Все-таки немало изменилось за последние пятнадцать лет. Он отпускал меня с миром – а тогда бы я так просто не отделался. Он не мог согласиться со мной вслух, но согласился мысленно: да, заварили кашу… А с другой стороны, ноутбук вместе с программой пропал бесследно – и что я теперь могу доказать? Да, был программер Лешка Золотухил, да, ушел в какие-то болота с городским сумасшедшим Арканом Фоменко, где они благополучно и сгинули. А в другом городе пропала влюбленная пара, что тоже обеспокоит только родителей. Он рассуждал так – но я рассуждал иначе!

Родись я в каком-нибудь пятнадцатом веке – мне бы цены не было. Но и сейчас не все потеряно.

– А вам не приходило в голову, что один человек уцелел? Он видел, как пятно втянуло в себя и экспедицию, и тех, кто ее преследовал, но мертвой хваткой вцепился в трос, и его выдернуло обратно. Он два дня шел лесом, лишившись памяти, сам не зная куда, чуть не утонул в Семеновских болотах, но он очухался и выбрался. И знаете, что он сделал? Он сел на первый же поезд, везущий в Белоруссию. Там у него родственники живут. Карманы у этого товарища были набиты кредитными карточками, так что через три дня ему привезли все необходимые документы, и он выехал в Польшу. А теперь вы его не найдете НИГДЕ.

– А для чего бы нам его искать?

– Хотя бы для того, чтобы спросить, где завершается маршрут, который начался на Семеновских болотах. И который, между нами говоря, уже завершился.

– То есть как?

– Ребята не высовываются, чтобы не возник известный парадокс. Какое-то время им еще придется побыть за границей. Они УЖЕ вернулись – понимаете? Он встретил их, он их отыскал! Скажу по секрету – он все сумасшедшие дома в той местности прочесал. И эти ребята могут рассказать правду…

– Не думал я, что вы, Борис Петрович, унизитесь до дешевого блефа, – проникновенно сказал он.

Я только посмотрел на него. Дешевый трюк! Он полагает, что я сейчас достану видеокассету, начну вопить и брызгать слюной, дам, наконец, точный адрес того отеля? А кто его разберет – может, и впрямь считает, что блефую. По такой физиономии не понять – сдвинет прозрачные бровки и думает, будто напустил холоду…

– Человек, который знал место выхода, далеко не нищий человек. Он довольно оригинальный тип нового русского – заработал сколько-то денег, решил, что ему этого на остаток дней хватит, и принялся мило бездельничать… – я вспомнил, что Лешка с Грядущим рассказывали про Вовчиков чердак, и усмехнулся. – А вот теперь мы начнем торговаться.

– Торговаться?

– Вы поставили на своих людях крест, но мы, охотники за зелеными человечками, ребята простые, непритязательные и у нас каждый на счету. Я знаю, что вы фактически арестовали и прячете Марианну Древлянскую. Кроме всего прочего, это способ давления на ее отца. Я узнал это от уцелевшего участника экспедиции. Он видел, как ваш человек тащил ее по лесной тропе. Ну так что же мы будем делать с Марианной Древлянской?…

Вот Дробышев и оказался с бритвой Оккама в руке.

Он сидел передо мной, сильно озадаченный такой новостью. Он уже сильно усомнился насчет блефа. И он мучительно размышлял, как спасти проект, который в его бумагах числился уже не как «Янус», а совершенно иначе. Я, словно шахматист, окружил проект всякими угрожающими фигурами.

– Лечить мы ее будем, – тихо сказал Дробышев. – Она в госпитале, в очень тяжелом положении. Тому парню удалось спасти тело, а душу… Хотелось бы верить в лучшее…

Спасти? Это было что-то новое.

– Я уже вышел из старшего детсадовского возраста, – любезно сообщил я. – Вы держите у себя Древлянскую, чтобы она не рассказала, как вы напали на безоружных людей, как вы убивали безоружных, чтобы отнять ноутбук…

– Да нет же! – вдруг заорал он. – Никто на них не нападал!

– А стреляли, выходит, болотные черти?!

Мы уставились друг за друга, словно два петуха перед схваткой. Наконец-то я действительно вывел его из терпения!

– Да на черта ребятам было бы стрелять?!.

