— Лукьяненко, сводки давай! — крикнули из табачного дыма.

И Пётр исчез в нём, хлопнув дверью.

Теперь у Юльки тряслись, ходили ходуном и коленки и губы. Она подхватила очки — и ходу. Прочь! Бегом... Услышала, как вслед снова хлопнула дверь; секретарша крикнула что-то — не обернулась. Пожилой рабочий шёл к конторе — чуть не сбила его.

Пётр, к которому она примчалась поделиться ИХ общей бедой — бедой, из-за которой лила слёзы, посмел бросить: «Не мешайся тут!» Не мешаться? Никогда в жизни она нигде не мешалась и не будет мешаться... Да ещё: «Марш домой!» Как... как всё равно солдату!

Юлька была возмущена. Пошла тише. Очнулась возле автобусной остановки. Не той, к которой приехала, а у следующей. Остановка называлась «Золотое Поле». Поля никакого не было. Справа, и слева, и кругом зеленели виноградники.

Юлька решилась.

Галя, Галюшка! Немедленно, сию же минуту найти её, рассказать обо всём, спросить совета... Обождав, пока пронесётся вереница ревущих грузовиков, она помчалась под палящим солнцем без очков, без косынки к низким рядам виноградника, расчерченного на полосы бетонными столбиками, похожими издали на карандаши.

* * *

Бригадир ребят-школьников, по прозвищу Иван-Муха, потому что он был вот такого росточка, отдыхал у груды велосипедов, сунув голову под виноградную плеть — больше совать было некуда.

Рядом с велосипедами стояли два огромных блестящих на солнце бидона с водой, только что привезённые с совхозного двора. Бригадир давно разбил ребят на участки, дал задания, как вдруг увидел бредущую между рядами винограда, как по зеленому коридору, девчонку. Она держала в руке очки, спотыкалась, лицо у неё было багровое, злое и растерянное.

— Ай, ай, ай! — закричал Иван-Муха.— Опозданьице? С которого классу?

— Я... ни с которого.

— Школьница? Все вкалывают, а она...

— Школьница, тольйо не ваша. Из Москвы. Мне очень нужна Лукьяненко. Она фи... хиллоксеру где-то собирает.

— Здравствуйте! Да тебя с вертолёта, может, скинули, гостья дорогая? Наше вам! У меня Лукья-ненок полбригады. Тебе которую?

— Галю.

— И Галь не меньше пяти. С которого колхозу?

— Изюмовка.

— Родители кем работают? Ну, батька?

— На гульдозере, кажется...

Иван-Муха сел и захохотал в голос.

— Ай, уморила, москвичка! Запарилась ты, бачу. Не на гульдозере — на бульдозере. Пить будешь?

Юлька только губы облизнула. Иван-Муха откинул крышку бидона, зачерпнул воды. Никогда в жизни Юлька не пила ничего вкуснее...

— Пошли Лукьяненку твою шукать,— сказал бригадир, беря кружку.

Они тронулись вдоль виноградника.

Вы когда-нибудь видели, как цветёт виноград? Неприметным, жёлтым пушком на малюсеньких будущих гроздьях... Юлька не видела. А сейчас и не смотрела, изнывала от жары.

— Скажите, пожалуйста,— спросила, громко отдуваясь,— у вас водятся... пуф-пуф-пуф... виноградные... пуф-пуф... черви?

Иван-Муха снова захохотал:

— На кой, извиняюсь, они нам треба?

— Только филлоксера... пуф-пуф?

— И от филлоксеры уберегаемся. Не то все здешние гектары огнём бы спалили. Школьники на то и проверяют.. Придём — побачишь.

Где-то близко раскатился смех, с шумом пронеслось:

— Бригадир!.. Муха идёт! Девчата, Муха!..

— От балабоны! С глаз уйду, зараз лясы точить станут. Практиканты, много ль прошли? — крикнул он начальственным тоном.

— Восемь рядов, дядя Ваня! Жарко дюже!..

Юлька увидела: между бетонными столбиками тянется проволока. Виноградные побеги цепляются за неё светлыми завитыми усиками, ползут в бесконечное зелёное поле. А между рядами, присев, нагнувшись, стоя, возятся, копошатся человек десять мальчишек и девочек. Подрывают землю, утаптывают, разглядывают что-то, кладут у лозы листок с камнем... И земля вся в мелких и крупных камнях — как только виноград из-под них лезет?

— Слухайте меня! — крикнул Иван-Муха.— Лукьяненко в вашей бригаде кто буде?

Три головы разом оторвались от работы.

— Я Лукьяненко! И я! Я!..

— Галины серед вас нема? С Изюмовки.

— Она на том квадрате! Здесь шестой «Б»! — закричали дружно в ответ.

— Значит, так...— Иван-Муха хлопнул Юльку по плечу.— Тебе на тот квадрат.— Он показал коротким пальцем вправо.— Цыбуля! Доставишь москвичку. Время зачту...

При этих словах все головы, склонившиеся над виноградными плетьми, поднялись, блестящие любопытные глаза уставились на Юльку. Она приосанилась. Забыла сразу, зачем бежала сюда из конторы как полоумная. Вскинула голову и каким-то неестественным голосом спросила:

— Разрешите мне посмотреть, как проверяют виноград на филлоксеру?

Кто-то из ребят фыркнул. Но Юлька не оробела. Очки очутились на носу, «редькин хвост», даром что съехал набок, вздёрнулся.

— Пожалуйста!

Девчушка, раза в два меньше Юльки, подошла, протянула на ладошке маленькую чёрную лупу и витой червяком, мохнатый виноградный корешок. Юлька догадалась: скинув очки, пристроила у глаза лупу, стала всматриваться. Корешок стремительно вырос, покрылся волосами какими-то... Заодно Юлька увидела и свой ноготь. Страх какой! Серый, в трещинах, а под ним как всё равно вспаханная дорога — грязь...

— Благодарю вас. Фэнк ю вэри матч,— сказала Юлька, возвращая лупу.

Кругом засмеялись. Но тут вперевалку вышел Цыбуля, крепыш с добела выгоревшими волосами, бровями и ресницами. Сказал равнодушно:

— На тот квадрат тебя? За мной!

Юлька покорно“последовала за ним туда, откуда пришли с бригадиром Иваном-Мухой,— к велосипедам. Вдогонку слышался громкий смех, возгласы... Но Юлька старалась держать марку независимости высоко. Только уши у неё полыхали.

Страшно вихляя ногами, вёз Цыбуля усевшуюся на жёсткую перекладину велосипеда Юльку по виноградному коридору.

 Перекладина давила и резала ноги, сзади пыхал в затылок Цыбуля. И всё равно было неплохо. Её по приказу бригадира доставляли к нужному участку, как ценный груз!

— Пятый квадрат,— пробасил Цыбуля, бесцеремонно сваливая пассажирку. Повернулся, влез на велосипед и уехал.

Но Гали Лукьяненко и в пятом квадрате не оказалось. Она выполнила норму, ушла домой. Ушла «по семейным обстоятельствам», как сообщили ребята, обступившие Юльку словно по сигналу радио...

Она поблагодарила их, уже без своего неуместного «фэнк ю вэри матч», и покорно поплелась к дому, расспросив дорогу. Она давно забыла обиду на Петра (было бы, нескладёхе, за что обижаться на занятого человека!). Хотела одного: скорее очутиться среди своих.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Семейные обстоятельства... Разные они в жизни бывают. Радостные — реже, неприятные — чаще.

Галюшку замучила совесть. Обругала сестру, гостью, москвичку, модницей и воображалой, до срока убежала на виноградник. А Юлька, поди, мается с перчиками. Без привычки-то каково воду таскать?

Однако, узнав от бабы Кати, что Юлька как шальная тоже убежала куда-то из дома, Галюха и встревожилась и рассердилась. Обследовала несчастный перчик: так и есть, крайние рядки не политы, тянут листья, моля водицы... Нехай! Мать придёт, спросит, она ответит: «Юльке только и делов досталось, всё одно не управилась». Ни вот столечко в хозяйстве не понимает!..

Галя губы совсем стиснула: она, когда сердилась, их очень грозно поджимала. А чёрные глаза, пока допаивала перчики, всё взглядывали на входную дверь, на калитку...

Стук! Явилась.

Юлька была пыльная, измученная, жалкая. Как вошла к себе в комнату, повалилась на кровать и затихла. Галя, пошумев на кухне посудой, будто ненароком заглянула к телевизору.

— Косынка моя тут лежала. Случайно, не видела?

— На.

Юлька выдернула из-под себя мокрый грязный комок.

— Гитара-то криво висит! И шнурок у тебя на кеде лопнул...