Глава 1 Олбани

Я думала, что знакома со смертью.

Я знала достаточно, чтобы понимать — к такому не привыкаешь никогда.

Ты не привыкаешь к такому, когда это происходит постепенно, как от медленной и дегенеративной болезни вроде рассеянного склероза. Ты не привыкаешь к такому, когда это происходит внезапно, например, когда твоего друга застрелили у тебя на глазах.

Когда это происходит с тем, кого ты любишь, то на самом деле неважно, как это происходит.

Но я думала, что справилась с душераздирающей окончательностью смерти. Я думала, что переросла то ощущение, будто уже ничто и никогда не будет правильно. Я также думала, что преодолела ощущение, будто всё это — каким-то образом моя вина. В конце концов, я уже потеряла немало людей, которых любила.

— Элли, — пробормотал он.

Единственный голос, который мог вытащить меня, сделал это.

Только тогда я осознала, что закрыла глаза.

Вместо того чтобы смотреть в окно, я взглянула на него. Его пальцы переплелись с моими. Когда он прикоснулся ко мне, его свет скользнул в меня достаточно сильно, чтобы я словно сквозь его кожу ощутила его беспокойство с импульсом тепла.

— Элли, — пробормотал он, притягивая меня ближе. Обхватив меня рукой сзади, он погладил меня по лицу. — Детка… ты в порядке?

Я не знала, что ответить на это.

Я позволила своему разуму поиграть со словами.

Он имел в виду, в порядке ли я физически? Потому что на самом деле это я должна задавать ему этот вопрос, учитывая, через что он прошёл в Сан-Франциско, а потом в Аргентине. Он имел в виду мой aleimi или живой свет? Потому что тут то же самое, ведь мы далеко не исправили тот урон, который был нанесён его свету в оплоте Тени.

И ещё, о каком времени он говорил? О последних нескольких минутах? До того, как я закрыла глаза? До того, как мы сошли с самолёта, который угнали с той военной базы в Чили?

Или он имел в виду настоящий момент, когда я смотрела на него?

Решив креативно интерпретировать его вопрос, учитывая данную мне свободу, я кивнула. Затем, скорее по привычке, нежели по какой-то продуманной причине, я снова посмотрела в окно.

Я тут же об этом пожалела.

Ревик крепче сжал мои пальцы, словно ощутив мою реакцию на сцены, разворачивавшиеся по другую сторону органического стекла с покрытием.

— Отойди от окна, детка, — пробормотал он мне на ухо. — Ну же. Ты видела достаточно для одного дня. Ты ничего не можешь предпринять.

Однако я не пошевелилась, а он не стал оттаскивать меня.

В отличие от меня, Ревик прежде уже видел войну. Он видел её своими глазами, и даже испытал её на своей шкуре, намного ближе, чем я её видела сейчас. Его глазами я видела горы обгоревших и гниющих трупов, которые тянулись назад вплоть до самого начала Первой Мировой Войны.

Ревик был там, когда нацисты впервые начали набивать печи. Он также был там потом, когда силы Антигитлеровской коалиции избавлялись от исхудавших трупов видящих, евреев, поляков и цыган в массовых захоронениях, которые десятилетиями воняли и источали токсичные газы.

Он был причиной некоторых из тех смертей.

В период, когда он убивал больше всего, он по большей части был прозомбированной пешкой других, особенно его так называемого «дяди», видящего по имени Менлим, в котором осталось так мало чувств, что я даже сомневалась, можно ли на самом деле называть его видящим.

Какими бы ни были его мотивы, как бы он ни пришёл к этому за годы, война неотступно следовала за Ревиком больше столетия. Первая и Вторая Мировые Войны. Китай. Корея. Куба. Вьетнам. Революции в Аргентине, Афганистане, Камбодже. Войны против колонистов в Перу, Алжире, на острове Тимор, в Турции.

Ему приходилось смотреть на многие поля сражений (некоторые из них были усыпаны тысячами трупов), зная, что они умерли от его рук.

По той же причине он куда лучше разделял свои эмоции, особенно в такие времена. Но я знала, что он не забыл этих переживаний.

По правде говоря, он может никогда их не забыть.

Глядя в круглое окно кирпичного жилого здания в Олбани, штат Нью-Йорк, я всё равно жалела, что у меня нет его навыков разделения мышления. Мне хотелось бы суметь оторвать взгляд от улиц внизу. Хотелось бы хотя бы дистанцироваться от этого, смотреть как на что-то, показываемое по телевизору, а не происходящее прямо передо мной.

Мы торчали тут неделями, ждали разрешения двинуться дальше, в Нью-Йорк. Считая пожары на горизонте в пределах всего нескольких миль, которые я видела из окна крытой галереи, я начинала думать, что мы прождали уже слишком долго.

Я должна была привыкнуть к этому.

Мы видели последствия кое-чего очень похожего в Сан-Франциско, даже за пределами зоны карантина. Это должно было оказаться тяжелее, ведь я выросла там и знала намного больше людей, которые наверняка погибли. Но то был один город, и мы пришли после того, как большая часть этого насилия уже иссякла.

Тогда я, должно быть, всё ещё верила, что мы сумеем остановить распространение этого.

— Элли, — Ревик погладил меня по пояснице, поцеловал в щёку. — Отойди от окна, любовь моя. Ни с кем из нас не всё хорошо. Ни с кем. Перестань пытаться быть в порядке.

На это я тоже кивнула.

Я знала, что он должен быть прав. Это звучало логично.

В то же самое время я не была до конца уверена, что по-настоящему услышала его — по крайней мере, не в том смысле, который важен. Глядя на улицу, я наблюдала, как группа людей лет двадцати с хвостиком тащит женщину за волосы, держа в кулаках бейсбольные биты и металлические защиты костяшек. Лицо женщины опухло от синяков, но я видела, как открывается её рот. Я не могла понять, то ли она тяжело дышит, то ли кричит.

Большинство мужчин, которых я там видела, носили рюкзаки. Некоторые толкали тележки из супермаркета, нагруженные преимущественно оружием и электроникой.

Я вздрогнула, наблюдая, как она спотыкается, пытаясь поспеть за здоровяком, который тащил её за волосы.

Окна были односторонним, так что я знала, что никто не может нас увидеть. И всё же, увидев, как она в поисках помощи посмотрела вверх, на здание, я вообразила, как она видит, что я смотрю на происходящее, просто наблюдаю, как они уводят её, и ничего не делаю.

Эта мысль вызвала у меня физическую тошноту.

Другой из их группы разбил ветровое стекло кадиллака, припаркованного на противоположной стороне улицы, спровоцировав сигнализацию и заставив остальных расхохотаться. Несколько человек присоединилось к нему, разбивая передние и задние фары, окно с водительской стороны. Когда взметнулся флаер, сфотографировав их, а затем ударив электрическим разрядом того, кто держал женщину, двое других замахнулись на устройство бейсбольными битами, а женщина отпрянула назад. Её голова продолжала кровоточить.

Я видела, как она пытается сбежать, пока они отвлеклись.

Я хотела спуститься туда, утащить её с улиц.

Это не первый раз, когда я хотела сделать нечто подобное, но нам отдали категоричный приказ не выходить на улицы и не вмешиваться в местные стычки. Мы не могли допустить, чтобы здесь нас опознал СКАРБ. В этой части штата у Балидора не было надёжных контактов, а все флаеры были военного образца, с вооружением.

По словам 'Дори, нас, скорее всего, оглушат или убьют на месте, если наши лица всплывут в их сетевых базах данных. Даже если флаер не сумеет убить или покалечить кого-то из нас, то если они пошлют информацию обратно, и скоро сюда явятся отряды. С ними будут видящие, причём столько, что мы вряд ли с ними справимся.

Награды за головы каждого в нашей команде (даже за Джона) предполагали не поимку, а убийство с тех пор, как меня и Ревика назвали главными подозреваемыми по обвинению в распространении вируса, который убивал людей.

Теперь нас винили не только каналы с теориями заговора против видящих.

Мировой Суд практически обвинил нас, назвав главными фигурантами этого дела и разослав по всем правоохранительным органам международный ордер на нашу поимку или убийство — всего лишь с лёгким предпочтением, чтобы нас взяли живыми.

Правительство Соединённых Штатов также винило нас.

Я вздрогнула, когда внизу прогремел выстрел, и снова посмотрела на улицу.

Они подстрелили флаер. Я видела, как один пинает его и хохочет, топча электрический глазок. Они догнали и женщину тоже, теперь связав ей руки за спиной чем-то вроде провода. Кровь стекала с одной стороны её лица, пятная белую рубашку. Её глаза были пустыми, ошарашенными, но в остальном она выглядела так, что могла бы работать в юридических фирмах, расположенных в здании напротив нашего.

Я до крови прикусила язык, наблюдая, как они утаскивают её.

Я знала, что подобное происходило по всему городу.

Я знала это, но почему-то ощущала тошноту от того, что просто стояла и ничего не делала в этом маленьком уголке мира, где мы могли бы это остановить.

Ревик помассировал мои плечи, вливая тепло в мой свет.

Он перестал говорить — может, потому что чувствовал мои мысли, а может, потому что не знал, что сказать.

Да и нечего тут говорить, на самом деле.

Апокалипсис начался. Третье и последнее Смещение.

Конец наступил, а я могла лишь наблюдать.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: