— Если ты сейчас же не заговоришь, я тебе эту глыбу засуну туда, где солнце не светит, — веско пообещал напарник.

— Не надо так, Святоша! — встревожилась я.

— А как с ним надо? Мы из-за него чуть к прадедушке в гости не отправились!

— Положите мою вещь немедленно, — произнес Басх ледяным тоном.

— Твою? — ехидно переспросил Святоша. — Сдается мне, у меня на нее прав не меньше!

— Немедленно!

— А то — что?

Басх выхватил кинжал из ножен и кинулся на моего напарника. Ой, дурак...

Орудуя свободной рукой, Святоша сомкнул пальцы на его запястье. Он ничуть не впечатлился красотой клинка и замаха. Какое-то простое, неразличимое движение — и вот чудесный кинжал валяется в траве, а его хозяин стоит рядом, не очень пристойно согнувшись и стеная от боли в заломленной за спину руке. Какая-то птица сорвалась с дерева и испуганно унеслась прочь.

— Навелин, — сказал Святоша таким тоном, что я поняла: шутить он больше не намерен. — Возьми-ка эту штуку и держи. А я сейчас буду выяснять, что это такое и почему за ним охотятся. Да, кинжал тоже прихвати, будь добра. А ты не дергайся, — последнее относилось к Басху. — Лишнее движение — и твоя рука сама сломается, мне даже делать ничего не придется.

Ученый скрежетал зубами и стремительно багровел. Вся глубина его унижения была написана на его лице огромными буквами. Я ничуть не сомневалась, что он сейчас без раздумий покончил бы с собой, если бы это обещало избавление от таких мучений. Подобрав его кинжал и взяв у Святоши странный камень, я отошла на приличное расстояние — на всякий случай, если отпущенный Басх решит меня придушить.

— Ну, поговорим? — спросил Святоша у историка. — Или так и продолжим Йульскую мистерию разыгрывать? Предупреждаю, я эти представления терпеть не могу.

— Почему я должен с вами разговаривать? — натужно просипел Басх, у которого на глазах уже выступили слезы ярости. — После такого?

— А потому, что, если ты не перестанешь мутить воду, я перережу тебе горло и продам этот твой эльфский камешек Гведалину за четыреста эффи. Без малейших угрызений совести, причем. По твоей милости нас чуть не прикончили, и мы, мрак тебя побери, имеем полное право знать, что это за чушь творится вокруг тебя.

Сказав это, Святоша выпустил Басха. Тот от неожиданности не смог сразу выпрямиться и упал в снег лицом. Однако после этого вскочил, как отпущенная пружина, отфыркиваясь и гневно сверкая на Святошу своими изумрудами. Ровные его волосы пришли в полнейший беспорядок, но от этого он еще больше походил на чистокровного эльфа, какими их представляли художники и менестрели.

У меня опять что-то защемило в груди... И, тем не менее, на этот раз здравый смысл говорил куда громче.

— Да ладно вам, Басх, — сказала я, пожав плечами. — В конце концов, мы тут сейчас все в одной лодке, так что... Если мы будем знать, чего ждать, шансов выжить будет больше.

— Навелин, — выплюнул историк. — Теперь я вспомнил. Вспомнил ученицу с таким именем, напавшую на учителя. Дикарку, не способную справиться со своим даром, которой не было места среди цивилизованных людей! Теперь меня не удивляет, что такая, как вы, стала шлюхой для лесной черни. Мозаика сложилась!

От его слов у меня в глазах потемнело и защипало. Я на миг будто потеряла способность дышать воздухом. К горлу немедленно подступил ком, а окружающий мир словно заволокло туманом. По щеке что-то скатилось, оставляя мокрый и холодный след. Давно уже я себя так не чувствовала...

— Ах, ты, мразь... — прорычал Святоша. — Да я тебе сейчас язык завяжу вокруг твоей же собственной шеи! Ну, чего пятишься, иди сюда!

Я вытерла глаза и увидела, как напарник медленно приближается к Басху, занося руку для удара. У Святоши было лицо убийцы. Надо же... Оказывается, не только борделем его можно пронять. Я быстро подошла к нему — раньше, чем он настиг свою цель, резко сбледнувшую и напуганную — и удержала его руку.

