Меня продернуло насквозь жутковатым соображением, что это вполне может быть склеп. А что? Этакая братская могила для эльфийских воителей, безвременно почивших... Вполне себе мило и очевидно. Вот только как отсюда спуститься, и стоит ли оно вообще того?

Впрочем, возвращаться в туннель я причин не видела. Кто-то явно раскопал это место и пробил дыру в стене из зеленого камня с ветвистыми фиолетовыми прожилками. Странно было бы предполагать, что он — хотя, скорее всего, они — долго прогрызали нелегкую горную породу ради того, чтобы развернуться и уйти, оказавшись на том месте, где я теперь стою. А может, разгадка в том, что у них была хотя бы веревка?

Площадка была довольно длинная и тянулась вдоль стены. Стараясь освещать себе путь как можно дальше, я осторожно двинулась по ней. Судя по отдаленности костров, мой полет в случае очередного падения будет долгим, и в третий раз уже вряд ли повезет. Однако кончаться или обрываться архитектурный изыск пока не собирался – хотя и идей, как с него спуститься, не возникало. Так я дошла до угла этого огромного помещения, и тут отсвет моего “фонаря” упал на статую внизу. Она изображала стражника в обычном эльфийском исполнении, какие всегда охраняют вход в их склепы, только этот был во много раз больше, чем те, что мне доводилось видеть. А самое в нем замечательное было то, что он почти доставал макушкой шлема до выступа, на котором находилась я. Во всяком случае, спрыгнуть на нее можно было почти без риска, а по копью, которое эльф-гигант держал в слегка отведенной от тела руке, съехать вниз можно было даже приятнее, чем по какому-нибудь сосновому стволу.

Для этого требовалось погасить мой огонь, что я и сделала после некоторых колебаний. Только тогда я заметила, что свет в этом месте, в общем-то, почти не нужен: такого плотного мрака, как в туннеле, здесь не было, поэтому мои глаза быстро привыкли к темноте. Размышлять, откуда здесь даже такое жиденькое освещение, я не стала, принявшись за исполнение своего плана по спуску. Через некоторое время мои ноги коснулись уже пола, и вот тут огонь все-таки пришлось зажечь снова. Хм, значит, свет пробивается откуда-то сверху. Но разве сейчас не глубокая и ненастная к тому же ночь? Неужели я так долго шаталась по подземелью? Быть того не может!

Колонна, на которую я наткнулась первой, оказалась тоньше, чем мне удалось рассмотреть сверху. Несмотря на неимоверную древность этого места, она все еще оставалась абсолютно гладкой. Умели же эльфы обрабатывать! Интересно, перенял у них кто-нибудь этот метод?

Тем временем уже совсем близко звучал гоблинский рог, и слышались странные перезвоны, и казалось все это таким жутко несовместным с эльфийской стариной… У меня возникло ощущение, что я смотрю на труп прекраснейшей из женщин, в котором кишат опарыши, и я содрогнулась от омерзения. А гоблины нахрипывали какие-то свои песнопения, и вот спустя несколько минут я снова погасила огонь: ноги все-таки вывели меня к устроенному ими стойбищу. Кажется, я могла бы выйти к нему и в полной темноте. Просто по запаху.

Костров было пять или шесть, но все жители стойбища сосредоточились около одного, наиболее яркого. Нет, они точно выходят на поверхность: если местными грызунами и насекомыми прокормиться труда, может, и не составит, то дрова они явно тащат сверху. Иначе откуда дереву взяться? Да еще в таких количествах?

Часть черно-желтых в отсветах пламени гоблинов скакала вокруг главного костра. Движения у них были угловаты и как-то неестественны, а большие круглые глаза закатывались под самый лоб. На валуне, который они, похоже, долго откуда-то тащили, восседал шаман. Видно было, что он не просто наблюдает, но и принимает в ритуале некое участие: в обеих руках — или лапах, все-таки? — он держал одинаковые глиняные сосуды, которые то приближал к пламени, то снова отодвигал.

Все, кто охотятся на гоблинов по осени, знают: именно после таких ритуалов их легче всего бить. Какое-то время после этих танцев они будут, точно бешеные, кидаться на каждого, чей запах им не понравится — а не нравится им почти все, что они чувствуют в этом состоянии — зато потом пару дней проваляются, как желуди под дубом.

Но само действо я наблюдала впервые. Зачем они вообще это делают?

Гоблины, не принимавшие участия в ритуале, старались даже не приближаться к кругу танцующих, испуганно поблескивая глазами из грубых подобий шалашей и шатров, разбросанных вокруг. Вот шаман, который выглядел так, словно вывалялся в вороньих перьях, намазавшись перед тем смолой, встал на камне, поднимая руки с сосудами, и провозгласил что-то на их скрипуче-каркающем языке. Круг танцующих замер. Шаман начал петь, а остальные — покачиваться в такт, достав из лохмотьев и шкур, служивших им одеждой, грубо вытесанные каменные ножи. Только теперь, когда они остановились, я заметила, что какие-то плошки стоят и вокруг костра.

Шаман продолжал свое трескучее пение, поднимая сосуды все выше. И вот, когда он замер, все гоблины, принимавшие участие в танце, одновременно подняли руки с ножами, без малейших колебаний надрезали себе запястья, и кровь темными струйками потекла во все плошки разом. Отложив кинжалы, гоблины взяли сосуды с собственной кровью и по очереди протянули их шаману, который разлил ее по своим кувшинчикам.

Кухарят, значит. Мне почему-то стало смешно. На несколько мгновений. А потом я ощутила какую-то вязкую, ползучую силу, которая струилась от тех самых двух кувшинчиков, которые шаман держал очень бережно. Остальные гоблины выглядели теперь проснувшимися, но измученными, держась за надрезанные руки. Шаман резко прикрикнул на них, по-видимому, повелев расходиться, что те и сделали, начав медленно разбредаться по шалашикам. Мне теперь было отчаянно интересно, что это такое он сотворил из крови собственных товарищей, но я еще не настолько потеряла разум, чтобы пытаться это выяснить... Разве что... Не попытаться ли еще раз вспомнить старые недобрые времена, раз уж пошло такое веселье?

В школе был специальный класс, в центре которого помещался огромных размеров шар из полупрозрачного кристалла. Какова была его природа, мы не знали, но каждый день учителя и мастера магическим образом меняли освещение класса, запахи и звуки, а затем сажали нас вокруг него и приказывали смотреть в центр. Предполагалось, что так мы учимся “различать неразличимое” и слушать самих себя, чтобы лучше чувствовать и понимать магические законы. В обычных классах те, кто добивался больших успехов в созерцании, становились адептами Лоорэ, а в нашем классе, как водится, умников не нашлось. Но я же тут вроде в последнее время обзавелась каким-то талантом, нет?..

Шаман спустился с камня и поставил сосуды на гладкий пол около костра. Распростер свои тощие руки над ними и начал что-то бормотать. Я наблюдала за ним и вызывала в своих мыслях образ того самого огромного шара, помещая эти кувшины в тот самый центр, куда когда-то пялилась по несколько часов в день. Кристальные глубины тут же начали рябить и отзываться, меняя свою природу, но ничего определенного я увидеть не могла. Только череда невнятных и быстро ускользающих видений, из которых, согласно пройденным урокам, мне еще предстояло вычленить нужное...

Только времени сейчас у меня было меньше. Намного. Шаман вздернул уродливую, истыканную перьями голову и посмотрел прямо туда, где за постаментом из темного камня пряталась я. Я была совершенно уверена, что ему меня не разглядеть, но, по-видимому, зря...

Древнее строение заполнилось оглушительным верещанием старого гоблина, призывающего подмогу. Увидев, как его сородичи спешно выбегают из своих шалашей, я осознала, какую жуткую ошибку совершила, недооценив этого дикого мага. Мгновением раньше, чем его искривленная зимами рука указала гоблинам на меня, скрытую статуями, я уже метнулась обратно в спасительную темноту. Каменный пол слегка подрагивал. Я надеялась найти углубление, в которое можно будет забиться и дождаться, пока гоблины успокоятся, но шум, визг и топот слышались уже прямо за моей спиной. Собственно, имеет ли значение, в какой именно момент я все-таки получила по голове дубиной?