— С ней все в порядке, — сообщила она, подходя к Эллери, — но она неважно себя чувствует.

— Раз с ней все в порядке, миссис Шривер, — кивнул он, — то я не стану ее беспокоить. Оставайтесь с ней подольше и присмотрите за ней.

— Хорошо.

Экономка проводила его до двери, около которой внезапно сообщила:

— Мисс Майра думает, что я сказала «Мэллори». Вы можете прийти снова.

— Мэллори? — быстро переспросил Эллери, но миссис Шривер уже закрывала за ним дверь. Покачав головой, он шагнул в Йорк-Сквер.

Уже темнело. Эллери с любопытством смотрел на старомодные низкие фонари, мерцающие желтоватым светом, по форме напоминающие бриллианты и казавшиеся перенесенными в парк из Диснейленда. Точно напротив входа в каждый из причудливых замков стояло по одному такому фонарю. Несмотря на электрические лампы, они имитировали газовые светильники и были всего лишь видимыми со стороны, ничего не освещая вокруг. Если убийца будет принадлежать к разряду стрелков в темноте, подумал Эллери, то этот маленький парк вполне подойдет для его операций.

Шагая вдоль юго-восточного края Йорк-Сквера, он размышлял об убийце. «Прав ли я в своем выводе, — думал Эллери, — что карточка с буквой «H» может предназначаться не Эмили, а Майре Йорк? Действительно ли я предвижу стратегию преступника? А вдруг, — пришло ему внезапно в голову, — угроза жизни Эмили или Майре всего лишь тактический ход и на самом деле единственной целью убийцы было устранение Роберта Йорка? Продолжит ли он сбрасывать двухсотфунтовые гранитные глыбы или же использует какой-нибудь другой способ?..»

В этот момент в Йорк-Сквер въехала патрульная машина, промчалась мимо и вместо того чтобы свернуть в один из углов, объехала парк по периметру и остановилась прямо перед Эллери, ослепив его фарами.

— О! — воскликнул водитель. — Простите, мистер Квин.

Машина двинулась дальше, а слезящиеся глаза Эллери различили, как она остановилась в северо-западном углу, где из ниоткуда возник человек и обменялся с водителем несколькими словами.

«Возможно, — продолжил размышлять Эллери, — убийца все же намерен предпринимать новые покушения, и я рад, что думаю так не один».

В южном углу парка стояла та, кого он в этот момент искал. Она задумчиво смотрела на черный прямоугольник мемориальной доски, вправленный в дерн. Эллери бесшумно приблизился к ней сзади и заглянул через плечо.

«В память о живом Натаниэле Йорке-младшем, родившемся 20 апреля 1924 г.», — прочитал он надпись, а вслух произнес:

— Выглядит как ошибка.

— Ой! — вскрикнула девушка и, вздрогнув, повернулась.

Желтый свет фонаря упал на столь гармоничные и пропорциональные черты лица, большие и влажные глаза, безупречной формы рот и изящно изогнутые ноздри, что пульс Эллери забился сильнее. Несмотря на предупреждение отца, он ожидал всего, но только не этого.

— Прошу прощения, — проговорил Эллери. — Я не хотел вас испугать.

Щенок, которого она держала на поводке, издал свирепое «Йиип!», и Эллери отпрянул в свою очередь.

Девушка, чьи страх и негодование уступили веселью, рассмеялась. Эллери еще никогда в жизни не слышал такой чудесной музыки. К своему изумлению, он испытывал чувство робости.

— У вас, сэр, я также прошу прощения, — обратился Эллери к щенку и вновь повернулся к его хозяйке: — Вы, должно быть, мисс Дру?

— Совершенно верно, — откликнулась она, и Эллери показалось, что он слышит божественные звуки Сороковой симфонии Моцарта. — А это Гоблин, сокращенно Гоб, — мой телохранитель.

— Еще раз прошу прощения, сэр, — поклонился Эллери щенку.

— Мисс, — поправила девушка.

— Сейчас темно, — попытался оправдаться он, улыбаясь. — Моя фамилия Квин.

— Эллери Квин? — Девушка явно не выглядела потрясенной. — Я знаю вашего отца, — сказала она об инспекторе так тепло, как о старом друге.

