Рот заполнил кислый вкус. Брат все еще там. Сражается за свою жизнь. Джейми вынужден был вернуться домой. Он пытался остаться, не желая покидать Оуэна, но полковник приказал ему уехать, когда они получили весть о смерти Бранда. Джейми закрыл глаза и потряс головой, прогоняя воспоминания об их последней встрече. Безжизненный взгляд Оуэна, когда он отвернулся от брата.

«Ты скоро вернешься домой, Оуэн», – сказал он, но даже в собственных ушах обещание вышло жалким.

Оуэн не оглянулся, закинул на плечо винтовку и твердым шагом ушел прочь. Он двигался в ногу с другими четырьмя солдатами из полка, которых выбрали за поразительно меткую стрельбу. Они должны были выследить мятежных сипаев [1], удерживавших в заложниках нескольких торговцев с семьями. Это была карательная миссия. Его брат стал в этом довольно искусен. Его использовали почти исключительно как ассасина.

Уиннингем сомневался, что мисс Эллсворт даже узнает Оуэна, когда тот вернется. Он был уже не тем мальчиком, который ее покинул.

Джейми открыл глаза и уставился вслед удаляющейся фигуре Пейджет. По крайней мере, она не изменилась. Ему это доставило удовольствие. Она стала именно той женщиной, о которой он мечтал. Страстной. Сильной. Полной жизни.

Такую женщину заслуживает Оуэн, когда вернется домой. Такая сможет напомнить ему о жизни и радостях и заставит забыть темные дни, когда приходилось убивать или умирать.

Такую женщину Джейми собирался держать на расстоянии вытянутой руки. И не важно, насколько она его очаровала.

Не важно, как сильно она всегда ему нравилась.

«Дорогой Оуэн,

Я видела сегодня Джейми. Он бодр и крепок, и это наполняет меня верой, что ты тоже здоров и скоро вернешься к нам. По его словам, ты получил мои письма, и я молюсь, чтобы они принесли тебе некоторое утешение. Я знаю, что ты скоро будешь дома и когда-нибудь мы сможем…»

Пейджет замерла над страницей, неуверенная, что написать, что сказать дальше. Она не хотела давать никаких обещаний, но при этом письмо как минимум должно быть теплым и любящим. Ведь Оуэн борется за выживание на другом континенте. Она не хотела быть жестокой. Или бесчувственной. Нужно дать ему надежду и воодушевить.

Вздохнув, Пейджет встала из-за стола, решив закончить письмо позже. Прогулка прояснит мысли. Во всяком случае, пока погода позволяет. Низкое хмурое небо нависало все утро, угрожая поймать ее в ловушку стен на остаток дня. Она больше не позволит серым небесам себя пугать.

Пейджет пошла по узкому коридору к экономке, миссис Доннели.

– Я собираюсь на прогулку.

– Дождь начнется, – предостерегла миссис Доннели.

– Я недолго.

Экономка покачала седой головой.

– Промокнешь же до нитки.

У двери Пейджет завернулась в плащ и натянула капюшон.

– Не впервые. Если я буду ждать солнечного дня, то никогда не выйду из дома.

Миссис Доннели наградила Пейджет одним из своих «грозных» взглядов. Все эти годы подобные взоры не наводили страха. Миссис Доннели выступала в роли ее матери, воспоминаний о которой у Пейджет было совсем мало, и, никогда не имея собственных детей, экономка была чуточку снисходительной.

– У тебя не будет таких пухлых щечек, когда свалишься от малярии. Айе, вероятно, ты умрешь.

– Верно. – Пейджет мрачно кивнула. – В гробу у меня пухлых щек точно не будет.

– Ах, дерзкая девица. Тогда вперед. Возможно, одолеешь надвигающийся потоп. – Экономка махнула рукой в сторону окна.

– Я не пойду далеко, – с улыбкой пообещала Пейджет и ступила навстречу раннему утру. Торопливо шагая, она унеслась мыслями к недописанному письму, оставленному на столе.

Тем не менее, мысли на нем долго не задержались, а скользнули в другом направлении. Джеймс. Джейми. Нет – граф Уиннингем. Она должна приучиться думать о нем именно так, чтобы не дать маху и снова так фамильярно к нему не обратиться.

Пейджет стянула с головы отороченный мехом капюшон. Тело быстро согрелось, когда ноги шли знакомой тропинкой. Она дошла до той части дороги, вдоль которой выстроились яблони. Зимой голые ветки встречались и переплетались над головой, создавая впечатление балдахина. Она любила растянувшиеся деревья, даже когда на них не было листьев. Это одно из первых воспоминаний после переезда в Уиннингемшир.

Она помнила, как спускалась по тропинке между родителями и высматривала в балдахине ветки. Это было изумительно. Скорее сон, чем реальность. Ей казалось, что она попала в одну из волшебных сказок, которые мама рассказывала на ночь. Яблони были в полному цвету. Легким дуновением ветер поднял лепестки в воздух. Несколько попали ей на ресницы, и маленькая Пейджет представила, что входит в границы некоего королевства фейри. А впервые увидев Уиннингем-мэнор, она в этом убедилась. Пейджет представляла, что в огромном каменном мавзолее живет принцесса, и с разочарованием приняла новость, что там обитают только принцы. Три принца, слишком взрослые, чтобы играть с ней. Она печально улыбнулась – во всяком случае поначалу. Шестилетнему Оуэну не было времени на трехлетку. Но уже когда ей исполнилось семь, она никуда не ходила без Оуэна и Бранда. Вечно молчаливый Джейми держался особняком.

Позади нее заскрипели колеса экипажа, сопровождаемые тяжелой поступью копыт. Пейджет сошла на обочину и подождала, узнав коляску сэра Джона. Экипаж замедлил ход и, поравнявшись с ней, остановился.

Из окна выглянула баронесса, на ее макушке громоздилось что-то забавное и воздушное. Больше походило на пучок перьев, чем на шляпку.

– Пейджет! Что ты делаешь? Дождь собирается! Сейчас же забирайся внутрь.

Пейджет улыбнулась подруге.

– Я в порядке. Буду дома прежде, чем хлынет дождь.

Элис Мэри закатила глаза.

– Вот всегда ты так говоришь, а в результате оказываешься промокшей до нитки.

Пейджет нахмурилась. Элис Мэри сговорилась с миссис Доннели?

Сэр Джон уже выглядывал из окошка экипажа рядом с женой, тесня супругу.

– В самом деле, присоединяйтесь к нам, мисс Эллсворт. Мы можем подвезти вас до дома.

– Все же лучше тебе вернуться домой с нами, – поддержала Элис Мэри, нетерпеливо качая головой. – У меня просто уйма дел при подготовке к балу, и я собираюсь воспользоваться твоей помощью. Теперь, когда невыносимый граф Уиннингем принял наше приглашение, я больше не могу откладывать.

– Ну дорогая, – упрекнул ее муж.

Элис Мэри надула губы.

– Знаю, это жестоко, но он никогда мне особо не нравился. Он всегда был так груб с Пейджет… смотрел на нее сверху вниз, задрав нос. На всех нас в деревне. Помнишь, Пейджет? Я боялась снова его встретить.

Пейджет кивнула, не выдавая, что уже видела графа. Это только привело бы к расспросам.

– Он всего лишь замкнут по природе, милая, – вставил сэр Джон.

– Ты слишком добр, муж мой. Надменный и невоспитанный – более точное описание. – Она вздохнула. – Но не надо бояться. Как идеальная хозяйка я должна расточать улыбки даже такому, как он. О, как много дел, много-много… Должна ли ледяная скульптура изображать Купидона? Или это слишком старомодно? – Подруга сморщила маленький вздернутый носик. – Мне кажется, джентльмены могут найти скульптуру Афродиты гораздо более занимательной. Не хочу, чтобы этот бал в честь Дня святого Валентина походил на предыдущие… – Элис Мэри примирительно потрепала мужа по щеке. – Без обид, дорогой.

Губы Пейджет дрогнули от улыбки, она прекрасно понимала, что извинение Элис Мэри касалось того факта, что все предыдущие годы подготовкой бала занималась мать сэра Джона. Для Элис Мэри это первый год в роли баронессы. Пейджет знала, что, переняв бразды от свекрови, она преисполнилась в равной степени наслаждением и трепетом.

Сэр Джон взял руку жены, затянутую в перчатку, и прижался к ней в пылком поцелуе. Глаза сияли от обычной привязанности и чего-то еще. Чего-то тайного и глубокого.