— Ма, — пробормотала Бет, — только не бери себе другую девочку…

— Ни-ко-гда, — тихо и четко проговорила Констанс ей на ухо.

Потом она взяла из личного шкафчика свой сантор-терминал и вызвала рубку.

— Капитан…

— Да, миледи?

— Сколько времени осталось до точки перемены курса?

— Часа полтора у нас сейчас займет ориентировка, — сказал капитан. — А что?

— Не нужно менять курс. Мы летим на Санта-Клару.

— В смысле?… Эти, зелененькие — они что… согласились на присягу?

— Нет, капитан. Но мы летим на Санта-Клару, таков мой приказ.

— Ну ладно, — недовольным голосом сказал капитан. — Ваша воля. Одной морокой меньше, в конце концов…

* * *

Рэй проснулся, когда маршевые двигатели отключились. С ним это часто бывало и прежде — он чувствовал перемену в ритмах корабля и открывал глаза в темноте, а вокруг спали товарищи — справа Тридцать Третий, Сандзюсан, слева — Тридцать Пятый, Сандзюго, сверху — Сорок Четвертый, Йондзюйон. И сейчас ему на миг показалось, что он слышит их мерное дыхание в темноте. Но нет — это дышал Динго.

Прежде он засыпал через какое-то время — устав запрещал покидать койку во время отдыха иначе как по тревоге. Но сейчас он был свободен. Уже почти девять лет свободен…

Рэй встал, набросил на плечи одеяло, потрепал вскинувшегося было Динго по шее — «Лежи, лежи!» — и вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

Когда тэка немного оклемались, капитан велел поставить на место переборку, разделявшую две смежные каюты, превращенные в одну общую палату. Рэй таким образом оказался отдельно, ячейка тэка — отдельно. Он раньше перестал нуждаться в помощи, метаболизм морлоков обеспечивает железное здоровье — до пятидесяти лет, когда отказывают все системы разом, и ты просто рассыпаешься на куски. Рэю было тридцать. Тэка живут дольше — до шестидесяти пяти. Им не нужна ни скорость реакции, ни крепость и эластичность связок, они создавались не для битв, а для унылого однообразного труда. Тэка недолюбливали и боялись морлоков, морлоки недолюбливали и презирали тэка. Превыше всего на свете Рэя приучили ценить доблесть — а тэка, да и вообще все рабочие гемы, были трусоваты. Так что он не имел ничего против уединения, а уж они и подавно.

Он тихо шагал по коридору жилой секции, глядя по сторонам. Постоял немного возле кают-компании, потом зашел в часовенку. Здесь было тесно — растопырив локти, он дотянулся бы от стены до стены, а стоя во весь рост, касался гребнем потолка. Рэй сел перед Распятием и подобрал хвост.

Прямо в лицо ему смотрела Мария. Справа от нее стоял Святой Брайан, слева — Святой Ааррин. Рэй плохо разбирался в православном иконостасе, но узнал их: иконы этих двоих были на любом корабле. Они считались покровителями пилотского дела.

Рэй не был предубежден насчет «идолов» — в конце концов, крестили его католики, а что он осел на протестантской планете, так это случайность. До ближайшего православного храма было три часа езды, и три обратно, а он уматывался, как собака, вот и ходил к необаптистам. Правда, в последний год его отлучили от причастия — за бои на тохё. Как будто у него был другой способ прокормить себя и Сейру… В теологических тонкостях он не разбирался — все сводилось к тому, что в Синдэне служат на нихонском, а у необаптистов Джебел-Кум — на старом эйго, который Рэй понимал со страшным скрипом. Ему пытались было объяснить, в чем кроется священный смысл Библии Короля Иакова и почему английской — сакральный язык, да он не въехал, так что протестантство было для него чистой отговоркой. А вот для тэка это было серьезно, настолько серьезно, что они готовы были вернуться обратно на Джебел, лишь бы не жить с идолопоклонниками. Если подумать, чистая глупость, а с другой стороны… Рэю очень не хотелось этого признавать, но так получалось, что тэка показали смелость. И теперь ему неловко было отступать, хотя и хотелось. Очень хотелось — леди Констанс показалась ему хорошей госпожой.

Он посмотрел на Ааррина и вспомнил свой разговор с шеэдом. Много чего интересного сказал шеэд… Но в главном Рэй не мог с ним согласиться — свобода возможна лишь тогда, когда есть кому ее отдать. Отдать? Держи карман. Свобода хороша сама по себе, хотя он и… устал от нее. Пять лет — с того дня, как он списался с корабля на планету — он провел один, и лишь шестой год — с Сейрой. И кроме этого года, ничего хорошего в свободе не было…

Проклятье!

