В противоречии с упомянутыми данными псевдоаристотелево сочинение "О чудесных слухах", относящееся ко времени несколько позже Аристотеля, содержит иную, несравненно более правильную локализацию истоков Истра в Геркинских лесах.[23] Наименование "Геркинские леса" прилагалось сперва к Альпам, а позднее к Шварцвальду. Указанная же локализация истоков Дуная была уточнена лишь более чем через три столетия, когда в 15 г. н. э. молодой Тиберий в своем походе против винделиков и других альпийских племен проник к Боденскому озеру, а вслед за тем достиг истоков р. Дуная. Открытие это тотчас же стало достоянием науки, будучи подробно описано в "Географии" Страбона,[24] появившейся в свет, как полагают, всего лишь несколькими годами позже.

Вопросов географии Аристотель касался не только в "Метеорологии", но и в различных других своих трудах. Из них в первую очередь должно быть названо его утраченное сочинение "О варварских обычаях" (Νόμιμα βαρβαριχά) - род литературы, которому положил начало Гелланик, а также зоологические сочинения: "История о животных", "О частях животных" и "О рождении животных", где трактовались вопросы распространения и бытования различных видов диких и домашних животных в разных странах, в том числе и на севере. В них, помимо всякого рода сведений об экзотических животных и насекомых северных и азиатских стран, вроде таранда или поденки, содержатся наблюдения над видами и образом жизни рыб Черно-морского бассейна, бывших, как известно, весьма важной статьей греческого импорта.

В одном из неизвестных зоологических сочинений, где речь шла, между прочим, и об овцеводстве, содержится уникальное упоминание о городе Кариске в земле будинов, не поддающемся ближайшей локализации, но вызывающем малоазийские или кавказские, только не скифские, ассоциации.[25] Ко всем этим сведениям о северных странах должны быть присоединены содержащиеся в псевдоаристотелевом сочинении "О чудесных слухах" весьма любопытные сообщения о скифской металлургии бронзы и железа; металлы эти именуются моссинскими и халибскими (т. е. кавказскими), и сообщаются весьма любопытные данные об их технологии.[26]

Собранные Аристотелем разнообразные сведения стали достоянием соответствующих специальных дисциплин и встречаются во многих позднейших сочинениях. Большинство сообщений фактического или анекдотического характера из области естественных наук, относящихся к скифскому северу, восходит так или иначе к Аристотелю или его ближайшему последователю и ученику - Теофрасту. Следует, кроме того, отметить его, ставшую весьма популярной, гидрологическую теорию, касающуюся Черноморского бассейна, соответственно которой вследствие изобилия многоводных рек, а также соответственно форме земной поверхности, Меотида, будучи наиболее мелким морем из всех морей Средиземноморского бассейна, течет в Понт; Понт, в свою очередь, будучи мельче Эгейского моря, истекает в последнее.[27] Эти представления получили поддержку и развитие у более поздних ученых. Аналогичные сведения о Черноморском бассейне сообщает Полибий, прибавляя к этому теорию постепенного обмельчания Азовского и Черного морей вследствие речных наносов,[28] отчасти, впрочем, наличествующую уже и у Аристотеля.[29]

Как спутники Александра Македонского старались объяснить себе географические факты, открытые ими во вновь завоеванных экзотических странах, из старых и во многом основанных на легендарных данных древнеионийских гипотез и предрассудков, точно так же и Аристотель во многом зависит от старых мерок, прикладываемых им неоднократно к новому фактическому и теоретическому материалу в порядке его освоения. Так, например, знание Геркинских гор, неизвестных его предшественникам, равно как и соединение с представлением о них тех смутных сведений, которые хранила полулегендарная традиция об Эридане и других европейских реках, текущих в северном направлении, заставляют его поддержать древнеионийское предположение о существовании Северного океана, в пользу которого у него также мало фактических доказательств, как и у Геродота. Аристотелю необходимо было, однако, допустить чисто логически наличие моря на севере, ибо бравшие начало в Геркинских горах северные реки[30] не имели бы иначе своего исхода.

При всем этом Аристотелю не чужд был и критицизм по отношению к географическим представлениям ионийцев, проявившийся, как и у Геродота, преимущественно в отрицании их общих соображений, в частности плоскостного представления о земле и изображения ее в качестве диска на схематических картах.[31]

Однако даже и подобные отвлеченные и пришедшие в полное противоречие с фактическими данными представления ионийских географов продолжали жить и находили поддержку и даже развитие у ученых IV столетия до н. э. Такова, например, мыслимая лишь как воспроизведение и обобщение Гекатеевой схемы мира четыреугольная панорама Вселенной у Эфэра, о которой выше уже была речь. Этот историк, весьма популярный среди своих современников, а также и среди отдаленных потомков, прочно стоял на позициях древнеионийской географии, нашедшей большое место в его "Всеобщей истории" в 30 книгах, доведенной до 341 г. до н. э.

В своих географических описаниях северных стран, составленных по образцу древних периплов и периэгес, Эфор обязан реальным материалом преимущественно Гекатею. Он пользовался, однако, и некоторыми другими источниками, во всяком случае при р. Истре (имея в виду междуречье Истра и Гипаниса-Буга в низовьях этих рек). Эфор в противоречии с Геродотом вместо каллипидов называет карпидов,[32] возникших, может быть, не без влияния наименования Карпатских гор, звучащего у Геродота в имени р. Карпиды, да за Пантикапом (под которым подразумевается Пантикапей), называет племя лимнеев (озерян).[33] Имя это является, видимо, собирательным наименованием для племен, живших при Меотиде.

На тексте географических экскурсов Эфора базируется в значительной степени безыменный перипл, составленный в I столетии до н. э. и приписываемый Скимну Хиосскому.[34]

В середине IV столетия до н. э., во всяком случае не позже 30-х годов, имело место одно из наиболее замечательных путешествий древности, события и слава которого с трудом умещались в сознании современников и ближайших потомков, всячески старавшихся приуменьшить как самый факт, о котором пойдет речь, так и его научное значение. Эта жестокая и странная судьба постигла Питея из Массалии, одного из самых смелых и в то же время передовых, в смысле научной подготовки, путешественников и исследователей древности.

Насколько можно судить по кратким и довольно сбивчивым сообщениям Полибия, Страбона и Плиния, из коих первые два всячески старались подвергнуть сомнению и представить в ложном свете передаваемые ими сведения, Питей проник к берегам Бретани, затем в Англию, оттуда до острова Туле, лежащего на расстоянии шести дней плавания от Англии, и, наконец, прошел вдоль северного побережья Европы до р. Танаиса.

Подобное плавание должно представляться невероятным по многим причинам: в IV столетии карфагеняне прочно владели Гибралтарским проливом, что делало практически невозможным проход через него для греческих судов; сообщения о размерах о. Британии, возводимые к Питею, резко противоречат действительности, локализация о. Туле и в древности и современной, науке вызывала оживленные споры, до сих пор не приведшие к убедительному решению вопроса; сообщение о Танаисе, впадающем в Северное море, не нуждается в подтверждении его фантастичности. И, однако, наряду со всем этим среди сообщений о Питее и о его открытиях и наблюдениях имеются и такие факты, достоверность которых не может быть поколеблена и их огромное научное значение для того времени не может быть обесценено.