Фьяла была моей единственной дочерью. Я не мог прогнать её, тем более что она носила дитя. Слава Равнинам, этот упырь оказался знатен, и я заставил их пожениться. Но после свадьбы я отрубил ему голову.

Не смотри на меня так — иначе было нельзя.

Вскоре после родов за Фьялой пришли упыри. Мне удалось отбиться и спасти твою мать. Но мою девочку они разорвали на части. Я до сих пор помню, как едва не споткнулся об её тело…

У меня больше никого не было, кроме Марьялы. Но я допустил ошибку, оставив её у себя. Все знали про её происхождение. Что её отец — упырь. Никто не хотел брать её в жёны, несмотря на то, что она была редкой красавицей.

Лишь твой отец не посмотрел, что она упырка. Он и сам был полукровкой. Дивником. Впрочем, Айуллы всегда отличались причудами. Но Браш её любил…

И видишь, чем это закончилось…

Кьяра долго не могла прийти в себя после рассказа деда. Мир её, и без того мрачный и призрачный, рушился, распадаясь на мелкие кусочки, которые и разглядеть-то сложно, не то, что собрать. В сердце что-то ухнуло, надломилось, и она вдруг почувствовала, что стала действительно взрослой.

— И что теперь? — спросила она.

— Не знаю, — пробурчал Свит, — добром это точно не кончится. Я бы отдал тебя упырям, посчитав, что мой род окончен. Но ты оказалась ярилицей. Как моя мать. Больше ни у кого в нашей семье не было такого дара. И позволить упырям завладеть тобой я не могу. Убить тебя тоже рука не поднимется. Поэтому… Не знаю, Кьяра. Пока не знаю…

Дед ушёл, а она ещё долго стояла посреди комнаты, глядя невидящими глазами на пустой стол. Слуги давно убрали всю утварь, а она и не заметила.

— Маленькая упырка, — прошептала Кьяра.

Вишанка вскарабкалась на её плечо и стала облизывать холодные щёки влажным язычком, но Кьяра почти не чувствовала её прикосновений…

Четыре года пролетели, как один миг. И всё это время Кьяра провела затворницей в замке деда. Нельзя сказать, что было так уж плохо. Пожалуй, грустно и монотонно.

Слуги откровенно не любили её, называя за глаза «маленькой упыркой», но старались не трогать.

Единственными, кто скрашивал невесёлые дни была Вишанка и, как ни странно, дед. В те редкие дни, которые он проводил в замке, Кьяра приходила к нему с большой родовой книгой и читала вслух. А если у Свита было настроение, он учил её рисовать карты земель Ведич, обозначая на них залежи кристальных пород. Дед редко говорил с ней больше, чем требовалось, и уж конечно, ни разу не произнёс ни единого ласкового слова, но Кьяра чувствовала, что лёд в его сердце немного оттаял.

А однажды он даже взял её на прогулку.

Стоял погожий денёк. Солнце светило так ярко, что жёлтые поля казались белыми, и больно было смотреть. Но Кьяра ликовала: она так давно не ездила верхом, подставляя лицо навстречу ветру, не ощущала бесконечности просторов Равнин, не любовалась сочной зеленью редких деревьев…

Она смеялась от радости, так что даже Свит позволил себе улыбнуться.

По дороге они встретили несколько волхованцев. Они держались важно, нахохлившись, как гамаюны, когда собирались выдать очередную глупость, и выглядели нелепо в парчовых платьях, исшитых золотыми нитями. Дед разговорился с ними, а Кьяра кусала губы, изнывая от нетерпения.

Один из волхованцев пристально смотрел на неё, не отводя взгляд, даже когда она демонстративно отъехала за спину деда, и осталась видна лишь её кудрявая макушка. Но Кьяра чувствовала: он смотрит, и это ей не нравилось. Она ж ведь не какой-нибудь диковинный зверь! И вздохнула с облегчением, когда Свит, попрощавшись с волхованцами, пришпорил коня и поскакал вперёд. Кьяра помчалась за ним, однако прогулка вышла недолгой.

Свит остановился, слез с коня и повёл его к ручью, спрятанному в густой траве.

— Ты уже такая взрослая, Кьяра, — вдруг сказал он, повернулся и посмотрел ей прямо в глаза, — я и не замечал, как ты выросла. Думал, что если я вижу в тебе ребёнка, то и все остальные тоже.

