Покачав головой, я скинула блузку и, надев домашнюю футболку, распахнула окно. Сетка сдерживала тучи насекомых, но легкий ветер приносил их стрекот и писк вместе с дурманящим запахом южной летней ночи.

Как там, в этих пяти мирах, за нарисованными дверями? Похожи ли они на наши кошмары или, наоборот, напоминают заветные мечты?

Вздохнув, я направилась к кровати и, сев прямо на пол, оперлась спиной о ножку. Снизу доносились голоса, но говорили слишком тихо - я не смогла разобрать ни слова. Впрочем, мне и не хотелось никого слушать. Что бы я ни заявляла, что бы ни вытворяла, если я вообще была способна вытворить что-то выдающееся, в итоге последнее слово всегда оставалось за матерью.

В её жизни я была тем самым ухоженным, правильным, образцовым двориком. Брату же достались свобода, затерянные тропы и право выбора. И, как мне думалось, сейчас он находился вовсе не за границей.

Я немного позлилась, немного поплакала, немного пожалела себя и много Геннадия Сергеевича, а потом, свернувшись калачиком на полу, уснула. Во сне мне снились старые качели. Брат раскачивал меня на них всё сильнее и сильнее, а когда я, визжа от страха, попыталась спрыгнуть в траву, что-то подтолкнуло вперед и...

... я проснулась. Голова гудела, как после новогоднего корпоратива, где мы с Костей из отдела продаж внезапно поняли, что любим друг друга, а на следующий день старательно избегали встреч. Хотя, подумаешь, всего-то обнимались и целовались за ёлкой... Легче сказать, кто там не целовался.

Как обнаружилось, уснула я вчера в рабочей юбке. Теперь она была мятая и в шерсти рыжего прохвоста Фени. Ещё только светало, но сон благополучно ушел, и я, натянув старые джинсы, поплелась вниз.

В прихожей, на зеркале, была прикреплена записка. Мама очень любила цеплять листочки с поручениями по всему дому, а потом благополучно о них забывала. Зато Феня не забывал и, будучи отвергнут очередной соседской барышней, приходил драть листки в мелкие клочки, вымещая на них свою необузданную, кошачье-рыжую ярость.

"На сегодня у тебя отгул, сиди дома, думай о будущем и покорми гостей".

"Значит, не приснилось".

Я нахмурилась, почесала затылок, смотря на очень мятую и взъерошенную себя в отражении, пожала плечами и поплелась искать гостей. От вчерашнего разговора в гостиной остались пустая бутылка вина и два фужера, в комнате матери царили тишина, покой и порядок, а наверху, как и на кухне, не было ни души. За входной дверью истерично, на грани психоза, орал Феня. Рыжий дурень, проводивший большую часть свободного времени на улице, справлял нужду исключительно в свой горшок, стоявший в ванной. Так что обычно он просился в туалет домой, а не наоборот.

- Иду, паршивец! Наглая твоя мор..., - я распахнула дверь и так и замерла с открытым ртом. На дорожке, вытянув передние лапы и горделиво вскинув голову, лежал Скотти, с интересом наблюдавший за ритуальными скаканиями вокруг него Фени, а на крыльце сидел наш финансовый директор. Было довольно жарко, несмотря на ранний час, поэтому он скинул пиджак и, положив его на последнюю ступеньку, откинулся и уперся в него локтями, дабы не испачкать белоснежную рубашку.

- Ээээ, - протянула я, когда Максим Александрович, запрокинув голову, уставился на меня. - Здрасьте.

- Доброе утро, - улыбнувшись, произнес он. - Как первая ночь в новой роли?

- Ээээ, - я посторонилась, пропуская взбешенного Феню в дом. - Вы что тут делаете?

- Сторожим ключницу, - Максим Александрович пожал плечами. - Ещё один провал - и, скорее всего, депортируют без права на въезд.

Он тряхнул головой и, выпрямившись, перевел взгляд на Скотти.

- Может, зайдете в дом? - мне стало несколько неуютно. Я понятия не имела, как теперь вести себя с нашим финансовым директором, хотя он и был всего лишь лет на десять старше меня. Обходительный, вежливый, внимательный, Максим Александрович лишь один раз устроил мне настоящий разнос. Я признала бы свою вину (по запарке перепутала получателей отчетов) и без его воплей, которые слышал весь коридор, и поэтому жутко на него обиделась и даже написала заявление на увольнение, но в итоге так и не решилась отнести его Геннадию Сергеевичу. С тех пор страсти поулеглись, но отповедь финансового директора я помнила до мельчайших подробностей. Ух, и наревелась я в тот вечер!

- Пожалуй, не откажусь, - Максим Александрович кивнул волку, встал на ноги и, подняв свой пиджак, принялся его отряхивать. - Не нальешь Кургу воды?

- Кургу? - я слабо улыбнулась. - Мы называем его "Скотти".

- Я слышал, - директор поморщился. - Собачье имя. Никакой фантазии.

- Ну, куда уж нам до великих мира сего! - фыркнула я, наслаждаясь моментом. Максим Александрович замер в дверях и не без недовольства посмотрел на меня сверху вниз. Светло-карие глаза как-то враз потемнели, и задор мой поугас. Я стушевалась и отвела взгляд.

- Кухня - прямо и налево, - и мой голос потерял былую твердость. - Кофе себе приготовить сможете?

- Я думал, ты меня угостишь. Не привык хозяйничать в чужом доме.

Я чинно кивнула и направилась на кухню, где сначала набрала в фенину миску воды для Курга, который перелег поближе к крыльцу, и лишь потом принялась за кофе. Максим Александрович сидел за барной стойкой, огибавшей область приготовления, и, подперев щеку рукой, наблюдал за мной. Это очень раздражало.

- Вам какой кофе? - спросила я, не оборачиваясь.

- Латте с корицей.

   Я замерла у кофемашины, закусила губу и, вытянув руку, нажала кнопку на электрическом чайнике.

- Не знаете, куда уехала моя мама?

- Только мама умеет готовить латте?

Я промолчала и полезла в холодильник за колбасой и сыром. Под ногами крутился Феня, требуя еды.

- А сделай-ка мне, хозяюшка, яишенку с помидорами!

Я с головой улезла в холодильник, чувствуя, что закипаю от ярости. Щелкнул чайник, выпустив струйку пара.

- У нас нет помидор.

- А на грядке?

- У нас нет грядок с помидорами, - я положила перед директором палку колбасы и сыр. - Поедим бутерброды. Попьем чай.

- Как скажешь, хозяюшка, как ска...

Нож выпал из моих рук, перед глазами потемнело, а удары сердца отдались в ушах боем часов. Горло сдавил спазм, и мне показалось, что я больше никогда не смогу вздохнуть. Кажется, прошла вечность, прежде чем я услышала голос.

- Тише, девочка, тише, - прошептал кто-то. Боль ушла также внезапно, как и нахлынула. Сморгнув, я открыла глаза и огляделась. Я полулежала на полу кухни, у ног терся испуганный Феня, а моя голова и плечи покоились на коленях Максима Александровича. Глубоко вздохнув, я ощутила некий дискомфорт, и, опустив глаза, увидела, что правая рука финансового директора находится у меня под футболкой, а ладонь, соответственно, лежит на солнечном сплетении.

- Как? - отрывисто спросил Максим Александрович, вытирая свободной рукой пот со лба.

- Нормально, - я подергалась, пытаясь скинуть его ладонь с себя.

- Лежи смирно, - потребовал он. - Убежище твоего проводника только что пытались, и Пусть тоже влетело. Но, раз ты жива, он невредим.

- Пусть? Влетело? - я резко подалась вперед и обернулась. - Где он? У мамы?

Максим нахмурился.

- Да.

- А где она?!

- Я не знаю. Послушай, - он схватил меня за плечи и крепко сжал. - Сейчас ты должна призвать проводника. Немедленно.

- Где моя мать?!

- Я не знаю, - терпеливо повторил Максим Александрович. - Спросишь у духа.

Я оттолкнулась от пола и, вцепившись в столешницу, поднялась.

- Что нужно делать?

- Представь карту, - потребовал Максим Александрович. - Призови проводника. Он должен откликнуться сразу.

Карта... Карта... С нарисованным драконом... Дух... Летучая мышь, только очень болтливая и одноглазая. Он...

Грянул гром. Я отскочила назад и налетела спиной на холодильник.