– Значит, стреляли? Стреляли?

– Если бы не эти…

– Кто?

– Если бы я знал! Перед отъездом Фоменко совещался с вами – ваша идея была послать с ними группу прикрытия?

– Кого? Какую группу?

– Ну, значит, это еще кто-то, хотел бы я знать – кто, послал своих людей разбираться с вашими идиотскими туманными пятнами. Мы хотели сперва убедиться, что все эти проколы и программа Золотухина – бред сивой кобылы в туманный день, и с чистой совестью махнуть на них рукой. Теперь ясно? Распоряжение было – брать ноутбук только в том случае, если вся эта хреновина действительно работает. А когда оказалось, что за этим же ноутбуком охотятся еще люди…

– Андрей Васильевич! Ну за кого вы меня принимаете? Вы хотите перевалить ответственность на каких-то мифических конкурентов? Может, это они и открыли стрельбу?!.

Он замолчал.

Все-таки мало что изменилось в этом ведомстве, подумал я. Мира между нормальными людьми и ведомством нет и быть не может. И это мне – МНЕ! – он станет объяснять, что его ребятки спасли Марианну Древлянскую, что ее лечат в каком-то засекреченном госпитале! Это мне – МНЕ! – он станет вешать лапшу на уши, приплетая вражеский десант, руку американского президента на Семеновских болотах! По меньшей мере неостроумно. Но артист, однако. Артист! Кто другой поверил бы – но не я. Я столько раз сцеплялся с ведомством – и в восемьдесят втором, и в восемьдесят четвертом, и даже в восемьдесят седьмом, – что научился не верить ни единому слову сверху. Ни единому! Что бы там ни говорили!

Может быть, он еще скажет, что вредное излучение в соответствии с проектом «Янус» будет надежно заэкранировано? Знаю я это советское экранирование!

Он сидел передо мной, глядя на пустой листок голубоватой бумаги. Он поднял глаза – и в этих прозрачных глазах была почти человеческая тоска. Если бы я не знал, в каком чине сидящий передо мной фрукт, – я пожалуй, и поверил бы, что он сказал правду. Но ведомство по опредению не может говорить правду! И Дробышев вовсе не раскрылся на несколько минут – все продумано, о-о, все более чем продумано!

Но я загнал его в угол. Ему нужно срочно делать выбор – чем-то пожертвовать, чтобы спасти главное, свою идею абсолютного оружия. И он знает, что я пойду до конца. Я от жизни получил немало, дочка выросла, внуки во мне не больно нуждаются, лучшая часть жизни прожита достойно. И я не против уйти, пока не испытал настоящего унижения бессилием и болью.

Моя бритва Оккама тоже наготове.

– Трусы снимай, – велел Феликс.

Фоменко подчинился и встал перед ним совершенно голый. Феликс деловито прощупал швы и даже вывернул трусы наизнанку.

– Порядок. Надевай.

Витька впервые видел, как в одежде ищут «жучка». Сперва он настолько обрадовался, обнаружив возле церкви живого Фоменко, что сразу кинулся тараторить про все сразу, но мудрый Феликс сказал «заткнись», отвел их обоих на мельницу и там взялся за дело.

«Жучок» оказался в куртке, в плечевом шве. как раз под воротником, – банальнее некуда. Феликс швырнул его в запруду и продолжал поиски.

– Я же знал, что меня не просто так отпустили, – сказал, одеваясь, Фоменко. – Ну что, можно говорить?

– Погоди.

Феликс еще минут двадцать щупал и перетряхивал вещи, даже рукой в резиновые сапоги слазил.

– Вроде чисто. Ну, теперь ужинаем и – спать.

Действительно – закат уже утекал за край неба, а с другой стороны сгущалась ночь.

– В Марсель, значит, – пробормотал Фоменко. – Это правильно. Через Петербург. Вообще-то можно и матросами наняться.

– А ты это дело знаешь?

– Ходил под парусом.

Витька был выключен из серьезной беседы. Когда вернулся Фоменко, у Феликса появился нормальный, не буйный и не склонный к странным поступкам товарищ примерно его лет. Они поладили сразу – а Витька так же сразу сделался из равноправного мужчины мальчиком. И это ему совершенно не нравилось.