- Значит, продукты и всё такое, вы привозите сами?

- Да, почти всё. Часть они выращивают прямо на месте, часть получают через благотворительные организации, часть – как необходимое для ремонта оборудование и детали. Там же до сих пор все эти базы числятся, как «третья линия обороны». Знаешь, – если вдруг, когда-нибудь, кто-нибудь пробьётся из-за Рубежа, то предполагается, что пустующие базы можно будет использовать для организации ещё одной линии в Кольце.

Я кивнула.

- Ну, вот так потихоньку и перебиваются. Плюс – отец согласился на проведение некоторых медицинских экспериментов, из разряда очень долгосрочных, на охраняемой им базе. Мы выращиваем опасные ингредиенты для лекарственных препаратов. За это тоже кое-что капает.

- Опасные? А как же здоровье? – поразилась я.

- А мы устойчивые. Нам это не мешает, зато платят неплохо. И нашим фармацевтам материал бесплатный достаётся.

- Они тоже, что ли, лекарства разрабатывают?

- Да.

- А зачем? У вас же иммунитет?

- Нам не нужно, а вот людям… Наш отец серьёзно болен, и уже несколько лет держится только на наших разработках и силе воли.

- Сочувствую… – мне стало неловко. Тут же вспомнилась фигура в кресле и глубокий голос: «Здравствуй, дорогая наша девочка…»

- Спасибо. Это ещё одна причина для нас поскорее найти планету для проживания. Он мечтает быть похороненным в земле. Говорит, никогда не любил космос.

- Но столько лет прожил именно в космосе.

- Да.

- Он у вас очень сильный, – задумчиво сказала я, грея пальцы о горячую чашку. Почему-то стало холодно.

- Он – самый лучший, – как нечто, само собой разумеющееся, сообщил Эдор. – Ну, так вот… Мы говорили о деньгах. Семье нужно довольно много денег, и их надо было как-то зарабатывать. Не просто прокормить столько народу. Даже если учитывать наши скромные запросы.

- В смысле?

- В смысле, что мы там ели по очереди, один раз в три дня. Для роста и нормального самочувствия вполне хватало, мы же специально приспособлены для лишений. В основной массе. Каждодневное питание необходимо только некоторым врачам и поварам, а так… Справлялись. Поначалу вообще одна сухая смесь и концентраты были, и ничего. Выжили.

Я бросила пить кофе и теперь таращилась на Эдора, вальяжно расположившегося на стуле.

Это я считала своё детство тяжёлым? Это мне было обидно, что покупают мало игрушек? Это я устраивала скандалы родителям, когда они пытались не отпускать меня на затяжные вечеринки с Линн? Мои бы проблемы да генно-изменённым… Стало жаль контрабандиста, просто до слёз. Не удержавшись, быстро вытерла глаза.

Похоже, мачо заметил, потому что выпрямился на стуле и серьёзно заявил:

- Эй, а вот оплакивать нас не надо! Мы ещё живы, знаешь ли! Что за манера, – ты рассказываешь о пройденный трудностях, ожидаешь, что тебя похвалят, скажут, что ты велик, как герой древности, а вместо этого над тобой хлюпают носом, как будто ты упал и разбил коленку… Тэш, прекрати!

- Угу, уже, – прогундосила я, старательно изгоняя слезливое настроение.

Если уж сам Эдор расценивал свою жизнь, как нечто эпическое, следовало поддерживать его в этом. И вправду, отсутствие нормального детства – это не самая большая трагедия в жизни. Их вот, например, никто в секс-игрушки не превращал. Что, кстати, снова вернуло мои мысли к заморышу.

- Ладно, Всевидящий пусть присматривает за твоей жизнью, ты мне лучше скажи, зачем так вцепился в Маугли?

- Я вцепился?!

- Нет, наверное, я вцепилась!

- Я всего лишь начал его учить!

Мы бы ещё долго, вероятно, спорили на тему воспитания, если бы меня не отвлекла Деона, сообщившая, что Маугли во сне стонет. Я подхватилась и побежала в спальню, на ходу информировав Эдора о возникшей проблеме. Он тут же сорвался следом.

Когда я открыла двери, то и сама расслышала тихий, явно не первый, стон. Не успела впасть в панику, – Эдор включил ночное освещение и стало видно, что с лягушонком всё в порядке: кожа нормального для него зелёного цвета, никаких признаков рвоты или кровотечения, – словом, ничто не напоминало ту жуткую ночку на корабле, когда Деона разбудила меня почти теми же словами. Облегчённо вздохнув, я потрогала лоб заморыша, – и температуры нет. Тем не менее, он опять застонал. Я осторожно потрясла его за плечо, потом ещё, – тёмно-зелёные глаза распахнулись, будто он и не спал.

- Маугли, – осторожно спросила, стараясь не напугать. – Что с тобой? Что-то болит?

Он помолчал, словно прислушиваясь к себе, потом кивнул:

- Да, сагите… Болит, всё болит…

- Где? – я откинула одеяло и принялась ощупывать лягушонка. – Здесь?.. Здесь?.. Или здесь?..

- Везде, сагите… Внутри…

Я оглянулась на Эдора.

- Как ты думаешь, надо вызывать Вигора?..

Контрабандист хмыкнул, присел на кровать и медленно прощупал ногу кикиморыша, периодически надавливая, словно что-то искал. Потом пожал плечами и сказал:

- Вроде, всё нормально. Ну, похоже, началась перестройка организма после облучения. Тебя же предупреждали, что ему будет фигово? Вот, пожалуйста. И боли поэтому плавающие и неопределённые. Короче, поздравляю, – твой гуманоид растёт.

- Растёт?! – я, не удержавшись, тоже села на кровать.

- Ну, он же явно не дотягивал до нормальных размеров, вот и растёт. Первые сдвиги. Готовься, Жужелица, это только начало. Дальше будет хуже.

Маугли снова застонал и попытался перевернуться на бок, поджимая колени к груди. Я мрачно посмотрела на мачо и пошла искать контейнер с лекарствами, выданными Вигором. Среди немалого количества различных пилюль нашлось обезболивающее, причём в виде инъекций. Я сделала лягушонку укол и обняла его, укачивая, как ребёнка. Всего через несколько минут он расслабился и снова задремал. Укрыв заморыша, сделала знак Эдору и мы на цыпочках удалились из спальни.

Пока спускались вниз, я с горечью думала, что явно поторопилась с расчётами, – если кикиморышу будет постоянно вот так больно, я не то, что на несколько месяцев – на десять лет растяну этот процесс взросления, Плорад его возьми, лишь бы заморышу не было так плохо… Всё-таки, я не садистка, чтобы обрекать его на такую «жизнь». Он и сам меня проклянёт, если я заставлю его жить, постоянно мучаясь. Надо что-то придумывать: например, отменить такие частые процедуры облучения, пусть всё идёт медленно, но зато безболезненно.

Эдор тоже что-то обдумывал по дороге, поэтому молчал. Мы дружно домолчали до кухни, где уселись опять за стол и только тогда контрабандист заявил:

- А к Вигору всё-таки лететь надо. Пусть посмотрит его.

Я кивнула. Да, если бы сейчас могла показать лягушонка эскулапу, мне было бы намного проще. Несмотря ни на что, викингу я верила. Значит, полетим…

- Ладно, что ещё ты хотела узнать? – спросил мачо, стряхивая задумчивость.

Я постаралась сосредоточиться. Что-то там, в записи о жизни генно-изменённых, которую я смотрела, меня насторожило. Вспомнить бы ещё, что…

- Скажи, пожалуйста, а ваш Хранитель когда-нибудь улетал с базы?

- Да, два раза. Первый – когда потребовалась личная встреча с человеком, помогавшим нам наладить постоянную связь с теми, кто готов был нам продавать нужные вещи, не задавая лишних вопросов. А второй – когда умерла его единственная родственница. Он организовывал похороны.

Я покачала головой: двадцать пять лет добровольного заключения – это уже по любому законодательству тянет на досрочное освобождение. Мне хотелось помочь ему, освободить от непосильной тяжести, лежавшей все эти годы на его плечах. Конечно, я не титан, и небо перехватить не смогу, но какой-то толк от меня может быть. Тем более, когда этого так ждут. Я вспомнила, как радостно приветствовали меня все, кого я видела на записи. А, вот и вспомнила, что хотела спросить у мачо:

- А сколько у тебя… двойников?

- Девять.

- Девять?! – я была в шоке. – И что, вас всех… по десять?

- Нет, не у всех. Это зависит от того, сколько эмбрионов каждого вида было взято. Например, нас, стратегов, – десятеро, генетиков, как Вигор, – пятеро, кибер-специалистов, подобных Авинору, – семеро. И не спрашивай, почему так, – этого никто не знает. Самый первый Хранитель давным-давно умер, так что спросить не с кого. А записей, чем он руководствовался, когда выбирал тех, кого собирался спасти, не осталось. Возможно, он просто набрал тех, кто попался под руку, и всё.