— Из Христо получился бы отличный управляющий, — с готовностью согласилась я, — Мне пришлось бы переквалифицироваться в делопроизводителя, а вы с вашими талантами возглавили бы отдел по взысканию проблемных активов. Думаю, даже для Кира нашлось бы место.

— Как хорошо, что таким самоуверенным, вздорным и легкомысленным оболтусам как мы никто в здравом уме не доверит ничего подобного, — с чувством сказал Марк, — Я смотрю, у вас уже есть план действий… Но почему не с черного хода?

— В наше время на замках черного хода не экономят, — я пожала плечами, — И врядли мы сумеем выломать дверь даже объединенными усилиями.

— Парадный ход опечатан. Я не сомневаюсь в ваших талантах относительно взлома обычных замков, дорогая Таис, но мне помнится, что вы сами говорили, будто бы зачарованные замки вам не под силу. Здесь же зачарованная печать милициантов, что неудивительно на месте преступления.

— Именно, — согласилась я, — Стоит ее нарушить — и поднимется настоящий шум. Но мы можем брать пример с нашего подозреваемого — не стоит идти напрямик там, где можно схитрить, ведь правда же?

— Цепочка?

— Цепочка.

Печать милициантов на двери напоминала что-то вроде часов без циферблата — небольшой цилиндр, наполненный бесшумно двигающимися шестернями, за которыми угадывалось тусклое розовое марево чар. Стоит открыть дверь, не приложив соответствующего ключа, как чары придут в действие. Марк смотрел на механизм с явным опасением. Он не любил зачарованную технику, которую слабо знал. Здесь же поводов для опасений было куда больше.

Я протянула руку и аккуратно, задержав дыхание, постучала в дверь — три раза быстро, потом четыре раза медленно, с расстановкой, и еще два раза быстро. Марк наблюдал за моим действиями с неподдельным интересом, но когда печать, издав короткий писк, упала наземь, не удержался от изумленного возгласа.

— Однако недурно для человека, который не терпит зачарованных вещей, — пробормотал он, — Признайтесь, вы чародей?

Я рассмеялась. Скорее оттого, что задуманное получилось так быстро и ловко.

— Не поверите, старая студенческая легенда.

— О чем это вы?

— Когда я грызла гранит имперской науки, среди студентов ходил слух о том, что чародей, разработавший еще лет двадцать назад зачарованные печати для милициантов, был весьма… нечист на руку. И любил наведываться на места преступлений с корыстными целями, для чего и создал простой способ снимать защиту. Глупо звучит, неправда ли? Думаю, это неправда. А вот то, что милициантам иногда бывает необходимо срочно проникнуть на место преступления, чародеи же и чародейские ключи — довольно нечастные вещи в обиходе — истинный факт. Ну пойдемте же, раз открыто.

Внутри было темно, пахло так, как и должно пахнуть там, где уже две недели не появлялось человека — застоявшимся воздухом, пылью, но еще сильнее — гнильцой. Вероятно, милицианты не удосужились убрать останки последнего обеда покойного — и те теперь догнивали. Марк включил зачарованный фонарик, предусмотрительно вынутый из кармана — круг мягкого света упал на пол и заскользил по паркету, выхватывая то изогнутые журавлиные ноги высоких стульев, то приземистые кожаные диванчики. Обстановка, несмотря на нехватку света, виделась роскошной, но без особого вкуса. По крайней мере я бы врядли смогла тут жить.

«Здесь убили человека, — шепнула притаившейся летучей мышью в темноте мысль, — Конечно, ты врядли согласилась бы тут жить!». Наверно, я вздрогнула — Марк сделал движение, как будто собирался положить руку мне на спину. Пришлось сказать:

— Все в порядке, ничего. Просто… темно. Не люблю темноту.

— Иногда темнота скрывает вещи, которых лучше не видеть, — заметил Марк. Судя по сухости его голоса, он успел заметить что-то нехорошее, — Это столовая, идемте дальше.

— Отчаянно спертый здесь дух, — пожаловалась я, — Неужели так воняют остатки еды?

— Нет, — лаконично ответил Марк, торопливо открывая передо мной следующую дверь, — Боюсь, воздух испорчен лично господином Иоганесом. По крайней мере мне хочется надеяться, что не его бренные останки я наблюдаю рядом со столом. Идемте, Таис!

