День был светлый и безветренный, хоть и морозный: горы укрылись снегом, а над моей головой сияло зимнее небо во всем великолепии своей холодной синевы, которую редкие облачка только оттеняли, но никак не могли нарушить. Аутерскаа по-прежнему возвышались там, где им было положено. Меня обступал хвойный лесок, хранящий следы вмешательства гоблинов: многие деревца потоньше да послабее были срублены или просто изуродованы. Духи этого места, наверное, будут мне благодарны за избавление от головной боли. Было очевидно, что мне следует просто собрать в руки остатки сил и идти в сторону Ветрил Мира: в такой день отыскать своих будет куда проще.

Вид яркого, ликующего солнца и бриллиантового снежного одеяла под ногами будто вдохнул в меня новые силы, которым иначе взяться было бы просто неоткуда. Ну что ж, вперед, стойкий деревянный солдатик. Будем же верить в то, что беды скоро кончатся… а то ведь никаких стальных яиц не напасешься. Особенно, если природа с самого начала… не снабдила.

Мне предстояло покинуть лесок и направиться к тому самому пологому холму, с вершины которого мы перед метелью любовались Песней Неба. Ноги мои проваливались в снег уже едва ли не по колено, и я возмечтала о снегоступах, но где их тут взять?

Взобравшись, наконец, на холм, я перевела дух... и поразилась тому, насколько разнится нынешний вид на Аутерскаа с тем, что я наблюдала в первый ненастный вечер. Теперь они казались огромными стенами исполинского замка, и я все ждала, что где-то наверху непременно взовьется стяг.

Пики тоже блестели: метель не обошла их вниманием. Какое-то время я зачарованно любовалась открывшимися чудесами, а потом неожиданно для самой себя начала звать Святошу. Меня охватило такое жгучее желание увидеть человеческое лицо, что я, наверное, обрадовалась бы и магу из Адемики… или Гведалину, например. Сколько времени я пробыла под землей? Сколько провалялась без сознания? Ищут ли меня все еще? Искали ли вообще?

Эхо стремительно разносило мои крики по всей округе, но что они могли против многовековой, непоколебимой тишины? Мое одиночество особенно остро ощущалось здесь, на открытом всем ветрам холме. В целом мире не осталось никого, кроме меня и Аутерскаа, твердыни холодного зимнего света, чарующей и устрашающей одновременно… Да тот ли это вообще мир? Не вывели ли меня глубинные дороги в какую-нибудь смежную действительность? После того, что со мной произошло, я уже ничему не удивлюсь.

Я смотрела на пики, не отрываясь и не моргая, глаза начинали болеть и слезиться, а в голове была одна только вода. Не выживу, не выживу, замерзну, умру от голода… Нечем охотиться, за спиной – лиги и лиги опасных горных троп и лесов, а впереди – и вовсе страшная неизвестность, олицетворенная кряжами Аутерскаа. Что делать? Кого искать? Где?

— Свято-о-о-оша-а-а-а!.. – горы огласились новым воплем отчаяния.

— Ау-у-у!.. – донеслось внезапно откуда-то снизу. Голос, знакомый голос!

Я заорала с удесятеренной силой, хотя пару мгновений назад была уверена, что уже ничего из себя не выжму, кроме хрипа и рыданий. Побежала – и откуда только силы явились? – вниз, на ответный крик. После меня на снегу оставалась неровная стежка, сводящая на нет все совершенство зимних одеяний… Да ну и срань небесная с ними, в конце-то концов!

Дальше я помню, как рухнула в снег, поскользнувшись на спуске, как меня подняли из него сильные и до слез знакомые руки, как я утопла промороженным сопливым носом в душном меху куртки, и мускусный запах одежды, которая давно не знала стирки, показался мне самым удивительным и приятным ароматом на свете.

— Вот только реветь… не надо, — увещевал меня Святоша как-то очень сипло и неожиданно тихо. – Реветь – последнее дело. Ну, хватит, хватит.

— Давайте костер разведем! — Басх сейчас существовал для меня только в виде голоса откуда-то из-за спины напарника.

— Ну, не здесь же! – огрызнулся на него Святоша, продолжая мять варежкой мои растрепанные и кольями торчащие космы. – Я вот прямо в снегу тебе тут очаг устрою! Возвращаемся на стоянку.

