Бургомистр одобрительно рассмеялся:

— Вот именно: музыкант! А наша продукция — для всех!

Антон удивился:

— Как это?!

— А так. Для престижа! Эти скрипки будут пылиться под стеклом или задыхаться в сундуках среди нафталина, зато раз в месяц их будут выносить на бархатном футляре и важно хвастаться перед гостями: работа самого-ого!

— Однако… — Антон пытался вставить слово.

Но Ленард не дал ему это сделать:

— Мошенничество, хотите сказать? — Его глаза бешено смеялись.

Антон не знал, что ответить.

— Мы можем назвать их сувенирами. Зато чистый доход — тысяча золотых в неделю! Кроме того, мой товар благоприятно влияет на социальную обстановку в городе: когда у всех одно и то же — нечему и некому завидовать!.. Ну, что? По рукам?

— Тысячи скрипок «под Страдивари»!.. — прошептал Антон. — Это… это ужасно!

— Спасибо за заботу, ваше превосходительство, — ответил за двоих Снегирь, — но каждому свое. Наша жизнь — это дорога. От дома — к дому, от сердца — к сердцу.

— Разве вы путешественники или бродяги? — нетерпеливо воскликнул господин Ленард. — Вы — музыканты!

— Вот именно! — воскликнул Антон. — Мы дарим музыку людям!

— Глупости! — решительно сказал бургомитср. — Вы что же, надеетесь, что на дорогах вам воздадут должное? — Он испытующе глянул на обоих. Сомневаюсь… Искусство — не для всех. По-настоящему вас оценит лишь тот, кто сам разбирается в Искусстве. Я — один из них, господа! И предлагаю вам не только вид на жительство, но и место под солнцем в виде славы и почета! Фестивали, конкурсы, зарубежные гастроли! — вот что ждет вас в моем городе!

— В этом нет надобности, ваша милость, — сказал Снегирь. — Славы не ищем, как и места под солнцем: его хватает на всех.

— Браво! — кисло рассмеялся бургомистр, громко аплодируя. — Узнаю себя. В молодости… — Он не договорил: в дверь постучали.

— Шампанское, ваше превосходительство! — раздался из коридора голос Гостинщика.

— Неси! — рявкнул бургомистр.

Гостинщик принес поднос с хрустальными бокалами и ведерко со льдом, в котором стояли три запечатанных бутылки, покрытые изморозью.

— Откупорим сами! Ступай!

Гостинщик поклонился и на цыпочках вышел из номера, чрезвычайно довольный, что все обошлось: ему не грозят неприятности. Хотя по-прежнему недоумевал, как это в вазе оказался телефон?!

Бургомистр, между тем, достал из ведерка бутылку, обернул её салфеткой и привычным движением откупорил. Пробка выстрелила в потолок и метко попала в глаз лепному ангелу. Раздался чей-то приглушенный вопль. Бургомистр, мельком взглянул на ангела, перекрестился и поднял тост:

— Когда-то в молодости я, как и вы, мечтал всех осчастливить. Наивно! Только недавно понял: для того, чтобы сделать счастливыми всех — не хватит ни семи, ни семидесяти жизней. Но недаром в Библии сказано: «Возлюби ближнего…» А раз так — значит, не нужно топтать дороги и переплывать реки. Выпьем за тех, кто рядом, кто ждет вашей доброты, вашей щедрости, вашего Искусства!.. — И первым осушил бокал.

— Вы несколько раз упоминали Искусство, ваша милость, — взял слово Снегирь. — И даже сказали, что оно — не для всех.

— Да, — согласился Ленард. — Люди живут на земле в суете и заботах, и большинству нет дела до Божественного. В Бога ведь тоже истинно верят не все. Слушают, да не слышат. Но если Богу можно молиться, не очень-то в него веря, то скрипача не станешь слушать, если сам в душе не музыкант.

— Неправда! — горячо возразил Снегирь. — А как же все те, кто слушал Антона?! Вы бы видели их благодарные взгляды!

— Лирика! — нахмурился бургомистр. — Значит, это не Искусство, а фокусы! Может, оно и стремится стать для всех ближе, да не все его понимают. И слава Богу! Ведь, начав его понимать, все быстренько достигли бы совершенства, и тогда не имело б смысла жить дальше!

— Смысл есть во всем, — улыбнулся Снегирь, поднимаясь из-за стола. И, тем не менее, нам пора уходить.

— В каком смысле?! — удивился бургомитср. — А ваш концерт в Ратуше? Я прикажу художнику немедленно написать афишу!