Эллери усмехнулся про себя. Обычно, услышав его имя, посторонние люди восклицали: «Эллери Квин? Я читал ваши книги!» или «Квин? Тот, который раскрыл такое-то дело?». Поэтому иной раз Эллери, без особых угрызений совести, отзывался о себе в своих книгах как о «великом человеке». Однако в Йорк-Сквере не происходило ничего подобного. Здесь, очевидно, все двери к сердцам открывал Квин-старший.

— Вы делаете для меня затруднительным идти по его стопам, — заметил он. — А моя chapeau[18] слишком велика для внезапно уменьшившейся головы.

— О, но я знаю и о вас тоже, — быстро сообщила Энн Дру, и, несмотря на желтоватый свет фонаря, он увидел, что она покраснела. — А что это вы говорили насчет ошибки?

Эллери указал на доску, где отполированные Уолтом буквы поблескивали в темноте.

— «В память о живом», — прочитал он. — Звучит странно. Обычно пишут «в память о любимом».

— Из того, что я слышала о старом Натаниэле, — отозвалась девушка, — он никогда не делал ошибок. А что касается «любимого», то говорят, что он не отличался любвеобильностью.

— Натаниэл-младший был его сыном?

— И единственным ребенком, — кивнула Энн. — Любимым или нет, но старик собирался оставить ему всю свою империю. Однако у юного Натаниэла были другие идеи, и он покинул дом. Натаниэл-старший просто не мог с этим смириться, а когда получил известие о смерти сына, то отказался признать этот факт.

— Отсюда «о живом»? Хм! — Эллери устремил взгляд на доску. — Здесь только дата рождения — дата смерти отсутствует. Любопытно! Но ведь Натаниэл-младший в самом деле умер?

— Можно в этом не сомневаться, если не страдать чрезмерным педантизмом. Он уплыл на корабле, высадился в захолустном центральноамериканском порту и отправился в джунгли. Больше его живым не видели — нашли только обломки кинокамеры, пряжку от пояса и широкополую шляпу, кстати разрубленную надвое.

— Где нашли эти вещи?

— Примерно в сорока милях вверх по реке, в вырытой могиле. Туземец, который наткнулся на нее, пришел сообщить новость, рассчитывая на вознаграждение, и в качестве доказательства захватил с собой пряжку. К несчастью, — добавила девушка, — когда портовые власти пришли с ним туда, они обнаружили, что он оставил могилу открытой. Так что если там и было что-нибудь еще…

Эллери с удивлением посмотрел на нее.

— Грязная история для таких коралловых губок.

— Грязь отлетает, когда историю слышишь двадцать раз и столько же ее рассказываешь, — холодно заметила она. — Не думайте, что меня нельзя шокировать, мистер Квин. Слышали бы вы мой девичий визг, когда этот дьявол Том Арчер объяснил мне, почему он назвал мою собаку Гоблин.

— Ну так почему?

— Этого я никогда не скажу, — мрачно заявила Энн Дру. — Ни вам, ни кому другому.

Эллери сделал над собой усилие, чтобы заранее не испытывать предубеждения против Тома Арчера на столь шатких основаниях.

— Значит, старый Натаниэл так и не признал смерти сына?

Она коснулась доски носком своей маленькой туфельки.

— Вот доказательство. Он упомянул об этом и в своем завещании.

— Ах да, завещание! — пробормотал Эллери. — Журналисты только о нем и пишут, с тех пор как Роберт лишился головы. В одной статье так и говорилось, что все наследует молодой Натаниэл, если только он найдется и заявит свои права. Разумеется, это причиняло некоторое беспокойство кузенам. Они все — племянники и племянницы Натаниэла-старшего?

— Да. Генеалогия там весьма сложная, но, насколько я понимаю, Натаниэл-старший был единственным и прямым наследником, поэтому он получил деньги, Йорк-Сквер и все остальное. Вся семья мертва, причем несомненно — без всяких историй с пряжками, кроме четырех кузенов.

— Трех.

— Трех, — печально повторила она. — Кто это сделал, как вы думаете, мистер Квин?

— Я скажу вам, — пообещал Эллери, — но не сейчас.

— Сейчас вы этого не знаете?

— Что-то вроде того. — Он посмотрел на нее, и девушка выдержала его пытливый взгляд. — А у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

Энн скорчила гримасу, при этом ее лицо нисколько не утратило красоты. Эллери заметил, что она кинула взгляд в сторону северо-восточного замка.