Он поднял голову к распятию и горько сказал:

— Ты нехорошо со мной поступил, Бог. У меня была Сейра, а ты отнял ее. Теперь ты не дал мне улететь в Империю. Зачем ты так со мной?

Но Бог молчал. Он всегда молчал, когда Рэй говорил с ним. Не то чтобы Рэй удивлялся или обижался — даже Солнце, будучи человеком, не снизошел бы до того, чтобы говорить с морлоком, а тут Бог… Но все-таки надо было кому-то излить душу.

Он никогда не молился так, как молились в Синдэне — по книге и на четках. Сейра молилась сама и научила его молиться по-простому, она говорила, что за это Бог ее хранит, а больше ей и не надо. Но Бог не сохранил ее. Может, она и вправду обидела Его тем, что жила с морлоком — как кричали люди, которые ее убивали…

С тех пор Рэй не молился.

Но сейчас… Песня, которую он услышал днем, что-то разбередила в душе. «Что у меня в груди» — а что у меня в груди? Надежный насос для перегонки крови, или что-то еще? Если только насос — то почему он так сжимался и колотился, когда пел мальчик, причесанный как сохэй? Что за тайну хранят Брайан, Ааррин и крупный, почти как морлок, мужчина с раскосыми синими глазами?

Рэй знал его. Конечно, знал. Райан Маэда, его еще называли Госайго[25]. Человек, из-за которого крестоносцы вторглись в Вавилон — и Рива, только что победившие в гражданской войне, не смогли сдержать их натиска.

— Мастер Порше? — он оглянулся. Леди Ван Вальден стояла в дверях — одетая в самое легкое кимоно, маленькая, с тщательно уложенными волосами. — И вам не спится?

Рэй смущенно отодвинулся.

— Вы, наверное, помолиться пришли, — сказал он. — Я тогда пойду.

— Почему? — маленькая женщина положила руку ему на плечо. — Останьтесь.

— Зачем? — изумился Рэй. — Я вам помешаю.

— Господь сказал: где двое и трое во имя Мое, там Я. Останьтесь, мастер Порше.

— Я морлок. Пастор говорил, что я — не по образу и подобию.

— Это ересь.

В часовенке было тесно, и леди села так близко, как ни одна вавилонская женщина не подпустила бы гема.

— Я передумала, — сказала она. — Мы не станем менять курс и передавать вас в руки храмовников. Мы провезем вас контрабандой на Санта-Клару, как вы и хотели.

— Вы больше не желаете видеть меня своим вассалом?

— Желаю, — леди Констанс подняла голову, чтобы смотреть в лицо собеседнику. — Вы мне очень понравились, мастер Порше. Но принуждать вас я не стану.

— Вы ничего обо мне не знаете, — сказал Рэй. — А вдруг я убийца?

— Вы солдат. Конечно, вам приходилось убивать. Мой отец был солдатом.

— Я жестокий. Когда я убиваю, я… Мне это нравится. Меня таким сделали.

Лицо леди Констанс слегка омрачилось.

— Я знаю двух монахинь-кармелиток, — сказала она. — Принадлежащих к той же искусственно созданной расе, что и вы, Раймон, но к другой ее разновидности. Они были созданы, чтобы давать хозяевам сексуальное удовлетворение. Генетики встроили в них темперамент мартовских кошек и усилили их природную привлекательность феромонами. В Вавилоне принято считать, что с этим ничего не сделать, что такая женщина будет тем, для чего ее предназначили. Но сейчас эти сестры не нуждаются даже в медикаментозном понижении уровня гормонов. Господь творит чудеса.

— Он дал мне женщину, — неожиданно для себя сказал Рэй. — А потом забрал. Сейра, она… Прилетела на Джебел-Кум за деньгами. Она не гем, но… тоже из продажных женщин. Белая, как вы. На Джебел-Кум таким женщинам платят самородками… Можно скопить и вернуться домой богачкой, так она думала. Но застряла там. Часто звала меня поужинать у нее. Один раз я прогнал нехороших людей — и с тех пор она зазывала меня. Я думал сначала — смеется или считает, что я при ней буду вроде кота. Я же не могу так просто… ну…

вернуться

25

«Второй Сайго» — имея в виду Сайго Такамори, предводителя самурайского восстания в Сацума.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: