Все это было на руку философу. Сейчас упавший беглец был отличной приманкой. Погоня была совсем близко, и она тоже не считалась с условностями – время от времени вспыхивал фонарик.

Философ поступил и разумно, и гуманно. Когда человек, догнавший беглеца, встал чуть ли не над телом, когда этот человек приказал отбросить подальше оружие, когда он подкрепил свои слова незамысловатой матерщиной, – тогда философ, переложив пистолет в левую руку, воздвигся из куста и правой нанес сзади рубящий удар по шее. Матерщинник лег.

– Вставай, – велел философ. – Идти сможешь?

– Ты кто? – спросил лежащий.

– Свой.

– Вовчик?…

– Нет, не Вовчик. Держи.

Сделав шаг, философ протянул беглецу руку. Но тот, скотина неблагодарная, попытался, зацепив его правую ногу своей правой же, левой брыкнуть в колено.

Беглец имел мало опыта в проведении подобных приемов, а философ, наоборот, опытом обладал значительным. Когда прием был завершен, оказалось, что беглец брыкнул воздух.

– Кретин, – сказал философ. – Давай вставай, пока этот не оклемался. А то мне его прикончить придется.

– Ты кто? – спросил беглец, уже не радостно, как в миг несостоявшегося узнавания Вовчика, и не агрессивно, а с недоумением.

– Какая разница? Вставай теперь сам. Только тихо.

Он перевернул обмякшего противника на спину, уверенно сунул руку ему в правый нагрудный карман, достал маленькую рацию и сразу нажал нужную кнопку.

– Шестнадцатый, шестнадцатый, я сорок третий, что случилось, шестнадцатый? – очень отчетливо произнес мужской голос.

– Слышал? – спросил философ, выключая рацию. – Они его уже ищут. И у них есть прибор ночного видения, по меньшей мере один. Надо убираться.

– А это? – спросил беглец, имея в виду рацию.

– А это с собой возьмем. Пригодится. Ты – Костомаров?

– А ты откуда знаешь?

– Лешка сказал. Сказал, что тут еще должны быть Аркан Фоменко, Вовчик Куренной и Витька Костомаров. Видишь – запомнил.

– Где Лешка? – поднимаясь уже без помощи, с таким кряхтением, которое помогает скрыть болезненный стон, спросил Витька.

– Потом расскажу. Тихо…

Философ прислушался. В лесу было тихо, и он опять включил рацию.

– Шестнадцатый, шестнадцатый! Я – шестой! Ответь немедленно! – это был уже явно голос командира.

– Шестнадцатый, сорок третий и шестой. Только трое провалились, что ли? – спросил философ.

– Откуда я знаю! По-моему, их больше было. Кто-то же отрезал меня от Фоменко!

– Не ори. Вы были вдвоем с Фоменко?

– Какое твое дело?

– Какого черта ночью вдвоем по большаку разгуливали?

– Надо было – и разгуливали. Где Лешка?

– Нет Лешки.

– Как – нет? А Машка где?

– Ты, Костомаров языком ля-ля будешь, или из леса выбираться? – хмуро спросил философ. – Пошли. По дороге объясню.

– Да кто ты такой?

Философ тяжко вздохнул.

– Егерь я здешний… то есть, тамошний… Когда вся эта заваруха случилась, и меня вместе с вами занесло. Удостоверение, что ли, предъявить?

Витька тоже вздохнул.

– Пойдем, – сказал он. – На хрена тут удостоверение.

– Вот и я так считаю.

– Фоменко жалко… Послушай, ты точно про Машку ничего не знаешь?

Философ помотал головой.

– Не скули. Насчет Фоменко еще ничего не известно. А Машка твоя могла остаться там.

Оказалось, что Костомаров хорошо ушиб ногу и быстро идти не может. Философ покрутил круглой башкой, словно взрослый, что оценивает нанесенный ребенком ущерб. Но все равно быстро идти они не могли – темнота только и знала, что подсовывать колдобины и отполированные временем изгибы вылезающих из земли корней. Философ шел первым, Костомаров плелся за ним. Вдруг лес слегка осветился – в небо взмыла зеленая ракета.

– Ого! – сказал философ. – Совсем обнаглели. Интересно, сколько их осталось.

– Нам бы до утра продержаться, – ответил Костомаров. – Я уже здешний костюм добыл, могу и днем ходить, а они, как дураки, в камуфле. А ты?

– Я тоже по-здешнему хожу. Где вы с Фоменко столько времени пропадали? Я думал, не дождусь вообще никогда.