— Но разве милицианты…

— Его оказалось слишком много. Слишком. Теперь я понимаю, отчего этот яд больше не производят. И верно отвратительное зрелище. Таис, может не было смысла в этой авантюре? Если господин Макелла оказался способен наложить руки на вещественное доказательство в виде серва, может ему стоило бы доверить и похищение его бумажек? Что думаете?

Я ответила не сразу — слова пришлось предварительно взвесить. Но, в конце концов, скрывать что-то от Марка было бесполезно.

— Не хочу ставить господина Макеллу в известность о нашей, как вы выразились, авантюре.

— Почему?

Я вздохнула. Когда идешь в мертвой, пахнущей гнилью, тишине чужого дома, слышишь только скрип паркета под ногами, а видишь лишь отблеск фонарика, желание беседовать куда-то пропадает. Но в голосе Марка сквозило настоящее любопытство — и не удовлетворить его я не могла.

— Господин Макелла сдал нам серва на руки, полагая, что в этой истории фигурирует лишь один подозреваемый. Проблема в том, что история может представать в другом свете, если взглянуть на нее другими глазами. Она может даже оказаться совсем-совсем другой историей, верно? Так вот, в той истории, которую вижу я, подозреваемых немного больше.

— Хм. Что-то подобное я и предполагал… И сколько же?

— Пять.

Раздался грохот — это Марк, замешкавшись, врезался в кресло. Я вздрогнула.

— Ради Бога, потише!

— Простите. Но почему пять, Таис?

— Все просто, Марк, четыре человека и один серв. Это ведь как раз пять, кажется. Ведь так?

Я ожидала, что Марк опять во что-то врежется, но он был начеку. В темноте я слышала лишь его сосредоточенное дыхание. Марк никогда не задавал вопросов, не попытавшись самостоятельно переварить сведения. Жаль, что его общество даже на протяжении долгого времени не помогло мне выработать подобную привычку.

— Слушайте… Не понимаю, — наконец сдался он, — Значит ли это, что вы подозреваете и самого Иоганеса? Ведь это было бы… э-э-э… глупо.

— Глупо — хвататься за ту идею, которую вам старательно подбрасывают, — вспылила я и почти тот час была за это наказана — моя нога самым болезненным образом врезалась в дверной косяк, — Ой! А дьявол… Черт бы побрал эту темень! Это азы криминалистики, дорогой Марк, если где-то убивают человека, первый круг подозрения — все те, кто находились рядом с ним. Вообще все. Не исключая его самого. И только со временем, выявляя новые детали и выстраивая схему, можно создать второй круг, более узкий, а затем и…

— Самоубийство? Пригласить на ужин трех старых приятелей и на их глазах откушать крысиного яда? Вот уж точно странный метод. Да и нечасто приходится слышать о самоубийцах, которые готовы на такую мучительную смерть.

— Во-первых, про мучительную смерть он мог ничего и не знать, — возразила я горячо, — Он не чародей, как и мы, а значит не мог знать про эту «маленькую чуму». Редко кто разбирается детально в ядах, а уж в зачарованных…

— Мне приходилось слышать об отравлениях. Обычно это совершают в одиночестве, знаете ли. Как минимум для того чтоб окружающие вовремя не пришли на помощь, да и вообще — падать бесчувственным трупом на глазах у приятелей — несколько дурной тон. Но, может, дело в моем воспитании, я вырос в Никее, а там, знаете ли, несколько более строгие нравы…

Марк никогда не славился умением хорошо острить. Я оборвала его, не дожидаясь продолжения.

— А если именно в этом и заключалась его цель?

— Поясните.

— Здесь опять же два варианта. Первый — он желал переселиться в другой мир во время веселого застолья, в окружении друзей и вина. Он был банкиром, а таким людям обычна чужда поэзия. По крайней мере я, даже не зная его, с трудом представляю, как он в полночь выпил бы бокал отравленного аира, лег на задрапированную черным бархатом кровать и положил бы себе на грудь багровую розу… Может быть, ему просто не хватало смелости чтобы покончить с жизнью в одиночестве. А тут — другое дело. Звон бокалов, тосты, разговоры, верный слуга незаметно подносит отравленный кусок — и до свидания. Как?