Теперь Гено, застывший в кустах от ужаса, испытал на себе страх, который исходил от Него. Теперь он вдохнул Его запах, заставляющий задыхаться и терять голову. И Гено увидел Его, даже услышал, как Он разговаривает. Гено стоял неподвижно, не в силах сдвинуться с места.
— Бедняжка, — сказал Он тихо, нагнулся к Гурри, осмотрел рану и взял оглушенную лань на руки. — Ничего, все будет в порядке. Бедная малышка, я возьму тебя с собой. Выстрели я на секунду позже, тебя бы уже не было на свете.
Он отшвырнул лиса ногой в кусты и ушел.
Гено бросился наутек, прочь от мертвого лиса, прочь от Него, — растерянный, беспомощный, наполовину потерявший разум. Увидев гибель сестры, он не мог опомниться.
— Мама! Мама! — кричал он в душевной тоске. Он забыл обо всем, он не мог не кричать: — Мама! Мама!
Пошатываясь бродил он по чаще. После того, что произошло, оставаться в одиночестве было невозможно.
— Мама! Мама!
С шорохом и треском раздвинулись ветки. Фалина появилась перед ним, но от растерянности он не сразу ее узнал и у нее на глазах заплакал:
— Мама! Мама!
— Я здесь, — сказала Фалина, — в чем дело?
Сзади прозвучал удивленный голос Бэмби:
— Это ты, Гено? Разве я вам не запретил…
Гено с трудом выдавил из себя:
— Гурри… Гурри…
— Где Гурри? — спохватилась Фалина и пришла в отчаяние, когда Гено сбивчиво рассказал: — Лис… он выскочил… кровь… потом… потом… Он… с огненной рукой… мертвая.
— Что с Гурри? — закричала Фалина.
— Что случилось с Гурри? — спросил взволнованно Бэмби.
— Ее, — запнулся Гено, — ее взял Он… ушел вместе с ней. Вместе о ней ушел… ушел.
Бэмби и Фалина молчали, несчастье словно оглушило их.
Потом Бэмби тихо сказал:
— Моя прекрасная маленькая девочка…
Эти слова потрясли Гено. Где-то в душе у него еще теплилась маленькая неосознанная надежда, что если он найдет родителей, может быть, все снова будет хорошо. Теперь этот слабенький лучик угас; родители ничем помочь не могут.
Фалина тихо плакала:
— Я не должна была оставлять детей одних. Ни за что! Моя Гурри, моя любимая бедная Гурри…
Гено был с ней согласен: она не должна была оставлять их Одних… Если бы она была с ними, такого, наверное не случилось он видел горе матери, ее раскаяние, боль отца и молчал. Он скрыл также, как легкомысленно, не обратив внимания на все предупреждения, пошла Гурри навстречу опасности. Он хотел пощадить родителей.
— Она, — Бэмби запнулся, — она умерла?
— Я не знаю, — задрожал Гено, — в самом деле… я не знаю.
Втроем они вышли на опушку леса и с омерзением смотрели на лиса, который с развороченным боком, вытянувшись, лежал в подлеске.
— Будь ты проклят, убийца, — проговорила Фалина.
— Иногда, — сказал Бэмби, — иногда Он бывает справедливым… Не всегда… Но иногда Он таким бывает.
— Может быть, — сказала Фалина, — может быть. Он спас ее…
Оба вспомнили Гобо, которого Он спас и выходил, но само по себе это было печальное воспоминание. Они вышли на луг, где в траве все еще была свежа кровь Гурри и кровь лиса.
— Здесь она страдала, — всхлипнула Фалина, — моя Гурри… моя нежная Гурри…
Уткнув нос в землю, Бэмби отправился через темный ночной луг в ту сторону, куда ушел Он. На следующее утро лис исчез, но его запах был еще отчетливо слышен. Бэмби спрятался поблизости.
Теперь Фалина всегда была рядом с Гено. Мужа и отца они ни разу не встретили. Белочка рассказывала им, что видела Бэмби. Он выбирал странные дороги, попадался на глаза в тех местах, где никто не подумал бы искать его.
Белочка очень сочувствовала их беде.
— Ах, когда это произошло, я как раз спала. Конечно, я не завидую лису. Он убил его. Только маленькая принцессочка.
Это так печально.
Белочка сидела столбиком, опираясь на распушенный хвост, и в подтверждение своих чувств, прижимала к белой грудке передние лапки. Однако, остроконечное ушки с торчащими симпатичными хохолками придавали ей задорный вид.