— Не хочу никуда идти, — устало подала я голос, чувствуя, как ноги подкашиваются, и только его рука на ребрах не дает мне осесть обратно.

— И что с тобой делать, горе ты мое? Придется уж еще немного поплестись. Бледная какая! Посмотри-ка на меня, ну…

Напарник поднял меня за подбородок. Немедленно бросилось в глаза то, что борода, еще недавно бывшая туго заплетенной, теперь криво отрезана и варварски торчит. Волновался...

— Ох, ты ж...! — издал Святоша тихий возглас, глядя на мое лицо.

— Что? – удивилась я, когда его глаза потихоньку начали лезть из орбит.

— Господин ученый! Ну-ка, посмотри сюда, я же не один это вижу?

Из-за его плеча возникла слегка утратившая привычный лоск голова Басха и блеснула на меня своими изумрудами, которые тоже мгновенно округлились.

— Нет, я тоже…

— Что со мной не так? – я потребовала объяснений. Меня что, ударили в лицо, пока я валялась в обмороке? Или зелье Марра вызвало какие-нибудь жуткие превращения?

Ужас, я ведь и так никогда не была красавицей…

— Ну… как тебе сказать, — Святоша потер затылок. – Ты только не пугайся, но у тебя глаза какие-то… желтые.

— Желтые?!

— Какие ж они желтые? – возмутился Басх. – Уж золотистые скорее.

— Какая, к мраку, разница, раньше они такими не были, — отмахнулся Святоша. – Что это такое с тобой случилось?

Я снова уткнулась лицом в его меховое плечо.

— Давай позже, а?..

— Хорошо, — голос Святоши смягчился. — Ты не ранена?

— Нет.

— Слава небесам! Ладно, дай своим лапкам еще немного работы, грызун. Не переживай, поможем дойти...

...Уютный треск костра ласкал мой слух, но смотреть на него я боялась, вспоминая случившееся. Остаток дня и незаметно наступившая ночь выдались такими же морозными и спокойными, как и утро. Стоянка, которую Святоша устроил в скальном углублении, хорошо защищала от ветра, хотя в ней и не было так тепло, как могло бы быть в какой-нибудь уютной пещерке или пустующей берлоге. На моих руках были его варежки, и мне даже не удавалось вспомнить, когда это я потеряла свои. Впрочем, какая разница: лишиться ножа и топора было куда обиднее. Под ногами похрустывали наваленные еловые лапы. Святоша звякал котелком. Ноздри щекотал слегка пряный запах похлебки. Почти готово…

— Эй, — услышала я сверху. – Держи. Тощеват, козлина, но наварист.

— Спасибо, — поблагодарила я, принимая плошку. Святоша внимательно вгляделся в мое лицо.

— Сегодня отсыпаешься. Еще ночку покараулю.

— Железные глаза, что ли, нашел? – вяло запротестовала я. – Прошлой, небось, тоже не спал.

— В такую бурю только спать, ага. Разве что вечным сном. Если хочешь – откараулишь за меня как-нибудь. Когда в себя придешь.

— Если вы позволите… — вмешался Басх как-то неловко. – Мне… я мог бы… постоять на часах вместо вас.

Мы со Святошей воззрились на него с совершенно неприличным изумлением.

— Знаешь, книгочей, это не твоя чертова работа и не твое дело, — сказал напарник. Его слова прозвучали очень грубо, но я была с ним согласна. – Ты нам платишь – или мы тебе?

Басх вздохнул и отложил книгу, которую читал.

— Если уж начистоту… — начал он, спотыкаясь взглядом о наши лица. – Мне кажется, что все это… я имею в виду наш поход, разумеется… как-то вышло за оговоренные изначально рамки…

— Не умничай, а, — перебил его Святоша. – Есть что сказать – говори, а сопли по бревну размазывать не надо.

— Я это и собираюсь сделать! – вскипел Басх, стискивая свой фолиант и яростно полыхая очами. – Кто вам дал право так со мной обращаться?! Я хотел предложить помощь, хотел сказать, что не могу оставаться в стороне от всего, что вы делаете…

— Ну, вот и сказал, — равнодушно оборвал Святоша его излияния. – Спасибо. Серьезно. До или после полуночи заступишь?

Басх уронил челюсть и принялся моргать часто-часто, словно его заколдовали. Некоторое время он ошалело смотрел на Святошу, а потом перевел взгляд на меня. Я улыбнулась ему: