Китнисс медленно брела к дому… Глаза щипало то ли от ледяного ветра, то ли от горьких слез. Она склонялось ко второму.

Ну, почему, почему судьба к ним так несправедлива? Столько испытаний и потерь… и вот настал мир, только их жизнь, похоже, никогда не вернется в мирное русло…

Возвращаться в пустоту своего дома совсем не хотелось. Китнисс направилась к ментору.

— О, солнышко, ты по делу или в гости? — Китнисс вдруг стало стыдно, ведь в своем затворничестве после прихода холодов, она звонила ментору лишь, чтобы справиться о состоянии Пита, и ни разу не спросила о состоянии самого Хеймитча.

— И то, и другое, — не сразу нашлась она.

— Врёшь и не краснеешь. Ладно, выкладывай.

— Пит… — комментарии излишни. У Китнисс и ментора всегда были две темы для разговора — выживание и сын пекаря. В первом случае надобность в беседах вроде как отпала — Революция кончилась (правда, Победители по старой памяти продолжали выживать, да и неудивительно — после всего-то пережитого). А вот вторая тема, напротив, набирала обороты как раз теперь, — Я хочу его вернуть… Хочу ему помочь… Но он… сторонится меня.

— Детка, не пори горячку. Понимаю, что тебе неймется, терпением ты никогда не отличалась, но в этом случае я бы советовал послать свои желания куда подальше и научиться просто… ждать. Усекла?

— Хеймитч, но ведь…

— Китнисс, да пойми ты, что давить на него нельзя! Когда он будет готов — ты поймёшь.

— Ладно.

— Ладно? Так просто?

— Если так лучше для Пита…

— Так лучше для вас обоих…

Вот с этим утверждением она бы поспорила. После того, как Пит побывал в ее доме, она с уверенностью могла сказать, что он для нее — то единственное лекарство от душевной боли и ночных кошмаров. Кто бы выписал рецепт… И желательно на всю оставшуюся жизнь.

— Как скажешь. Буду тихонечко сидеть у себя в доме и сходить с ума, — получилось как-то резко. И немного… жалко.

— Господи, так я ведь не запрещаю тебе с ним общаться. Просто с обнимашками стоит повременить!

— Да он сам теперь не подпустит меня и близко! — голос ее сорвался, — Думаю, он даже видеть меня не готов.

— Солнышко… — Хеймитч пытался сгладить углы, но что он мог?

— Не стоит! — Китнисс зло глянула на ментора, понимая, что он-то как раз ни в чем не виноват. Виновата она, а расплачиваются все.

— Я пойду… — уже спокойнее попрощалась она и направилась к выходу.

— Не пропадай…

Эбернети, сидя в своем излюбленном кресле, обреченно вздохнул. С окончанием Войны проблемы не кончились, а приобрели иное свойство. Но он надеялся, что его бывшие трибуты справятся и теперь.

******

Китнисс все же пришлось вернуться в пустоту своего дома. Чтобы хоть как-то отвлечься, она решила заняться домашними делами. Но ее мысли неизменно возвращались к блондину в соседнем доме. И как держать себя в руках, если ей до безумия хочется его объятий? А разве она не признана сумасшедшей? Даже удивляться нечего.

Ночь неумолимо приближалась и Китнисс, завернувшись в шерстяной плед, сидела у камина. Только тепла она практически не ощущала… Ночь для девушки давно превратились в предвестницу кошмаров и жутких сновидений. А сегодня засыпать будет еще тоскливее… Поэтому Китнисс не торопилась ложиться, а, свернувшись в кресле, глядела на огонь.

Огонь… Ей вспомнилось другое пламя. Пламя Революции, уничтожившее все, что было дорого ее сердцу. Даже Пит… Его Душа, его Память, его Любовь сгорели в этом пожаре, а искрой послужила она сама…

С такими невеселыми мыслями она все-таки провалилась в сон. Пугающе беспокойный, но сон…

Снился ей… Пит.

Арена 74-х.

Переродки.

Морник.

Только на этот раз все пошло совсем иначе. Пит не стал дожидаться ее сигнала и проглотил ягоды, жертвуя собой ради нее…

Душераздирающий крик. Бессилие. Боль.

Китнисс бросилась к Питу, прекрасно осознавая, что все ее попытки окажутся тщетными — его не вернуть.

Как всегда, пробуждение несло ей море слез и… облегчение. Он жив. Он здесь.

Вот только Пит был совсем не здесь, а блуждал во мраке воспоминаний о ней, и кто виноват, что даже те, что были настоящими, несли ему только боль и страдание? Ответ очевиден.

Китнисс вновь ощутила себя одинокой. Похоже, единственный, кто в ней нуждался, это кошмар, подпитываемый ее страхами и потерями.

А как спокойно и мирно ей спалось еще с утра… Так случалось всегда, когда Пит был рядом.

Только вот надежное «когда» превращалось в призрачное «если»…

В любом случае, как бы ей ни хотелось иного, Китнисс решила держать дистанцию. Если для Пита так будет лучше, она будет жить (точнее — существовать!) ожиданием своего мальчика с хлебом… И когда (или снова если?..) он будет готов, она будет рядом.

Всегда…

Пит все также продолжал избегать Китнисс и попутно пытался разобраться в себе… Но чем больше он думал о девушке и приступах, тем тоскливее ему становилось. Ему хотелось ее увидеть, но Пит не смел… Долгими зимними вечерами он тосковал по себе прежнему, и по ней… любой.

А она? Он никак не мог понять — она тянулась к нему, потому что он был охморен, и теперь чувство вины не давало ей покоя, или… она просто нуждалась в нем?

Вернись он полностью здоровым… Что его ожидало бы — счастливая жизнь рядом с любимой или полное разочарование?.. Он не знал. И это отсутствие истины разъедало его сознание…

Он многое вспомнил о прошлом, только ощущение, что угол обзора изменился… Время заштопало его Память, но оставило безобразные шрамы, которые вряд ли когда-то исчезнут. Он все еще боялся себя нынешнего, боялся причинить ей вред, а потому… держался от нее подальше.

Он снова пил, стараясь выкинуть из головы образ брюнетки, но все попытки оказались тщетными. Она преследовала его и наяву и во сне, представая перед ним то милой и доброй, то мерзкой и гадкой.

Однажды, сидя в своем подвале, Пит, как обычно, пытался избавиться от мыслей о ней, в очередной раз напиваясь до беспамятства. И вдруг ему послышались тяжелые шаги на лестнице. Кто мог к нему пожаловать?..

Увидев гостя, у Пита все похолодело внутри. Катон, собственной персоной… Опять посетители с того света.

Трибут из Второго (мертвый!) ухмылялся, глядя на него.

— Ну, что, женишок?.. Опять распустил нюни?

— Не твое собачье дело! — Пит понимал, что соперника по Арене здесь на самом деле нет, но игнорировать его насмешки не мог.

— Слушай, если уж тебе так тошно на этом свете, покончи с ним! А мы тебя горячо встретим, ты уж не сомневайся.

Не то чтобы Пит не задумывался над таким вариантом… В капитолийской лечебнице ему частенько приходила такая мысль — покончить с этим миром самому и дело с концом. Но он не мог. Это было бы слишком… эгоистично… нечестно… Нечестно по отношению к другим, тем, кто отдал бы все, лишь бы вернуться в мир живых… Жизнь — это дар. В его случае, правда, жизнь больше походила на проклятие. Но… за все нужно платить. Пит расплачивался по полной за то, что когда-то на 74-х Играх вовремя не подох.

— Спасибо за приглашение, — усмехнулся Пит, — Но я пока воздержусь.

— Что ж. Имей в виду, мы с нетерпением ждем тебя в любое время, — Катон хищно улыбнулся и растворился в воздухе.

— Не в этот раз, — уже скорее убеждая себя, прошептал Пит.

Зима, наконец, подошла к концу. Пит очень ждал, когда потеплеет, надеясь, наверно, что с приходом тепла и его душа немного расцветет и станет легче. На деле же весна подступала, словно к горлу комок — и легче отнюдь не становилось.

С Китнисс они почти не пересекались, а при встрече… шарахались друг от друга, будто прокаженные. Теперь то далекое утро у ее камина казалось лишь нереальным сном. Но Пит хорошо помнил внезапное желание убить ее, выползшее из глубины… души?.. Так что он все также старался держаться от девушки подальше, да и она сама больше не стремилась встретиться с ним. Может, боялась приступов? Пит внутренне усмехнулся. Китнисс и чего-то боится?.. Нет. Скорее, не видит необходимости.