— Концерт в Ратуше — это здорово! — воскликнул Антон.

Снегирь не ответил. Он взял с подоконника свою шляпу и, отсчитав оттуда несколько монет, высыпал остальные на стол.

— Передайте это в детский приют, — обратился он к Ленарду, повязывая клетчатый шарф, — а концерт мы уже дали, — и направился к выходу.

Растерявшийся бургомистр выскочил из-за стола и преградил ему путь:

— Так нельзя, господа! По моим сведениям господин Антон сам изъявил желание выступить ещё раз!

— Верно! — вспомнил скрипач. — Я дал слово!

— Вот-вот! — обрадовался бургомистр, что нашел в лице Антона поддержку. — Тем более, что с вами не знаком князь!

Тут Снегирь в который раз вспомнил слова старой цыганки: «Бегите отсюда!.. Плохой город…»

— Ты — как хочешь, — ответил он Антону, надевая шляпу, — а я ухожу.

— Как-то неловко отказываться… — растерянно пробормотал скрипач.

— Видно, мудреные речи господина бургомистра затмили твой музыкальный слух! — усмехнулся Снегирь.

Скрипач задумчиво поднялся, но в этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Белый, прижимая платок к левому глазу. Его лицо было цвета цилиндра.

— Там… ваша дочь… — неуверенно произнес он, обращаясь к бургомистру. — Кажется…

— Что значит «кажется»? — недовольно проворчал господин Ленард и направился к двери. Кто это тебя? — мимоходом поинтересовался он у агента.

Глаз Белого был лилов, как слива в июле.

— Ударился о косяк… — промямлил тот и скривился от боли: — У-уу!..

Бургомистр не стал вдаваться в подробности: на пороге стояла девушка в темно-желтом платье, богато украшенном золотым шитьем, и коричневой пелерине с капюшоном, из-под которого выбилась светлая прядь волос. Девушка в нерешительности теребила указательный палец на левой перчатке. Из-за дверей выглядывали любопытные головы Гостинщика и Черного.

«При чем тут моя дочь?» — раздраженно подумал он. И вдруг, на мгновенье ему показалось, что время повернуло вспять, и перед ним стоит его юная покойная жена Луиза… «Господи, — дрогнуло сердце, — что же это?.. Как это возможно?!» — и вспомнилось, как в давнем-давнем сне: приезд в Мэргород, его сватовство, свадьба и рождение девочки…

«Неужто это было со мной? — спросил себя Ленард и тут же себе ответил: — Да, было. Было и есть…»

— Угуу!.. Девчонка, что надо, — сказал на ухо Черный Белому.

— Красотка! — облизнул губы Гостинщик.

— Отец… — промолвила девушка.

— Мария! — прошептал потрясенный бургомистр, обнимая дочь. — Девочка моя! Что с тобой произошло?!

«Мария!.. — повторил про себя Антон. — Ее зовут Мария!..»

— Я смотрелась во все зеркала и витрины, — ответила она отцу, — и ни одно, кажется, не врет!

Мария взглянула на Антона, а он — на нее, и души их были застигнуты врасплох. Она промолвила как во сне:

— Его мелодия, отец, преобразила меня… А в душе поют жаворонки. Я так счастлива!..

Снегирь смутился.

— Этого нам только не хватало! — вырвалось у него. Он дернул Антона за рукав: — Хватит пялиться! Ты идешь?

— Погоди! — ответил скрипач, не отрывая глаз от девушки. — Я… не могу двинуться с места!

— Еще чего! — уже не на шутку разозлися Снегирь.

— Всю жизнь я думал, — продолжал Антон, обращаясь к Марии, — что смогу любить только музыку! И, слава Богу, ошибся!..

— Так ты идешь? — Снегирь запахнул плащ.

— Без неё — нет! — зачарованно сказал скрипач.

— Тогда чего медлишь? Собирайтесь — и в путь! — крикнул Жаворнок девушке.

— Я согласна! — вспыхнула Мария.

— В какой путь?! — обеспокоенно завопил бургомистр. — Так вот внезапно? Без отцовского благословенья?! Без свадьбы?!.. Моя дочь — не бродяжка!

— Предрассудки! — усмехнулся Снегирь. — Благословенье дает Судьба, а браки совершаются на Небесах. Уж я-то знаю.

— Все так, — согласился бургомистр, — но ведь ей сделал предложение сам князь!.. Или ты забыла об этом? — обратился он к дочери.