При въезде на Хауэн-роуд стоял знак: «сквозной проезд запрещен». Я развернулся, остановил машину и весь оставшийся путь прошел пешком по мокрому асфальту. По сторонам улицы были разбросаны дома, и через листву деревьев тускло светили огни.

Из темноты меня тихо окликнули:

— Лью?

Я увидел Вилли Маккея. На нем был темный^дожде-вик, его усатое мокрое лицо казалось нереальным, как на спиритическом сеансе. Он стоял под деревом, с веток которого непрерывно капало. Я подошел к нему.

— Они еще не показывались,— сказал он.— Насколько верна твоя информация?

— Весьма приблизительна.

Надежда, что Север принесет мне удачу, сразу же потускнела, на душе стало темно.

— А сама Сторм дома?

— Да, она там. Но с ней никого нет.

— Ты точно знаешь?

— Точно. Гарольд видел ее в окне, что с той стороны дома.

— Что она делает?

— Ничего. В последний раз, когда я проверял Гарольда, он сказал, что, вероятно, она кого-то ждет.

— Думаю, надо пойти поговорить с ней.

Вилли крепко схватил меня за локоть..

— Ты хорошо подумал, Лью?

— Может быть, она что-то слышала о них. Она — мать старшего мальчика.

— Ну ладно, иди, не буду тебя задерживать.

Вилли отпустил мою руку и отступил в сторону.

Оставшийся путь я прошел по мокрой гравийной дорожке. На фоне ночного неба четко вырисовывались две конические башенки, придававшие дому средневековый готический вид.

Однако, когда я подошел поближе, иллюзия развеялась. Над входной дверью висел разноцветный фонарь, из которого вывалились отдельные кусочки стекла; это делало его похожим на беззубый рот, оскалившийся в усмешке. Лестница на веранду подгнила, и ступеньки ее прогибались под моей тяжестью. Я постучал в дверь, которая оказалась незапертой.

В освещенном коридоре появилась Эллен. Ни рот ее, ни глаза почти не изменились, если судить по фотографии многолетней давности. Поэтому седина в волосах казалась случайной. На ней было длинное платье с рукавами, запачканными внизу красками. Она двигалась с врожденным достоинством.

Когда она подошла к двери, ее взгляд выдал напряженное ожидание и страх.

— Кто вы?

— Мое имя Лью Арчер. Ваша дверь была не заперта.

— Надо исправить замок.

Она поиграла кнопкой на замке.

— Вы детектив, не так ли?

— Вас хорошо информировали.

— Мне звонила Марта Крэндел. Она сказала, что вы разыскиваете ее дочь.

— Сьюзен была здесь?

— Нет еще. Но Марта сказала, что она, наверное, приедет.

Эллен посмотрела в темное пространство позади меня.

— Марта сказала, что мой сын Джерри путешествует вместе с ней.

— Совершенно верно. И вместе с ними еще внук Лео Броджеста.

Казалось, Эллен ошеломлена.

— Откуда у Лео мог появиться внук?

— Он оставил после себя сына, вы же знаете. У сына тоже родился сын, которому сейчас шесть лет. Именно из-за него я и приехал сюда.

— Зачем им понадобился шестилетний мальчик?

— Точно не знаю, надеюсь узнать об этом у них.

— Понимаю. Не хотите ли войти?

С какой-то неуклюжей грацией она сделала жест рукой; дыхание ее участилось.

— Мы можем подождать их вдвоем.

— Вы очень добры, миссис Килпатрик.

Это имя явно не понравилось ей, видимо, напомнив о неприятном прошлом. Она поправила меня:

— Мисс Сторм. Сначала это было моим художественным псевдонимом, а потом я стала им пользоваться постоянно. Другого имени у меня нет уже много лет.

— Я слышал, что вы художница.

— Не очень хорошая. Но я занимаюсь живописью.

Она провела меня в большую комнату с высоким потолком. Стены были увешаны картинами. Большинство было без рам, да и само исполнение производило впечатление незаконченности. Казалось, что они и не могут быть закончены.

Все окна были занавешены, за исключением одного — эркера. Сквозь листву деревьев виднелись огни Сосали-то, разбросанные по склону холма.

— Прекрасный вид,— заметил я.— Вы не против, если я задерну занавеску?