Сорока и сойка рассказали Фалине то, что скрыл от нее Гено.
— Я ни в чем не виновата, — оправдывалась сорока, — лиса я заметила загодя, видела, где он сидел в засаде. Сколько я ни звала, ни предупреждала, все было напрасно.
— Маленькая принцесса меня не услышала — она не хотела слушать, — защищалась сойка. — Я ей кричала и кричала! Все было напрасно! Жалко маленькую! Очень Жалко!
— Несчастья могло бы и не случиться, — тараторила сорока, — потому что Он караулил только лиса.
Фалина застонала, и Гено прижался к ней теснее.
Единственное хорошее известие принесла неясыть. Она не кричала, не собиралась никого пугать. Она прилетела бесшумно, села на самую низкую ветку, качнулась взад и вперед, почистила перышки и осторожно повела разговор:
— Не горюйте, принцесса Фалина… Судьба! От судьбы не уйдешь.
— Но судьба, как вы ее называете, не должна быть такой беспощадной, — ответила Фалина.
— Чего вы хотите? — возразила неясыть. — Разве судьба может быть милостивой ко всем?
— Вы так считаете? Моя несчастная девочка… Такая чистая, такая молодая… И вот…
— Не горюйте! Не горюйте! — неясыть приветливо гукнула. — Ваша дочь жива!
Фалина подпрыгнула, дрожа от радости:
— Гурри… жива?
У Гено отлегло от сердца, он слушал с восхищением.
— Дело было так, — рассказывала неясыть. — Он прошел под мои гнездом. Я не утверждаю, что люблю Его. О, нет! Но я видела, что Он нес кого-то из ваших. Он нес его не так, как Он нес бы убитого огненной рукой. Вы знаете, я любопытна, я сразу полетела вслед за ним и узнала Гурри. Конечно, дети меня не жаловали. Но я уже все забыла. Собственно говоря, вашу. Гурри я ни в чем не могу упрекнуть. Только мальчик грубил мне.
— Простите! — перебил ее Гено. — Пожалуйста, простите меня!
Неясыть ему не ответила и продолжала рассказывать:
— Я увидела, что у Гурри течет кровь. Мне стало ее жалко, и я подумала о вас, принцесса Фалина, о ваших заботах, о вашем горе, о Бэмби… Пока Он шел, я летела над Ним очень низко. Я заметила, что Гурри шевелится; она шевелилась все сильнее, приходя в себя. Она хотела вырваться на волю, тянулась к земле! Но Он не отпускал ее; мне показалось, что Он ее ласкал. Мне очень хотелось помочь Гурри, и я стала кричать у самого Его уха, кричать так громко, как только могла. А вдруг Он испугается и отпустит Гурри. Куда там. Он ведь никого из нас не боится здесь в лесу, и моего крика Он не испугался. Обо всем я уже рассказала Бэмби. Вы можете не волноваться! Ваша Гурри выздоровеет, несомненно…
— Если только она жива, — пробормотала Фалина с болью в сердце, — если она только жива. Во всяком случае, спасибо вам за известие. Мне никогда вас по-настоящему не отблагодарить.
Прежде чем неясыть успела возразить, Гено пылко попросил ее:
— Пожалуйста, пожалуйста простите меня! Простите меня! Я раскаиваюсь в своей глупости! Я очень уважаю вас… Поверьте мне: я каждый раз пугаюсь. Только мне стыдно было в этом признаться. Пожалуйста, пожалуйста, простите меня!
— Ну, хорошо! Хорошо! — От гордости и удовлетворения неясыть превратилась в шарик. Она была довольна и засмеялась:
— Видите, мы тоже чего-то стоим. Старики порой тоже могут пригодиться. Не следует так уж пренебрегать стариками только потому, что вы молоды.
— Я никогда не пренебрегал вами!
— Пусть это послужит вам уроком, — поучительным тоном сказала неясыть. — Молодежь, собственно говоря, мало что знает, но уверена, что знает все лучше всех! Вы происходите из благородного рода, принц Гено, вам присуще благородство ваших родителей, и это великодушно с вашей стороны, что вы просите у меня прощения. Я прощаю вас, да, я буду вашим другом.
Она была просто великолепна, эта неясыть.
Проходили недели. Бэмби не было видно.
— Где отец? — часто спрашивал Гено.
— Понятия не имею, — отвечала Фалина.
— Мама, — спрашивал Гено, — мама, почему ты не радуешься? Ведь Гурри жива.