— Девять? — уточнил Марк, — А почему не десять?

— А дьявол их разберет, узкоглазых этих, — Фома махнул рукой, — Все у них не по-человечески. Ну девять так девять. Мне круглое число безразлично, продавать-то в розницу, по одному. Товар для наших мест интересный, оттого и взялся. С сервами у нас, знаете ли, пока не сильно. То есть бывают, конечно, но цена у них не каждому по карману, оттого не шибко их много. Ну девять штук, думаю, тем более с иголочки, новеньких, да самых что ни на есть разумных — сбуду с Божьей милостью. Зерно продавал, бархат продавал, жемчуг продавал — чем сервы хуже?.. Богатые люди везде есть, а дело верное. На сервов этих мода кругом, сбуду, думаю, за недельку-другую…

— Кто производитель? — внезапно спросил Кир.

Фома запнулся. Молчание Кира уже стало настолько самим собой разумеющимся, что вопрос прозвучал внезапно.

— Э-э-э… Бес его… Это важно?

— Да.

— Что-то такое, кам… Камша, кашма…

— Кашио, — утвердительно произнес Кир.

Фома обрадовался:

— Да, оно самое! «Кашио». И слова, тьфу, не человеческие… Так что с ним?

— Ничего, — сказал Кир и отвернулся.

Фоме пришлось продолжить. Прерванную мысль он подхватил, потеребив бороду.

— В общем, да… Принял я девять этих железяк, определил на склад. Место у нас тут есть, одних складов полдесятка — дай, думаю, постоят пока там. Отгородил им кусочек… Все в смазке, упакованные, красота. Через неделю это и случилось.

— Что случилось? — не выдержала я.

— Несчастье случилось.

— С сервами?

— И так сказать можно. В общем, горе они причинили.

Я поежилась. Некстати вспомнилась гадость из прошлого — мертвый взгляд стальных глаз, приближающаяся рука, скрип поршней… Воспоминание клюнуло в затылок, заставило сердце тревожно екнуть. Идущий рядом Марк, хоть и не смотрел на меня, хоть улыбался во все лицо разглагольствующему Фоме, почему-то приотстал немного и, незаметно для всех протянув левую руку, взял меня за запястье и крепко сжал. Рука у него была сильная, мягкая и очень теплая. И тотчас морок рассеялся — пропали стальные глаза, пристально глядящие на меня. И дышать стало легче.

— Работал у нас тут Пабло. Мальчишка почти, двадцати еще не было. Определил я его на склад чтоб опыта набирался, смотрел… Парень башковитый, хоть и шустрый, добрый работник из него бы вышел.

— Он жив? — спросила я на всякий случай.

— Жив. Да что толку… Проходите, я открою дверь. Тут замок тугой, сейчас…

Резко повернув взвизгнувшую от прикосновения его лапы ручку, он распахнул перед нами дверь.

Это был склад. Огромный зал, который поначалу показался мне целым городом, только городом, дома которого состояли из штабелей уходящих далеко ввысь коробок, наполненный людьми, грохотом, треском, запахом стружки, апельсинов, свежего льна, рыбы, сена, масла… Исполинские колонны тюков и коробок поднимались так высоко, что приходилось задирать голову чтоб увидеть их вершину. Проходы между ними напоминали узкие городские улочки, по которым, как миниатюрные трактусы и спиритоциклы, сновали приземистые трехколесные тележки, ведомые десятками людей в желтых форменных блузах. Люди курили, говорили, смеялись, что-то тащили, ругались, спорили… Настоящий город со своим запахом, своими горожанами и домами. Сколько же здесь было всего! Первая мысль была — без карты тут не разобраться. Пойдешь куда глаза глядят — заблудишься и так и будешь блуждать до самой смерти между пузатых бочек, штабелей золотистых досок и заколоченных ящиков. Настоящий лабиринт.

С нашим появлением на складе стало заметно тише. Люди с почтением смотрели на Фому, но никто ему не кланялся, никто словно бы и не замечал. Он посмеивался в бороду. Походка у него стала легче, увереннее — тут все было ему знакомо, тут не было тесных коридоров и стекла витрин, тут была его вотчина и его земля.

— Вот тут я и торчу днями напролет. Лука или еще кто при конторе, а я здесь. Ребята у меня толковые, сообразительные, хотя и жулики, без присмотра вечно напутают что или испортят… Хозяйский глаз надобен, ха-хха.