— Пожалуйста. Вы думаете, что они оттуда наблюдают за мной?

Я посмотрел на нее и увидел, что она говорит серьезно.

— Кого вы имеете в виду?

— Ну, Джерри, Сьюзен и маленького мальчика.

— Вряд ли.

— Знаю, что вряд ли. Но мне всегда кажется, будто за мной наблюдают, особенно по вечерам. Задернутые занавески не спасают. Рентгеновские лучи... Или какое-то существо с глазами... испускающими такие лучи.., Называйте его Богом или чертом — это не меняет дела.

Я отошел от окна и снова внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было бы открытым, если бы не странное выражение глаз.

— Что же вы стоите, мистер Арчер? Не хотите ли присесть?

Она указала на старое тяжелое кресло с прямой спинкой.

— Я лучше бы посидел в другой комнате, где мы были бы не так видны.

— Я тоже.

Она провела меня через коридор, ведущий к входной двери, в другую комнату. Она напоминала кабинет и была такой маленькой, что в ней можно было заболеть клаустрофобией. Наклонный потолок даже в самом высоком месте не позволял мне стоять выпрямившись.

К стене хлебным мякишем была прикреплена репродукция с картины «Четыре измерения» Гарри Снайдера. Рядом, совершенно с ней контрастируя, висела старая гравюра, изображающая парусное суденышко, борющееся с ветром. В углу ее сохранилась медная табличка с надписью: «Вильям Сторм. Нил энд Ламбер компани»,

Эллен уселась за стол рядом с телефоном, а я сел напротив. С близкого расстояния я наконец рассмотрел цвет ее лица. Он был приятным, но каким-то безжизненным, напомнившим мне цвет высохшей листвы. Сейчас было трудно представить себе, как Эллен могла вызвать ту страсть, которая завлекла их с Лео Броджестом в «хижину», а потом и еще дальше.

Она поняла, что я разглядываю ее, и с явным неудовольствием прервала это занятие:

— Я совсем не такая, как вы думали. Я делала один или два мистических опыта и теперь знаю, что каждая ночь является первой ночью вечности.

— А что вы скажете о днях?

Эллен коротко ответила:

— Мне лучше работается по ночам.

— То же самое я могу сказать о себе.

Она повернулась ко мне. Ее движения были порывистыми.

— Марта рассказывала обо мне?

— Только самое хорошее. Она сказала, что вы спасли ей жизнь, когда она была еще ребенком.

Видно, ей было приятно услышать это, но, к сожалению, не развлекло.

— Вы знаете о моей связи с Лео Броджестом? Иначе зачем бы вам произносить его имя?

— Мне ведь нужно вызволить из беды его внука.

— Я похожа на параноика?

— Может быть, немного. Это потому, что вы живете одна.

— Откуда вы это знаете, доктор?

— Я не доктор, а пациент. Я сам живу один.

— Таково было ваше желание?

— Нет. Моя жена не смогла со мной жить, а сейчас я уже привык к этому.

— Так же, как и я. Я люблю свое одиночество,— неубедительно проговорила она.— Иногда я рисую всю ночь. Для моей работы не нужен солнечный свет. Я рисую духовные вещи.

Я вспомнил о ее картинах, висевших в другой комнате. Они напоминали о сильных потрясениях и открытых ранах. Я спросил:

— Марта сообщила вам о том, что случилось с Джерри? Похоже, он сломал руку.

Ее живое лицо перекосилось от жалости,

— Где же он сейчас может быть?

— В дороге, если не надумал поехать куда-нибудь в другое место.

— А что заставило его сбежать?

— Вам это должно быть известно лучше, чем мне.

Она покачала головой.

— Я не виделась с ним пятнадцать лет,

— Почему?

Она удивленно посмотрела на меня, будто считала, что я должен знать о ней все. Вообще ее взгляд говорил о том, что большую часть времени она проводит в размышлениях и всякого рода фантазиях, не думая о реальности и собственной жизни.

— Мой муж... мой бывший муж не мог простить мне Лео.

— Я так и не понял, что с ним произошло,— сказал я.

— Я тоже. Я приехала в Рено, чтобы оформить развод, а Лео должен был там присоединиться ко мне. Но он никогда больше не появился. Оставил меня здесь одну-одинешеньку...