Даже через одежду и перчатки чувствовалось, как вздрагивают его налитые мышцы от невыплеснутого гнева.

— Не надо, — сказала я. — Не пачкайся. Пусть знает, что лесная шлюха благороднее него.

— А надо ли оно? — фыркнул Святоша, руку, тем не менее, опуская.

— Еще как, — серьезно сказала я, глядя Басху в глаза. — Понимаешь, очевидно, что господин Дэ-Рэйн сейчас вне себя и не до конца понимает положение, в котором очутился. Это ясно из того, как опрометчиво он бросается оскорблениями в сторону людей, без чьей помощи он будет не в силах не то, что достичь своей цели — даже просто покинуть эти места. Если мы отнесемся к его словам серьезно, мы поведем себя ничуть не умнее. Люди, которые за ним охотятся, встали на мой след, и я считаю, что нам следует как можно лучше разобраться в происходящем — прежде, чем принимать решения. И поэтому… я предлагаю всем сохранить лицо и забыть сказанное господином Дэ-Рэйном сгоряча. Поговорить разумно и... цивилизованно. Во всяком случае, без ущерба делу, которое может стать общим. Как вы смотрите на это, господа?

Святоша хохотнул и, перехватив уже мою руку, запечатлел на ней не менее галантный поцелуй, чем Басх при нашем знакомстве в Семихолмовье.

— Ты никогда не перестанешь меня удивлять, Белка. Слышишь, господин Дэ-Рэйн? Леди тебя прощает! Но второй раз этот номер не пройдет, так что хорошенько подумай, прежде чем языком трепать.

Судя по лицу историка, Святоша мог этого и не говорить. Наверное, все его угрозы вместе не могли бы ошеломить Басха сильнее, чем сказанное мной. Какое-то время ученый смотрел на меня, не будучи в силах подобрать челюсть, а потом несмело произнес:

— Может, разведем костер? Я думаю, будет уместен небольшой экскурс...

...История эльфийского царства, Тсе Энхэль Асуриат, привлекла Басха на шестом году обучения в Арэль Фир. В библиотеке он обнаружил потрепанную книжицу с переводами нескольких эльфийских баллад. Одна из них была посвящена эльфийской правительнице по имени Ксентаэль.

Где покоишься ты, наверное, знают лишь боги

Или ветер и снег, а может, лишь скалы видели

Что могила твоя — под последнею вехой старой дороги

Или первой холодной вехой нашей погибели...

Ксентаэль была дочерью владыки Царства Первых Лучей Дариона. Сам Дарион пал в одной из первых битв между людьми и эльфами, но благодаря Ксентаэль, занявшей место своего отца, сопротивление эльфов растянулось на несколько сотен лет. Эльфы называли ее Рэйдиарой – Стальной Ланью, и история сохранила это прозвище. Именно фигура Стальной Лани заставила Басха плотнее заняться периодом Саагир-Наохрем — страшной шестисотлетней войны северных королевств и эльфийского царства.

Юная царица, собственно, сама послужила поводом к началу этой войны — если не причиной ее. Сохранились летописи маленького королевства Агхорн — ныне его территорию пополам делили Хаэйл и Арос — на трон которого незадолго до начала войны взошел молодой и горячий правитель по имени Кареслав. Честолюбивый Кареслав понимал, что для укрепления своей власти и повышения статуса Агхорна ему нужен крепкий, желательно родственный союз с какой-нибудь сильной страной. Ожидалось, что он породнится с королевской семьей Тан-Глэйда, но Кареслав оказался еще тщеславнее, чем о нем думали подданные, и попросил руки Ксентаэль.

Наглостью это, конечно, было неслыханной. Возмутился не только Дарион, не готовый отдавать дочь краткоживущему северному варвару, но и некоторые соседи Агхорна. Притязания Кареслава на любовь прекрасной эльфийки остались неудовлетворенными, и, казалось, на этом он и успокоится, но молодой король вновь удивил всех. Приняв позу отчаявшегося влюбленного и во всеуслышание заявив, что свет ему более не мил, он объявил войну эльфийскому царству — мол, если уж гибнуть, так в попытке добыть столь желанную ему руку царевны. Безнадежное, казалось бы, предприятие — ну что может крохотный Агхорн против мощи всего эльфийского народа?