– А ты нас?… – тут до Костомарова дошло. – Так это ты?… На паперти?…

– Я. Меня Лешка научил.

– А?…

– Потом.

Философ привел Витьку туда, где поселился сам, – в сарай при мельнице. Дал дворовому псу обнюхать гостя, потом завел его вовнутрь, соорудил ему ложе и сам повалился рядом. Выкопав в сене нору, пристроил туда фонарик и зажег ненадолго. Свет шел такой, какой мог пробиться, – слабенький, но его хватало и не было видно снаружи. Теперь они впервые смогли разглядеть друг друга.

– Как тебя звать? – спросил Витька.

– Феликс.

– Что так?

– Батька поляк был. Меня и в католичество покрестили. Ну, значит, из всей вашей компании ты один уцелел. Лешка… Ну… Ну, не было у меня тут ни шприцов, ни антибиотиков!…

– Ясно…

– У него две пули в бедре сидели. Да еще – сам знаешь что… Вот ты – на сколько выпал?

– Откуда я знаю! Меня Фоменко спас – он раньше очухался, подобрал меня, оттащил от дороги, завалил сеном и сел ждать. Два дня караулил. А ему самому повезло – выпал, как ему кажется, всего часа на два, и потом голова полдня болела. А ты?

– Я? Черт его знает… Когда оклемался – оказалось, я себе чуть ли не окоп в полный профиль отрыл голыми руками и там сидел. Ты тоже почувствовал?

– Страх, что ли?

– Ну, что-то вроде.

– Еще как почувствовал! А Лешка?…

– Лешка меня научил. Успел. Тут, говорит, еще наши должны были оказаться. А есть такое правило – если в лесу от своих отстал, никуда не дергайся, сиди на заднице, за тобой вернутся. Они, говорит, будут знать, что я никуда не ушел и где-то тут их жду. Они меня найдут… Ну, много чего еще говорил, потом бредил.

– Так это он тебя научил про пятна и про Оккама?

– Не умножай количество сущностей сверх необходимого? Он.

– Это бритва Оккама… – борясь с собой, прошептал Витька. – Был такой англичанин Оккам…

Голос сорвался.

Философ по имени Феликс погасил фонарик. Некоторое время он молчал, давая Витьке возможность совладать с собой.

– Я понял, что в одиночку отсюда не выберусь. Думаю – как вас отыскать? Вот, сидел на паперти, про небесные пятна толковал. Пророчествовал… – тут Феликс тихо фыркнул. – Думал – пойдут обо мне слухи, может, до вас дойдут.

– А знаешь – дошли. Мы ведь тут недели две уже болтаемся. Все прочесываем, всех расспрашиваем. Тут же почтовые станции, люди ночуют. Я у какого-то деда этот лапсердак ночью спер. Потом пьяный кирасир меня в фараона играть выучил на свою голову, я у него лошадей выиграл! Чтоб я сдох, если еще раз вздумаю банк метать! Потом я каких-то местных жителей научил играть в буру Мы с Фоменко думали, что это Вовчик или Лешка на паперти проповедует. Оказалось, ты. А послушай…

– Что?

– Как ты вместе с Лешкой оказался?

– Сам не понял. Ты же помнишь, что там было. Я, кажется, вообще кульбитом летел. Потом, в окопе, себя ощупал – фр-р!

Феликс издал совершенно лошадиный звук, который образуется, если мелко потрясти головой, выдыхая сквозь вибрирующие губы.

– Ну?…

– Ну, вылез, отряхнулся, тихо. Идти куда-то надо. Гляжу – человек лежит, в клетчатой рубахе. Это он и был. Я думаю, он не меньше чем на сутки выпал, если по ранам судить.

– А при нем ничего не нашел? Сумку, рюкзак?

– Нет, Витя. При нем были только сломанные очки.

– Да?… Точно?

– Точно, Костомаров.

Некоторое время они молчали.

– При нем должен быть ноутбук, – тусклым голосом сказал Витька. – Он с этим ноутбуком не расставался. А там – программа. Он первым делом кинулся ноутбук спасать…

– О программе он рассказывал, – согласился Феликс. – Он догадался, как ее нужно переделать, и страшно жалел, что ноутбук пропал. Хорошо, нас мельник приютил.

– Слушай…

– Что?

– Лифчик у тебя откуда?

– Этот? – Феликс потрогал свой десантный жилет, весь в карманах, который Витька, нахватавшийся в агентстве новостей всякого словесного добра, назвал именно так, как полагается. – А ты думаешь, я тут как на курорте сижу? Я ведь уже с этими ребятами пересекался.