверюшек собралось много: целая стая сорок, несколько соек, даже одиночки-вороны, в придачу к ним три белочки, которые опирались на свои пушистые хвосты. Почтенное собрание с волнением, восхищаясь и удивляясь, слушало подробности о превратностях богатой событиями судьбы Гурри.

Она описала комнату егеря. Все пришли в ужас. Она рассказала о маленьком, огороженном сеткой пространстве, в котором была заперта большую часть своего пребывания в плену. Такое невозможно было себе представить, и все удивлялись Гурри. Она рассказала про филина. Вороны и сороки тут же злобно загалдели.

— Вы не должны его так ненавидеть, — сказала Гурри.

Ее тут же перебили:

— Что? Не надо его ненавидеть? Этого вора! Этого разорителя гнезд! Этого убийцу!

Гурри не хотела им говорить, что как раз те, кто с ненавистью ругается, виновны в таких же злодеяниях, в которых они обвиняют филина. Поэтому она только сказала:

— Вы несправедливы по отношению к нему. Филин только бедный пленник и никто больше.

— Он получил по заслугам! — И возмущенный хор успокоился. — Пусть сидит в плену! Так ему и надо!

— Но, Гурри, как ты убежала из плена? — добиралась белочка до сути дела.

— Да! Да! — закричали все. — Как это тебе удалось? Говори же!

— Отец, — заговорив об отце, Гурри встала, — отец освободил меня, — объяснила она.

Фалина и Гено тоже встали, подчеркивая свое уважительное отношение к отцу. Гурри стоя рассказала о том, как отец ночью появился у нее, как он перепрыгнул высокий забор. И тут ей пришлось долго говорить, чтобы слушатели, хоть немного представили себе забор. О своих собственных безуспешных попытках перепрыгнуть через него она умолчала. Рассказала только о том, как отец мощным прыжком вырвался на свободу. И потом концовку: как на рассвете Он узнал о посещении отца по следам на траве, как Он, явно испугавшись отца, сразу же ее освободил. Так Гурри поняла происшедшее. Собравшиеся благоговейно следили за рассказом.