— Мне уже тринадцать, — пожала она плечами, не понимая, к чему клонит дед.

— Обычно в этом возрасте волхованки выглядят, как тощие гусыни. Но ты совсем другая. Ты уже женщина, Кьяра. Они тебя увидели, и скоро начнут присылать гонцов с письмами, подарки, вести пустые разговоры о цвете твоих глаз при луне…

Кьяра ещё никогда слышала от деда такие странные вещи, и это её развеселило. Она прыснула в ладошку, но неожиданно получила пощёчину. Замолчала и прижала ладонь к щеке, чувствуя, как на ресницах задрожали слёзы.

— Чему ты радуешься, негодная? — негодовал Свит, — это сейчас они видят в тебе красоту. А после замужества ты станешь для них тем, кто ты есть — потомком упырей.

— Но что я могу поделать? — прошептала Кьяра.

— Ничего. Ты не выйдешь замуж, пока я жив. И не вздумай сбегать. Помни, внучка, они тебя никогда не полюбят. И ты не должна даваться им в руки.

— Не дамся, — искренне пообещала Кьяра.

Больше они не ездили гулять. Свит вообще не позволял ей покидать замок. Он выделил ей комнатку под самой крышей, где Кьяра сидела, целыми днями глядя в окно на бесконечные жёлтые поля.

Было настолько тоскливо, что временами она даже забывала поесть. Пища казалась пресной и невкусной, а сладости совсем не радовали. Она исхудала, стала бледной, а служанки начали шарахаться от неё, как от чумной.

Но однажды всё изменилось. В замке вдруг стало тихо, словно все куда-то исчезли, оставив Кьяру одну. Она прислонилась к двери, но ничего не услышала — даже суетливого топота слуг.

— Вишанка, — позвала она змейку, — слетай, посмотри, что творится.

Вишанка взмахнула крылышками-перепонками и выпорхнула в окно. И почти сразу же вернулась обратно. Глаза её испуганно вращались, а уши топорщились во все стороны.

— Упы…упы…упы…

— Упыри! — догадалась Кьяра.

Она чувствовала, как холодеет от ужаса. Тело оцепенело, а губы приоткрылись в беззвучном крике. Только не это… только не упыри!

Дверь распахнулась со скрипом, и ей показалось, будто это её сердце трещит, раскалываясь на маленькие кусочки. Она уже знала, кто войдёт, и не ошиблась.

— Ну, здравствуй, сладенькая упырка!

Лавр ничуть не изменился. Всё та же ледяная усмешка, самодовольный взгляд и бледная, как у мертвеца кожа. Но на этот раз он был не один.

В комнату вошёл ещё один упырь. Высокий, намного выше Лавра. Он мог бы показаться красивым, если его взгляд не был столь невыносимо жестоким. Внутри неё всё сжалось, и Кьяра почувствовала себя зверушкой, которую вот-вот съедят. Маленькой и беспомощной, загнанной в угол. Она глянула на окно, однако Лавр проследил её взгляд и поспешил затворить ставни.

— Не бойся, тебя мы не тронем. Карс просто хотел на тебя посмотреть.

Карс… Вот, значит, как зовут нового упыря.

Кьяра шагнула назад и прижалась спиной к стене. Он ей совершенно не нравился. Смотрел на неё, будто пронзал насквозь, и хмурился.

— Хороша, — медленно произнёс Карс, — я бы взял её в жёны.

— И не мечтай, — хмыкнул Лавр, — пока отец не признает тебя, ты не сможешь взять в жёны знатную девку, иначе от неё отрекутся, лишат всех земель, а тебя убьют.

Лицо Карса потемнело, брови сошлись на переносице, а из-под верхней губы вылезли длинные клыки. Однако спустя мгновение он, похоже, сумел совладать со злостью и успокоился.

— Оставь меня с ней, — велел он Лавру.

— Эй, нам за другое заплачено. Трогать её нельзя.

— Оставь! — рявкнул Карс так громко, что стены задрожали. Лавр хмыкнул, однако попятился назад и скрылся за дверью.

Они остались вдвоём. Кьяра зажмурилась и закрыла уши руками, чтобы не видеть его, не слышать, о чём он говорит. Она чувствовала на ладонях его дыхание, слышала запах — крови, пепла, лошадиного пота и луговых цветов. Карс поцеловал её пальцы — нежно, едва касаясь губами, затем наклонился и зарылся носом в ложбинку между грудей.