— Так что с сервами? — напомнил Марк, — И с этим Пабло?

Фома помрачнел. Что бы здесь ни произошло, воспоминание об этом явно не было для него приятным.

— Да через неделю, говорю… Плохо случилось. Работал, значит, этот Пабло по складу. Парень любопытный, все вокруг этих сервов крутился. И так к ним и этак… Молодой, мозгов не нагулял, все ему посмотреть, пощупать… Да я и сам таким был. Я ему двести раз говорил — поди прочь, вдруг сломаешь что или поцарапаешь. Железяки-то иностранные, сложные, сломаются — все. Или на родину отправляй или в порту топи, никто не купит. Но куда там, не слушал… Доигрался. Однажды под вечер — почти все уж разошлись — полез он как обычно к своим сервам. Уж не знаю, что он там с ними делал. Щупал, может, или там говорил с ними… Стоял близко, понятно. Ну и…

Марк сжал мою руку еще сильнее.

— …рука у серва — раз! Одно движение. Кто рядом работал, даже и не заметили сперва. Руки у них тонкие, но силы там, видимо, хватает… Пришлось бы в голову — там бы и кончился дурак. Повезло что ли. По плечу удар пришелся, в общем. Кости — вдрызг… Крови — как на бойне. Парень был молодой, крепкий как теленок, а тот его словно сухую корягу… Один удар всего. Пабло, конечно, в госпиталь тут же. Операции, лекарства, я лучше чары для него оплатил. Работник, сами ж понимаете… Да и жалко дурака. Всю ночь его склеивали. Жив остался, да только рука уж все… висит как тряпка. Был молодой парень — стал калека. В двадцать-то лет! Полез, не послушал… Вот урок.

— Серв ударил человека?

— Выходит, так.

— Это невозможно, — сказал Марк, помолчав, — Это сложно объяснить, но это так. Видите ли, у всех сервов есть церебрус. Что-то вроде мозга, где находится переплетение всех чар, которые руководят его телом. Серв, конечно, думать не умеет, но все, что он делает, так или иначе проходит через церебрус. Это кхм-кхм… своего рода нервный узел. Так вот, в церебрусе любого гражданского серва нет блока агрессии. Без него причинение любого вреда человеку просто невозможно. Такие блоки ставят только боевым имперским дроидам, которые никак не могут попасть на рынок. Серв просто не понимает значения агрессии, он и муху-то убить не способен, самостоятельно или с приказом.

Фома терпеливо слушал, потом брови его сдвинулись.

— Я в устройстве сервов, господин Марк, ни беса не понимаю. Вот винтовку я и разберу и смажу за минуту, а сервы — это не моего ума дело. Железо, чары… Беса рук творение, от него и терпим, известно. Я вам говорю как было, а отчего да почему у меня и мыслей нету. Поднял руку и ударил. Мы об том после много говорили. Шутка ли, человека покалечили, вся контора судачит. Может, серв просто рукой махнул, а Пабло как-то неловко сунулся. Или там он отвинтить что-то взялся, а серв рыпнулся… Что случилось, то случилось. Сервы молчат аки рыбы, с них не спросишь, а Пабло все твердит, что ничего ровным счетом не делал, лишь подошел да рядом стоял, когда все случилось. Я его на всякий к приказчику отправил, покупателей обслуживать, подальше отсюда. Ну его…

— Очень печально, — сказала я, — Но несчастные случаи с сервами действительно иногда бывают. Сервы не умеют думать по-человечески, а многим людям свойственна поспешность и самонадеянность. Это приводит к печальным последствиям, господин Бутур. Но серв, как бы он ни выглядел, всего лишь инструмент. Он может быть похож на человека, иной раз даже и вести себя как человек, но он всего лишь металлическая кукла, которой управляют чары. Куда более сложные, чем в хронометре или спиритоцикле, но все-таки чары, порожденные человеком. Человек может обрубить себе ногу топором, но врядли ему придет в голову обвинять во всем топор — ведь тот выкован таким же человеком.

— Очень милое сравнение, — сказал Фома, жестом указывая нам нужный поворот между штабелей. Как он ориентировался здесь для меня оставалось загадкой, — Я бы тоже склонен был отнести происшествие с Пабло к несчастным случаям, но тут какое дело…